Рождение Темного Меча

— Уверяю вас, дорогой друг, — томно произнес Симкин, откинувшись на спинку стула, — игра — это единственное, ради чего я до сих пор продолжаю шествовать по той проселочной дороге, которую мы именуем миром. Без игры жизнь стала бы настолько скучной, что оставалось бы лишь завязаться узлом и прыгнуть в реку.

— Когда-нибудь я избавлю вас от этой проблемы, Симкин, — мягко произнес Блалох. Изящные руки чародея так и мелькали, перебирая карты. — Я не терплю тех, кто ошибочно мнит, будто они могут перехитрить меня.

И он выверенным движением кинул Симкину карты. Теперь на столе лежали два Дурака.

— Я тут ни при чем! — оскорбленно заявил Симкин. — В конце концов, это ваш стол. Я бы не удивился, если бы это вы попытались меня обдурить.

Молодой человек шмыгнул носом, и в руке у него появился оранжевый шелковый платочек. Симкин изящным движением вытер нос.

— Ужасная сегодня ночь. Я, похоже, простудился.

В этот момент на дом обрушился необычайно сильный порыв ветра: даже балки затрещали. Где-то неподалеку раздался треск; слышно было, как на землю падают обломанные сучья. Блалох, тасовавший карты, взглянул в окно. Внезапно взгляд его сделался настороженным.

— В кузне горит свет.

— А? Чего? — подхватился Драмлор. Он было начал клевать носом и мало-помалу сползать со стула, немало позабавив Симкина. Теперь же он уселся на прежнее место. — А, это кузнец оставил там своих поработать.

— Понятно, — отозвался Блалох. Он аккуратно перетасовал карты и передал колоду Симкину. — Ваша очередь сдавать. И помните: я начеку. И кто там работает?

— Джорам, — сказал Симкин, протягивая колоду Драмлору, чтобы тот сдвинул часть.

Блалох прищурился, на щеке дернулся желвак. Рука, до этого небрежно лежавшая на столе, напряглась, пальцы слегка сжались.

— Джорам? — переспросил он.

— Ну да, Джорам. Кстати, на редкость плохой игрок, — зевая, отозвался Симкин. — Слишком нетерпеливый. Частенько не выдерживает и сразу разыгрывает козыри, вместо того чтобы придержать их до конца, когда с них будет больше пользы.

Хотя Симкин собрался сдавать карты, внимание его сейчас было приковано к лицу Блалоха, а вовсе не к колоде.

— А каталист? — поинтересовался Блалох, глядя в окно, на огонек кузни. Огонек то исчезал за завесой дождя и снега, то появлялся вновь.

— Куда более искусный игрок, хотя по виду и не скажешь, — негромко сказал Симкин и снова принялся рассеянно тасовать карты. — Видите ли, друг мой, Сарьон играет по правилам.

На губах его заиграла легкая улыбка.

— Я бы сказал, что чем так играть, лучше уж не играть вовсе. И вообще, я начинаю чувствовать, что эта игра смертельно мне наскучила.

Драмлор взглянул на Симкина с глубокой признательностью.

— Давайте я вам лучше погадаю, — беззаботно предложил Блалоху молодой человек.

— Вы же знаете, я не верю в это... — Блалох отвернулся от окна и успел заметить выражение, промелькнувшее на лице Симкина. — Что ж, давайте, — согласился он вдруг.

Ветер взвыл снова. Дождь попытался проникнуть в дом черед дымоход; капли падали в камин и громко шипели. Драмлор устроился поудобнее, сложил руки на животе и погрузился в сон. Симкин вручил колоду Блалоху.

— Снимите...

— Можете выбросить всю эту чушь, — холодно произнес чародей. — Продолжайте без нее.

Симкин пожал плечами и забрал колоду.

— Первая карта — это ваше прошлое, — сказал он переворачивая карту. На троне, установленном меж двух колонн, восседал человек в митре. — Верховный жрец.

Симкин приподнял бровь.

— Хм, что-то странное...

— Продолжайте.

Симкин снова пожал плечами и перевернул вторую карту.

— Это ваше настоящее. Перевернутый Маг. Это некто, являющийся магом, но не...

— Я сам истолкую все, что мне нужно, — сказал Блалох, неотрывно глядя на карты.

— Будущее. — Симкин перевернул третью карту. — Король Мечей.

Блалох улыбнулся.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ РОЖДЕНИЕ ТЕМНОГО МЕЧА

— Каким странным цветом оно горит, — пробормотал Сарьон. — Железо светится красным. А это белым. Интересно почему? Несомненно, это связано с разницей свойств. Как бы я хотел изучить... Теперь будьте осторожны. Отмеряйте как можно точнее.

Каталист даже перестал дышать, опасаясь, как бы рука у Джорама не дрогнула и как бы он не налил слишком много расплавленной жидкости.

— По-моему, этого недостаточно, — нахмурившись, сказал Джорам.

— Довольно! — решительно заявил Сарьон и даже вскинул руку, чтобы остановить молодого человека. — Больше не нужно!

— Я и не лью, — холодно отозвался Джорам, отставляя плавильный тигель в сторону.

К Сарьону вновь вернулась способность дышать.

— Теперь вам следует...

— Эту часть я знаю, — перебил его Джорам. — Это мое ремесло.

Он вылил расплавленный металл в большую форму; форма была сделана из глины и скреплена деревянными зажимами.

Взиравший на это Сарьон нервно сглотнул. У него пересохли губы, а во рту стоял противный привкус железа; каталист жадно осушил чашку с водой.

В кузне было жарко и душно. Их одежды сделались черными от сажи и мокрыми от пота. Тело Джорама блестело в свете горна. Черные волосы, перехваченные на лбу кожаной повязкой, обрамляли лицо. Сарьон смотрел, как юноша работает, и вдруг его посетило воспоминание, острое и болезненное, словно укол.

Он уже видел когда-то подобные волосы и восхищался ими. Это было очень давно, в... в... Сарьон уже почти вспомнил, где же это происходило, но воспоминание снова ускользнуло. Каталист попытался вернуть его, но у него ничего не получилось. Воспоминание затерялось среди страниц заплесневелых книг, погребенное под формулами и уравнениями.

— Что вы на меня так уставились? Сколько времени отводится на остывание?

Сарьон вздрогнул и вернулся к дню нынешнему.

— И-извините, — сказал он. — Я... я задумался. О чем вы спрашивали?

— Сколько металл должен остывать?

— Ах да. Тридцать минут.

Сарьон неуклюже поднялся на ноги и вдруг понял, что просидел здесь, не двигаясь, больше часа. Он решил посмотреть, не закончилась ли буря. Он заметил боковым зрением, что Джорам следит за устройством, отсчитывающим время. Уже по одному тому, что Сарьон удостоил это устройство всего лишь беглого взгляда, можно было судить, насколько глубоко он погрузился в свои мысли; ведь когда Андон впервые показал ему приспособление, именуемое «песочные часы», Сарьон был очарован его простотой.