Ротмистр Гордеев

Такой кунштюк не впечатлял ни меня, ни японцев, поэтому и пришлось вспоминать азы химии и подрывного дела, а также напрягать полковую токарную мастерскую. В итоге получился жалкий аналог «лимонки», изготовленный в сугубо кустарных условиях, но всё-таки куда более эффективный и простой в использовании, чем изделие Мокриевича.

Часть из них нарочно делаю выхолощенными. Бойцы входят во вкус и азартно спорят, кто из них метнёт учебную гранату дальше, на кон ставят и деньги, и продукты. Пока лидируют Ипполитов и Лукашин-младший, они хреначат «лимонки» метров на пятьдесят, в то время как большинство едва укладываются в скромные двадцать пять – тридцать.

В конце следующей недели прилетает взмыленный вестовой из штаба, при нём записка на скверном французском – комэск, как может, блюдёт режим секретности, хотя сдаётся мне, среди японцев знатоков галльского наречия ничуть не меньше, чем владеющих языком моей родины.

В школе и училище меня учили английскому, за время командировки в Сирию успел по верхам хватануть арабский, а вот французский воспринимается как китайская грамота. Где бы найти толмача? Вряд ли мои лохматые казачки или драгуны шпрехают по парле.

Вспоминаю, как первый раз сел на лошадь. Тогда всё получилось само собой, интуитивно. Видимо, в определённых случаях срабатывает память реципиента, то есть настоящего Гордеева.

Мучительно вглядываюсь в корявый текст, в надежде, что неведомый механизм сработает. Напрягаю башку и так и эдак – ровным счётом ничего, просто набор буковок. И когда я, будучи в отчаянии, уже собираюсь седлать лошадь и отправляться к комэску, внутри что-то оживает, буквы начинают складываться в слова, а слова приобретают смысл.

Итак, свыше поступил приказ отправиться в разведку и добыть «языка», желательно чином не ниже унтер-офицера.

По идее, на такое задание не обязательно отправляться самому, достаточно распорядиться и послать с тройкой-пятёркой солдат Бубнова (выбил я для него очередную лычку), но, хорошенько поразмыслив, решаю возглавить экспедицию. Чует моё сердце, она станет очередной проверкой для внедрённых мной новшеств. Будет обидно вернуться ни с чем: тогда прости-прощай моя самодеятельность. Прикроют лавочку, и солдаты продолжат воевать, как во времена царя Гороха, в данном случае – Александра III.

Оставляю унтера на хозяйстве, беру с собой ординарца, обоих Лукашиных и… Акиньшина. Понимаю, что молод ещё и зелен, так ведь надо с чего-то начинать учиться.

Выезжаем верхами до наших передовых позиций. В бумаге говорится, что переход будет организован через зону ответственности Белозерского стрелкового полка.

Встречает нас молоденький подпоручик. Он немного заикается и плохо слышит.

– Н-на д-днях к-к-контузило, – мило улыбаясь, поясняет он, а мне становится жалко его, почти безусого мальчишку. Контузия – штука нехорошая, может выстрелить потом кучей всяких болячек, вплоть до слепоты и нарушения психики.

Подпоручик показывает нам свои владения. Выясняется, что офицеров старше него в роте нет: комроты в госпитале, взводные погибли. Я сочувственно киваю. По большому счёту парню самому бы в больничку, а он храбрится, не желая оставлять солдат.

Позиции у него оборудованы серьёзно: глубокие и широкие окопы, несколько землянок. В одной из них он объясняет диспозицию:

– Я-я-я-понцы в д-д-вух верстах отсюда. В-в-чера б-была ат-така, н-н-но бог м-м-иловал, от-тбил-лись.

– Много их?

– Н-не м-м-меньше б-б-б…

– Батальона? – помогаю я.

Он кивает.

– Д-да, б-батал-льона.

– Вы сами их атаковали?

Он смущённо разводит руками:

– П-прик-каза не б-было.

Ясно. Выходит, японец тут непуганый; понятно, почему начальство велело прощупать их здесь. Расслабились, потеряли осторожность – то, что доктор прописал.

– Пойдём на ту сторону ночью, часа в два. Постараемся обернуться под утро, перед рассветом. Передайте своим, чтобы были осторожны и не перестреляли нас, когда будем возвращаться.

Офицер кивает.

Перед вылазкой мы накидываем сверху наши «лохматки». Пехотинцы смотрят на нас с любопытством, но вопросов не задают.

– Пора, – командую я.

Пространство перед нами не заминировано, японцы тоже не позаботились о минзаге. Да и не в ходу это здесь пока. Уже хорошо.

Ползём, вжимаясь всем телом в остывшую землю, стараясь не производить лишних звуков. Я впереди, тщательно высматривая местность на предмет подлянок. На месте японцев я бы точно установил что-то вроде сигнализации, например, протянул бы верёвки, подвесил к ним всякие банки-склянки, тот же фарфор, колокольчики…

За мной ползёт Лукашин-младший, его ноздри широко раздуваются, он способен почуять человека с большого расстояния. Вот он трогает меня за ногу, и я останавливаюсь, чтобы обернуться. За это время глаза уже привыкли к темноте, поэтому оборотень видит направленный на него взгляд.

– Там, впереди, двое. Недавно ели какую-то дрянь.

– Далеко?

– Шагов семьдесят.

– Берём левее.

Огибаем ночной дозор японцев: вряд ли в этом окопчике сидит офицер, а рядовые начальству не нужны. Пропахиваем на пузе ещё с полкилометра. Если приподнять голову, можно увидеть высокий бруствер окопов – началась основная линия обороны японцев. Они окопались не хуже наших, позиционная война, дери её за ногу.

Соваться в окопы не стоит: даже если часовые нас не заметят, свалимся на головы спящих солдат и поднимем вселенский хай, а оно нам не нужно. Берём ещё левее.

Фёдор принюхивается.

– Кажись, водкой ихней несёт.

– Уверен?

– Я эту гадость ни с чем не спутаю.

Интересно, кто может хлестать ночью водку, не боясь последствий. Кто-то, облечённый властью, то есть офицер.

– Показывай направление.

Короткий бросок – и мы оказываемся возле землянки. Перед ней в окопе расхаживает часовой. Ему холодно, он то и дело останавливается, чтобы попрыгать на месте или похлопать себя по ляжкам. Винтовка с примкнутым штыком висит на ремне.

Провожу ребром ладони по горлу. Лукашин-младший кивает и ныряет вперёд. За долю секунды он оказывается за спиной у часового. Тихий хруст – и тело японца мягко опускается на землю. Оборотень придерживает его, чтобы оно не свалилось кулём.

Прыгаем в окопчик всей толпой, кроме Акиньшина. У того боевая задача – стоять на стрёме. Дёргаю грубо сколоченную дверь в землянке и вихрем влетаю внутрь. И тут же, усмехнувшись, замираю.

Японец в исподнем дрыхнет в положении сидя у стола, уронив голову на руки. Он успел так набраться, что даже не заметил появления незваных гостей. Бросаю взгляд на аккуратно сложенный мундир. Есть! Это тайи, аналог нашего капитана. Довольно крупная птица, ради которой стоило переться через линию фронта.