Роза и тис

Он предвосхитил мои мысли.

– О да! Это у меня есть. У меня обостренное чувство социального неравенства. Я ненавижу этих высокомерных дам высшего класса. Они заставляют меня почувствовать, что я никогда не поднимусь до их уровня. Для них я навсегда останусь грязью, что бы я ни сделал. Видите ли, они знают, что я представляю собой на самом деле.

Я был поражен. На мгновение он дал мне заглянуть в глубину его обиды. Там была ненависть – безграничная ненависть. Я невольно задался вопросом, какой инцидент из прошлого Джона Гэбриэла продолжает подсознательно терзать его.

– Я знаю, что на них не стоит обращать внимания, – продолжал Гэбриэл. – Знаю, что их время прошло По всей стране они живут в обветшалых, разрушающихся домах, и доходы их превратились практически в ничто. Многие даже не могут нормально питаться и живут на овощах со своего огородика. Прислуги нет, и большинство из них сами выполняют всю домашнюю работу. Но у них есть что-то такое, чего я не могу уловить... и никогда не уловлю. Какое-то дьявольское чувство превосходства. Я ничуть не хуже, чем они, а во многих отношениях даже лучше, но в их присутствии, черт побери, я этого не чувствую!

Он неожиданно рассмеялся.

– Не обращайте на меня внимания. Просто мне надо было выпустить пар. Он посмотрел в окно. – Какой-то невсамделишный, пряничный замок... Три старые каркающие вороны... и девушка будто палку проглотила... такая чопорная, что и слова не вымолвит. Видно, из тех, кто почувствует горошину сквозь ворох перин.

Я улыбнулся.

– Мне всегда казалось, что «Принцесса на горошине» – чересчур уж разумный образ.

Гэбриэл ухватился за эти слова.

– Вот-вот! Принцесса! Именно так она и держится! И они относятся к ней, будто она королевской крови!.. Прямехонько из волшебной сказки... Только никакая она не принцесса. Обыкновенная девушка из плоти и крови. Достаточно посмотреть на ее рот!

В этот момент появились Тереза и Карслейк. Вскоре наши посетители откланялись.

– Жаль, что он ушел, – сказала Тереза. – Мне хотелось бы с ним поговорить.

– Думаю, нам теперь придется видеть его часто.

Тереза внимательно посмотрела на меня.

– А ты заинтересовался! – заметила она. – Верно?

Я немного задумался.

– Это же первый раз! – воскликнула она. – Самый первый! С тех пор как мы сюда приехали, я впервые вижу, что ты проявляешь к чему-либо интерес.

– Вероятно, политика интересует меня больше, чем я предполагал.

– О нет! – заявила Тереза. – Это не политика. Тебя заинтересовал человек.

– Да, он, безусловно, личность яркая, – признал я. – Как жаль, что Гэбриэл так уродлив!

– Пожалуй, он уродлив, – задумчиво сказала Тереза, – но в то же время очень привлекателен. Не смотри на меня так удивленно. Он и в самом деле привлекателен. Это сказала бы тебе любая женщина.

– Ну и ну! Поразительно! Никогда бы не подумал; что подобный тип привлекает женщин!

– И ошибся бы, – заявила Тереза.

Глава 6

На следующий день к нам пришла Изабелла Чартерно с запиской для капитана Карслейка от леди Сент-Лу. Я был на садовой террасе, залитой солнцем. Выполнив поручение, Изабелла вернулась в сад и, пройдя вдоль террасы, села около меня на каменную резную скамью.

Будь это леди Трессилиан, я мог бы заподозрить в этом проявление жалости, словно к хромой собаке. Но Изабелла не выказывала никакого интереса к моему положению.

Вообще я не встречал человека, у которого интерес к окружающему отсутствовал бы в такой степени. Какое-то время Изабелла сидела, не проронив ни слова. Потом неожиданно сказала, что ей нравится солнце.

– Мне тоже, – отозвался я. – Однако вы не очень загорели.

– Я сильно не загораю.

Кожа Изабеллы в ярком солнечном свете была восхитительна и напоминала белизну цветка магнолии. Я невольно отметил гордую посадку головы девушки и понял, почему Гэбриэл назвал ее принцессой. Мысль о Гэбриэле заставила меня спросить:

– Вчера майор Гэбриэл обедал у вас, не правда ли?

– Да.

– Вы были на собрании, в Спортивном комплексе?

– Да.

– Почему-то я вас не видел, – Я сидела во втором ряду.

– Вам было интересно?

Изабелла задумалась, прежде чем ответить.

– Нет, – наконец сказала она.

– Зачем же вы туда ходили?

– Мы всегда так делаем.

– Вам нравится здесь жить? – полюбопытствовал я. – Вы счастливы?

– Да.

Мне неожиданно пришла в голову мысль, как редко мы получаем четкий односложный ответ на подобный вопрос. Большинство людей было бы многословно, и обычные ответы звучали бы приблизительно так: «Мне нравится быть у моря» или «Я люблю деревню», «Мне здесь нравится». А эта девушка ограничилась коротким «да», и прозвучало оно убедительно.

Изабелла перевела взгляд на замок и чуть заметно улыбнулась. Я вдруг понял, кого она мне напоминает – «дев Акрополя», пятый век до Рождества Христова! У Изабеллы была такая же, как у них, прелестная, неземная улыбка.

Значит, Изабелла Чартерно, живя в замке Сент-Лу с тремя старухами, вполне счастлива. Это спокойное уверенное счастье, владевшее девушкой, было почти осязаемо. Почему-то мне вдруг стало страшно за нее.

– Вы всегда были счастливы, Изабелла? – спросил я, хотя заранее знал, что она ответит. Еще до того как она, немного подумав, сказала: «Да».

– И в школе тоже?

– Да.

Я как-то не мог представить себе Изабеллу в школе.

Она была совершенно непохожа на обычную ученицу английских школ-интернатов, хотя, конечно, школьницы бывают разные.

Через террасу пробежала белка; села и замерла, уставившись на нас. Потом, заверещав, легко взбежала вверх по дереву.

Мне вдруг показалось, будто калейдоскоп вселенной качнулся, и в нем сложился совсем другой узор. Это был мир простых ощущений, где существование было всем, а мысль и раздумья – ничем. Здесь были утро и вечер, день и ночь, еда и питье, холод и жара, движение, цель – мир, в котором сознание еще не осознало себя. Мир белки; зеленой, тянущейся кверху травы; деревьев, которые живут, дышат. В этом мире у Изабеллы было свое место. Как ни странно, я, изуродованный, жалкий обломок, – я тоже мог бы найти в нем свое место.

Впервые после моего несчастья я перестал внутренне бунтовать... Горечь крушения надежд, болезненная стеснительность покинули меня. Я больше не был тем Хью Норрисом, выброшенным на обочину активной и осмысленной жизни. Новый Хью Норрис был калекой, который тем не менее во всей полноте чувствовал и солнечный свет, и живой, дышащий окружающий мир, и свое собственное ритмичное дыхание... Чувствовал, как этот день – один из дней вечности – завершая свой бег, клонится к вечеру, ко сну...

Ощущение продлилось недолго. Всего на одну-две минуты мне открылся мир, частью которого был и я. По-видимому, в этом мире Изабелла жила постоянно.