Рождение новой России
Шрифт:
Но Эйзен был далек от стремления к каким-либо радикальным изменениям, от решения вопроса о путях развития общества самими крестьянами. Все преобразования, по его мнению, должны быть проведены сверху, по инициативе самих помещиков.
Владелец имения Айзкраукле ландрат барон К. Ф. Шульц побывал в Петербурге и понял, каким ветром дует на берегах Невы в первые годы воцарения «ученицы» французских просветителей Екатерины II. В 1764 г. он выпустил для своих крестьян книгу на латышском языке «Законы для крестьян имений Айзкраукле и Римани», в которой установил нормы барщины, разрешил крестьянам подавать жалобы и после расчета с барином продавать продукты. Но это была лишь дымовая завеса, дань «просвещению» и просветителям, в частности Монтескье, на которого Шульц
Нельзя обойти молчанием то обстоятельство, что идеологи купечества также не могли пройти мимо вопроса о крестьянах, но их взгляды ничем не отличались от взглядов идеологов дворянства.
Отмечая тяжелое положение крестьян, причину этого М. Д. Чулков видел все в той же «лености» крестьян и считал необходимым строгий контроль барина над жизнью и деятельностью крестьян, а И. И. Голиков указывал, что просвещение крестьян вредно, так как образованные крестьяне «станут не такие послушливые», как темные, неграмотные, и резко выступал против обсуждения вопроса о возможном освобождении крестьян.
Но хотя даже «рачительные» хозяева, как правило, вряд ли представляли себе необходимость каких-либо серьезных изменений в положении крестьян, крестьянский вопрос все больше завоевывал умы. Он становится центральным в деятельности Комиссии по составлению Нового уложения. Он проникает в Московский университет, где весной 1768 г. И. А. Третьяков собирался читать лекцию на тему «Происходит ли наибольшая польза в государстве от рабов или от людей свободного состояния, от уничтожения рабства», а С. Е. Десницкий в «Слове о прямом и ближайшем способе к изучению юриспруденции», «говоренном» в июне того же года, указывал на косность и рутинность крепостнических порядков, на необходимость закрепления за крестьянами обрабатываемой ими земли в собственность (во второй половине XVIII в. это означало наследственное пользование крестьянами обрабатываемой ими помещичьей земли, de jure остающейся полной собственностью помещиков) и т. п.
Обращают на себя внимание несомненные элементы буржуазной идеологии, характерные для выступлений некоторых представителей «просвещенного века», стремившихся поставить и посильно разрешить крестьянский вопрос.
Считая право собственности на землю крестьян основой благосостояния государства, Д. А. Голицын связывал с ним расцвет науки и искусства в стране. Он горячо поддержал проект С. В. Гагарина, предлагавшего освобождать крестьян за выкуп в 250 рублей. Эта операция была под силу только состоятельным крестьянам, тем, «кто в силах покупать». Только они могли приобретать землю в собственность или брать ее в аренду.
Беарде де Л’Абей также подчеркивал огромное значение крестьянской земельной собственности, которая обусловит трудолюбие крестьян, привяжет их к земле, к хозяйству, будет способствовать хозяйственной инициативе крестьян и т. п.
Среди поступивших в связи с опубликованием «задачи» о собственности крестьян в адрес Вольного экономического общества сочинений имеются два (№№ 71 и 99), авторы которых предлагали буржуазный путь развития деревни. Один из них (№ 99) рекомендовал представить наследственную собственность на землю только крестьянам «хорошего состояния», имеющим полноценное хозяйство, а другой (№ 71) развивал мысль о том, что крестьянам надо передать в собственность землю уже хотя бы потому, что каждый человек о «собственном больше попечения имеет, чем об общем», и если не утвердить собственность, то люди не будут работать, «надеясь один на другого», ибо ничто так не стимулирует деятельность, «как имя и надежда собственности».
Идея собственности крестьян, характерная для Голицына, Поленова, Козельского и других, в туманной, смутной форме отражала зарождение элементов буржуазной идеологии.
Крестьянский вопрос проникает в литературу самых различных жанров. Писатель-разночинец
М. И. Попов пишет «Анюту» (1772), М. Д. Чулков — «Пересмешника, или Славянские сказки» (1766–1769), В. И. Лукин — «Щепетильника» (1765) и «Задумчивую», Ф. А. Эмин — «Речь о существе простого народа» и «Адскую почту», Д. И. Фонвизин — «Кориона», «Послание к слугам моим Шумилову, Ваньке и Петрушке». В них речь идет о тяжелом труде и горькой участи крестьян, об их бесправии, о крестьянине — кормильце и защитнике отечества, об уме, терпении, выносливости, доброте, мужестве и трудолюбии крестьян.Особое место в русской литературе той поры, отразившей столь жгучий крестьянский вопрос, занимает творчество Н. И. Новикова. В «Копиях с отписок», «Письмах к Фалалею», «Отрывке путешествия в ***» Новиков изобличает жестоких, алчных, тупых, спесивых, невежественных помещиков и противопоставляет им скромных и трудолюбивых, обобранных и униженных крестьян. С нескрываемой теплотою и симпатией он пишет о крестьянах, но даже у Новикова крестьяне полны смирения и кротости и очень далеки от понимания необходимости борьбы с крепостничеством.
По своему отношению к крестьянству к Н. И. Новикову примыкает украинский философ Г. С. Сковорода. Сын казака с полтавщины, он заявлял: «А мой жребий с голяками». В своих произведениях Сковорода бичевал дворянство и казацкую старшину, купцов и ростовщиков, духовенство и судей, обличая их в жадности, бессердечии, беззаконии, вымогательстве, «идолопоклонстве». Он всецело на стороне обездоленного и бесправного народа, труд которого является основой общественного благополучия. Но Сковорода был далек от призывов к борьбе с существующей социальной системой, с «рабским игом» и полагал, что изменения могут произойти только в результате морального совершенствования человека и человечества. Поэтому в творчестве Сковороды нет откликов ни на Колиивщину, ни на восстание Пугачева.
Характерно, что авторы большинства проектов по крестьянскому вопросу, аргументируя тот или иной способ его решения, те или иные перемены в положении крестьян, исходили при этом из интересов государства и помещиков, а не крестьян, и если упоминали о пользе каких-либо преобразований для самих крестьян, то только потому, что это может дать положительные результаты для государства и дворянства. Защитников преобразований, ставящих целью изменения в деревне для пользы самой деревни и только деревни, в лагере тех, кто возглавлял Российскую империю, составляя в ней правящие круги, или примыкал к ним, в те времена не было. И лишь в отдельных случаях носители передовой общественной мысли в крепостной России возвышались до понимания справедливости возмездия крестьян. Так, Мирон в «Анюте» Попова с угрозой говорит:
…И помни то, что такжо и хрестьяне умеют за себя стоять, как и дворяне.В «Речи о существе простого народа» Эмин считает естественную реакцию крестьянина, набрасывающегося на своего обидчика, «как дикий зверь», актом самозащиты и оправдывает его.
Брат депутата екатерининской Комиссии по составлению Нового уложения Я. П. Козельского, тоже Я. П. Козельский, в своих «Философских предложениях» (1768) развивает мысль о том, что причиной ярости крестьян являются «обидчики», т. е. их господа. Крестьяне, «великими обидами утесняемы будучи от высших себя», не выдерживают и «как только найдут удобный случай», так и «истощают наружу свою досаду», а поэтому в данном случае «по справедливости почесть их можно почти за невинных».
До А. Н. Радищева дальше Я. П. Козельского в этом отношении никто не пошел, но первый русский революционер и республиканец был отправлен в Сибирьь и впоследствии покончил с собой, а у депутата Я. П. Козельского передовая теория разошлась с крепостнической практикой: в 1770 г. он вместе с Семеном Кочубеем обратился в Сенат с просьбой разрешить если не стереть с лица земли мятежные Клищинцы, то хотя бы всех участников восстания отправить на работы в крепость Святого Дмитрия, а затем отослать их на поселение.