Рождение героев

Далмира выпила. Это было вино, темное и горьковатое, совсем не похожее на сладкое вино Эшнара, но сейчас эта горечь казалась приятной.

– Пойдем.

Кинара приобняла ее, и девушка послушно пошла рядом. Они вышли из здания и уселись на траве.

– Почему в Круге убивают людей? – заикаясь, выдавила страшный вопрос Далмира. – Почему они все хотели его смерти?

– Ты говоришь про моррона? Они – не люди.

– Но ведь…

– Они похожи на нас, но они не люди, – сказала Кинара. – Пройдет несколько лунных перемен, великую реку покроет лед, и они придут на эти земли, чтобы убивать.

– А…

– Они не просто убийцы, – теперь в голосе хартога звучала ненависть, – они людоеды! Они убивают и едят людей! Поэтому арны тоже их не щадят. Говорят, ты издалека, и не видела зверств морронов, когда от целых селений оставались лишь обглоданные кости! Ринересс борется с ними уже давно, но их черное племя неистребимо…

Вытащив кинжал, Кинара задумчиво завертела им меж пальцев.

– Немой был со мной рядом, он тоже смотрел на бой, – сказала Далмира. – Похоже, он очень ненавидит их.

– Каждый арн ненавидит морронов, но ты права: у него это в крови.

– Что это значит?

– Морроны уничтожили его семью, когда он был еще ребенком. Убили и съели всех на его глазах.

– Но как он…

– Спасся? – невесело усмехнулась Кинара. – Не знаю. Его немота и ненависть к чернолицым говорят лучше всяких слов. Тормун подобрал его зимой на равнине, совсем одного. Как он выжил среди льда и снега, никто не знает.

– И Тормун сделал его своей вещью?

– Сначала он спас его от смерти, – сказала Кинара.

И Далмира задумалась, понимая, что и она имела такой же выбор: умереть, привязанной к колесу ортангира, или… А Немой был еще ребенком.

– Немой – лучший из бойцов, – продолжила девушка. – Тормун знает о его ненависти, и потому ни разу не пустил в Круг с чернолицыми… Немой убьет их слишком быстро. Никто из бойцов не прожил у хартогов столько, сколько он. Разве что Оллок и Торвар.

– Ты сказала: у хартогов. А разве мы – не хартоги? – удивилась Далмира. Губы Кинары яростно дрогнули, и даже шрам на щеке скривился в усмешке:

– Так говорит Тормун, – медленно выдавливая слова, сказала она. – Он хочет, чтобы мы и охотники были как братья. Но они такие же братья нам, как звери, сидящие в наших клетках! Разве один из братьев может быть рабом другого? Разве брат клеймит брата?

Кинара не смотрела на нее, но Далмира представляла, какой сейчас взгляд у хартога. И в этот миг почувствовала нежность к угловатой, не по-женски суровой девушке. В ней не осталось ни мягкости, ни теплоты – ничего из того, что присуще женщинам, которых знала Далмира, и она жалела ее, вдруг догадавшись, что этот грозный боец так же одинок и так же страдает…

– Бывает время, когда мы сражаемся вместе. Но это союз, чтобы выжить. Да, Тормун запрещает охотникам унижать нас, но мы все равно чувствуем это презрение! Мы – вещи, мы собственность Тормуна только потому, что однажды наши дороги пересеклись…

– Как же ты попала сюда? – попробовала узнать Далмира.

– Это длинная история. Когда-нибудь я расскажу тебе. – Кинара поднялась с травы и посмотрела Далмире в глаза. – Ты всегда ночуешь на своем месте, и я ни разу не видела тебя с мужчиной. Почему? Или ты думаешь, что Тормун запрещает нам это? Нет.

Далмира не могла ответить, но ее внезапно заблестевшие от слез глаза сказали о многом.

– Торвар не из тех, кто отступает, – сказала Кинара, внимательно посмотрев на девушку. – Когда-то я спала с ним, чтобы остаться в живых… Я рада, что ты не сделала этого. Ты сильней, чем я думала. Оставайся такой же… Далмира.

Далмира вспыхнула. Никто из хартогов до сих пор не называл ее по имени. По их законам, имя она могла иметь, лишь пройдя свой первый Круг. Кинара нарушила обычай, и единственное слово опалило душу девушки сильнее огня. Но это был сладкий огонь. Теперь она не одинока!

Кинара ушла, смешавшись со снующими по своим делам людьми, а девушка все смотрела ей вслед.

– Я вижу, ты даже похорошела, красноволосая, – Торвар появился так неожиданно, что Далмира даже не успела встать. Девушка старалась избегать этого неприятного ей человека, она боялась и ненавидела его больше, чем кого бы то ни было. Рядом с ним даже Оллок казался другом. Всплывшие в памяти слова Кинары вызвали в ней еще большую ненависть.

– Я видел, ты разговаривала с Кинарой. Наверно, она рассказывала тебе, насколько я хорош в постели? Ха-ха! Наверно, хочешь попробовать?

Далмира собралась с духом и встала:

– Я никогда не приду к тебе!

Веселье на лице хартога быстро сменилось злобной гримасой. Он протянул руку, но Далмира резко ударила по ней:

– Не прикасайся!

Но Торвар оказался сильнее. Его руки сломили сопротивление, он прижал девушку к себе.

– Не прикасаться, вот как? И что же ты сделаешь со мной, а?.. Ты придешь ко мне сегодня ночью! – прошептал Торвар ей на ухо. Он высунул язык и лизнул Далмиру в щеку. – На коленях приползешь! А если нет, уже завтра, кусок мяса, тебя сожрут! Ты поняла?

Расхохотавшись, он оттолкнул ее и пошел прочь.

Далмира огляделась и увидела погруженных в свои дела хартогов. Никто не смотрел в ее сторону, никому не интересно, останется ли она жить завтра или станет добычей смерти? Сейчас она почувствовала себя так, словно никуда не уходила из оранжевой пустыни. Вокруг никого! Эти люди, это все – только мираж, навеянный жарой и голодом. Надо лишь встряхнуть головой – и кошмар пропадет, растворится в пыли, а Шенн снова будет рядом…

Она провела ночь на постели, почти не сомкнув глаз. Из дверного проема доносились голоса подвыпивших мужчин и звуки музыки, резкой и визгливой, так не похожей на медленные, мелодичные напевы родины. Сон не шел, подкидывая измученной Далмире невероятные, фантастические видения. Ритмичная музыка стучала в ушах биением сердца, а напряженное тело содрогалось от невидимой борьбы с собой…

Каким-то чудом она уснула. Ей снился дом, яркое, блестящее море и лица, многие из которых она уже успела забыть… Она увидела отца и протянула к нему руки, но кто-то не пускал ее, дергая за одежду. И громом, пробудившим ее к действительности, прозвучал голос Тормуна:

– Вставай и готовься! Сегодня твой Круг!

Глава тринадцатая Путь к великой реке

Песок осыпался под ногами, оставляя за идущим по равнине человеком цепочку еле заметных следов. Пройдет совсем немного времени, и ветер завеет, занесет их.