Роза и лилия

– Семь лет, – сказала Жанна.

– Словно все было вчера.

Жанна предложила вина.

– Отчего ты пришел так поздно?

– Сегодня или вообще? – спросил Исаак, пригубив из стакана.

– Сегодня.

– Отец сказал мне, что тебя знают в городе. Не хотелось осложнять тебе жизнь.

– Это как же?

– Нашивкой на плаще.

– Исаак! – сказала Жанна с упреком.

– Ты, видно, думаешь, что если это безразлично тебе, то и другие считают так же. Еврей, пришедший в христианский дом, выставляет его на всеобщее обозрение еще больше, чем себя самого.

Жанна не сводила с него глаз:

– Исаак, я думала о тебе все семь лет, даже когда была замужем.

– Сейчас у тебя нет мужа?

– Он умер.

– Вот мы и оба вдовцы. Моя жена, а с ней и ребенок умерли при родах за год до нашей встречи в Аржантане.

Он снова отхлебнул вина.

– Чем ты сейчас занимаешься?

Жанна вкратце рассказала о себе, ни словом не упомянув о Матье, Франсуа Вийоне и уж конечно о Филибере Бонсержане. Правду снова не следовало открывать целиком, да к тому же до срока.

– Отец сказал мне, что ты просила совета о вложении денег.

– Он ответил, что подумает об этом.

– Так и будет.

– Исаак, почему ты пришел?

– Неиспитая вечность, – ответил Исаак, грустно улыбаясь. – Мы познали друг друга плотски, а я храню воспоминания о том постоялом дворе как о чем-то неземном и ангельском. Я вернулся… словно паломник.

– Ничего не изменилось, – сказала Жанна.

Исаак покачал головой:

– Ты все время забываешь.

– Что? То, что ты еврей?

– Мы сможем видеться только ночами. Как летучие мыши. Но ведь ты не летучая мышь.

– Исаак, ты знаешь, что останешься сегодня здесь?

Он внимательно посмотрел на нее:

– А еще я знаю, что уйду до зари.

Так долго дремавшая страсть вспыхнула словно огонь, пожирающий смолистые бревна.

Он сказал, что в Аржантане они занимались любовью как ангелы. Это была правда, и Жанна поняла, почему привязалась к Исааку: он сам был словно серафим. Его гладкое и гибкое тело казалось пронизанным звездными лучами. Он был человеком-зеркалом, огнем в ночи, лунным светом. Жанне показалось, что она может видеть его в кромешной темноте.

Она слышала, как его крылья расправляются во мраке. Быть может, когда-то и вправду было много подобных людей, и как раз про них говорится в Писании.

Она попросила его довершить недовершенное.

– Нет, – ответил Исаак, – мы не можем произвести на свет еще одну жертву.

– Какую жертву?

– Ребенка еврея.

Грусть, охватившая Жанну, быстро растаяла в потоке ночной любви.

Он закричал: «Жанна!» Фениксы взмыли в самую высь.

Его крик впечатался в ее мозг, словно надпись, выбитая на камне. Всякий раз, когда Жанна Пэрриш вспоминала его, грусть поселялась в ее сердце.