Ротмистр Гордеев

– Вы ведь сами видели Джу… Разве она похожа на японку?

Подполковник кивает. Ободрённая этим хозяйка борделя продолжает рассказ.

– Вот и я решила, что это обычная китаянка. Времена сейчас такие, что многие девушки не прочь заработать своим телом на жизнь. До этого дня у меня к Джу не было ни малейших нареканий, а клиенты её очень любили.

– Откуда она у вас?

– Её привели мои знакомые… с той стороны фронта.

– Хунхузы? – сверлит её взглядом Николов.

– Да. Они были очень настойчивы, когда просили меня устроить судьбу Джу. Я всего лишь выполнила их просьбу.

Моё сердце ёкает, когда она говорит о хунхузах. Я перебиваю Николова, прежде чем он хочет задать новый вопрос:

– Скажите, а это случайно были не люди Ли Цао?

– Что вы, господин офицер! Все знает, что Ли Цао ненавидит японцев. Это были другие хунхузы, которые с ним никак не связаны.

– Хорошо, – кивает подполковник. – У меня на сегодня ещё много дел. Скоро сюда прибудут для разбирательства жандармы, они решат, что делать с вами и вашим заведением. А нам, Николай Михалыч, пора в другое место – расследовать нападение на поезд.

С огромным облегчением выхожу вместе с Николовым из борделя. Только на улице понимаю, что могу теперь дышать полной грудью.

– Так и живём, Николай Михалыч, – говорит Николов. – Так и живём…

Глава 19

Кажется, у меня личный рекорд в этом мире: впервые я несколько часов не вылезаю из-за руля местного чуда инженерной мысли – николовского служебного автомобиля. Не скажу, что получаю удовольствие, устаёт всё что можно: руки, спина, ноги, глаза. Хлеб шофёра этого времени зарабатывается тяжким трудом.

Мы выезжаем из города, пылим по просёлку вдоль железнодорожного полотна к месту нападения на наш воинский эшелон. До сих пор не по себе от пережитого в борделе Сяо Вэй.

Николов, словно читает мои мысли.

– Николай Михалыч, вы как?

Честно признаюсь, что до сих пор мурашки по коже.

Николов достаёт из кармана фляжку, протягивает мне.

– Глотните. Может, полегчает.

Принюхиваюсь. Что-то явно спиртное.

– Господин подполковник, я ж за рулём… Николов удивляется:

– А при чём тут это?

У них что, можно пить за рулём? Хотя когда автомобиль – роскошь, а не средство передвижения… Да и гаишников я тут до сих пор ни одного не видел.

– У нас водителям запрещено пить за рулём. Дорожная полиция строго следит, чтобы это правило соблюдалось.

– Ну, стопочка-другая не сильно ослабит внимание водителя. Да и выветрится быстро.

Ну да, с местными скоростями и открытыми кабинами, когда водила и под ветром, и под дождём, и под снегом…

– У нас большинство машин с закрытыми салонами. А на скорости под сто километров в час даже небольшое рассеяние внимания способно привести к смертельной катастрофе, – делюсь с Николовым.

Подполковник удивлён:

– Сто километров в час? Сколько это будет в верстах?

Хорошо хоть не надо объяснять, что такое метрическая система.

– Больше девяноста.

– С ума сойти! Это же какая-то фантастическая скорость…

– Некоторые гоняют ещё быстрее. В полтора-два раза.

– Сложно даже представить себе.

Пожалуй, про реактивную авиацию и космос я подполковнику пока не буду рассказывать, дабы совсем уж не шокировать Николова.

Господи, мало мне было увиденного и пережитого у Сяо Вэй в «весеннем доме». Разбитые и обгоревшие вагоны, лежащие вокруг трупы часовых. Место событий взято под охрану и оцеплено солдатушками бравыми ребятушками под командой пехотного штабс-капитана. Завидев машину, он сам подбегает к нам и берёт под козырёк. Военная контрразведка – это вам не хухры-мухры.

Николов кратко переговаривает с ним. Оказывается, высокое армейское и железнодорожное начальство тут уже побывало, огляделось и отбыло восвояси. Ну хоть какие-то хорошие новости! Стало быть, нам с подполковником никто не будет мешать работать.

У насыпи пара запряжённых быками повозок, на которые китайские кули под присмотром усатого унтера аккуратно сгружают тела погибших. Мы с Николовым буквально роем землю: следы на земле, стреляные гильзы.

Подполковник выпрямляется и закуривает папироску, выщелкнутую из портсигара.

– Это были хунхузы.

– Почему вы так решили? – удивляюсь я.

– Кони подкованы на китайский манер, – объясняет офицер мне, как первоклашке. Судя по виду Николова, он с этим согласен.

Что-то не вяжется у меня в голове с этой версией.

– Сергей Красенович, но ведь гильзы исключительно от японских «арисак»… Есть несколько от наших трёхлинеек, значит, часовые всё же успели сделать несколько выстрелов по напавшему неприятелю. Неужели все хунхузы поголовно были вооружены японскими винтовками?

– Не вижу противоречия, Николай Михалыч. Японцы активно используют китайских бандитов, настроенных против нас, и не жалеют денег, чтобы вооружить их своим оружием, – говорит Николов.

Мне что-то слышится в кустах недалеко от паровоза. Странный жалобный звук на самой границе слышимости.

– Господин подполковник, вы слышите?

Николов прислушивается.

– Да, определённо, какой-то звук в тех зарослях. Давайте проверим.

Достаём револьверы и аккуратно раздвигаем кусты. Там залитый кровью седой мужчина в промасленной куртке. Он еле слышно стонет, воздух с хриплым бульканьем вырывается сквозь сомкнутые губы.

Железнодорожник открывает глаза, его мутный поначалу взгляд при виде нас с Николовым несколько проясняется.

– С-свои… – шепчет он.

– Свои, свои, – успокаиваю раненого. – Ты-то сам кто?

– Букреев Василий Трофимыч, помощник машиниста.

– Куда тебе прилетело?

– В голову…

– Потерпи, я тебя сейчас осмотрю.

Внимательно осматриваю залитые кровью седины Букреева. В рубашке мужик родился: пуля только скользнула по черепу, содрав клок кожи с волосами. Крови потерял много, но кровотечение остановилось, и большого риска для жизни нет, разве что местная антисанитария. Отделался контузией.

– Сергей Красенович, далеко ли ваша фляжка с волшебным напитком?

Николов протягивает мне флягу. Подношу её к губам Букреева, тот делает глоток, ещё один, и ещё… Крякает.

– Эх… хороша, зараза…

Букреев розовеет и оживает на глазах. Бог с ним, с рулём, надо попробовать, что же там такое волшебное во фляжке у контрразведчика.

Прикладываюсь, делаю глоток.

Эх-м-м-а-а!!! От же ж зараза какая – духовитая, крепкая, ароматная! Такого мне даже в прежней жизни пить не приходилось, хотя Лёха Шейнин был не дурак до разнообразных алкогольных экспериментов.