Рожденные Смершем

– Кто смелый и готов отвечать первым?

Абитуриенты переглянулись, никто не решался встать.

Шун хмыкнул, провел рукой по окладистой черной, как сажа, бороде и с улыбкой произнес:

– Если вас пугает мое прозвище Бармалей, то самому отважному даю полбалла за смелость.

Под худенькой большеглазой девушкой скрипнул стул, она поднялась и дрогнувшим голосом произнесла:

– Разрешите мне, Марк Соломонович? Шун прошелся по ней любопытным взглядом и спросил:

– Фамилия?

– Хрипливая, – представилась она. Он обратился к экзаменационной ведомости и уточнил:

– Антонина?

– Да.

– Ну что, Антонина, полбалла за храбрость ты уже заработала, – напомнил Шун о своем обещании и кивнул на стул перед собой.

Антонина подала листы с ответами, они были исписаны каллиграфическим почерком.

Шун прошелся по ним внимательным взглядом, покачал головой и отметил:

– Ну что я тебе скажу, с таким блестящим почерком ты далеко пойдешь.

Антонина зарделась и призналась:

– Я еще спешила, товарищ преподаватель.

– Ну тогда мне ничего другого не остается, как прибавить еще полбалла за почерк, – проявил великодушие Шун, провел рукой по бороде и затем сурово сказал: – А теперь будем искать блеск твоего ума, Антонина.

Перо его ручки хищно нацелилось на формулы и расчеты, но так и не коснулось и задержалось только на последнем уравнении. Хмыкнув, Шун покачал головой и с сомнением произнес:

– Х-м, даже не знаю, Антонина, какую тебе поставить оценку.

– Что-то не так, товарищ преподаватель? Вы же не сделали ни одного замечания?! – растерялась она.

– Ты где взяла этакое решение уравнения? – допытывался Шун.

– Ну… как-то само собой в голову пришло.

– Вот так просто и пришло? Как академику Ляпунову?

– Вы что, не верите, товарищ преподаватель?

– Верю, однако червь сомнения гложет.

– Но это правда! Честное комсомольское! Клянусь! – вспыхнула Антонина.

– Ну если только комсомольское, – голос Шуна потеплел и, обратив взгляд на портрет Ляпунова, он с улыбкой произнес: – Ничего не поделаешь, Александр Михайлович, придется ставить пять с сиянием.

Антонина зарделась от похвалы. Еще бы! Она удостоилась похвалы самого Марка Соломоновича – живой легенды института.

– Слов нет, ты молодчина, Антонина! – признал Шун, взял экзаменационную ведомость, вывел жирную пятерку в ореоле из шести лучей и заявил: – Теперь, Антонина, можно смело выходить замуж.

Она смешалась и не знала, куда себя девать под взглядами четверых абитуриентов.

Подмигнув, Шун заметил:

– Только смотри, Антонина, чтобы муж не оказался бухгалтером, его даже со светлой головой не проведешь.

– Я…я, – от радости у нее не нашлось слов.

Как на крыльях Антонина вылетела из аудитории и оказалась в объятиях подруг. Оставшиеся экзамены она сдала на хорошо, отлично и по общему итогу была зачислена на первый курс института. Радость от поступления омрачало отсутствие денег, домой ехать было не на что, а жить впроголодь уже не оставалось сил, и здесь на помощь пришли новые друзья.

«…стали съезжаться сокурсники, они меня поддержали, полуголодную пигалицу, которая поступила в институт» [6] .

6

А.Г. Буяновская. Воспоминания. Оренбург: 201 5. С. 8.

У Леонида Георгиевича, так же как и у Антонины Григорьевны, после окончания школы не возникало сомнений, что надо продолжать учебу в вузе. И он, паренек из сельской глубинки, набравшись смелости, отправился покорять столицу – Москву, надеясь осуществить свою заветную мечту: стать кадровым военным – офицером Красной армии. Как оказалось, не боги обжигают горшки, Леониду Георгиевичу удалось поступить в один из самых престижных военных вузов – академию связи. Во время учебы он и сокурсники не были обделены заботой государства. Она тронула Леонида Георгиевича до глубины души.

«…как окончившего школу с отличием, меня приняли в Академию, дали бесплатное место в общежитии и стипендию – 150 рублей. Этих денег хватало на скромное, порой полуголодное, но в целом безбедное существование <…>

Я был поражен щедростью государства и дал себе слово оправдать доверие. С рвением и усердием я набросился на выданные учебники<…>» [7] .

Будущим защитникам Отечества государство отдавало последнее, и тому были причины. На календаре был 1939 год, на западных и восточных рубежах СССР все чаще вспыхивали зловещие всполохи грядущей войны.

7

Л.Г. Иванов. Правда о Смерше. М.: 201 5. С. 61.

Поражение японских войск, которое они потерпели в мае-сентябре 1939 года в боях с частями Красной армии и армией Монголии на реке Халхин-Гол и озере Хасан, не отрезвило политиков и военных в Токио. Они продолжали вынашивать замыслы захвата советского Дальнего Востока, Восточной Сибири. С этой целью узким кругом генералов в обстановке беспрецедентной секретности был разработан план «Кантокуэн» («Кантогун токусю энсю» – «Особые маневры Квантунской армии»). В Токио только и ждали подходящего момента, чтобы привести его в действие.

Одновременно угроза войны для СССР нарастала и со стороны союзника Японии – фашистской Германии. В Берлине после головокружительных успехов военных кампаний против Польши, Дании, Бельгии, Нидерландов и Франции, армии которых не смогли противостоять натиску вермахта, были наголову разбиты, уже помышляли о мировом господстве. На пути к нему основным препятствием являлся СССР, поэтому по указанию Гитлера штаб главного командования сухопутных войск Германии приступил к разработке плана «Барбаросса» – «молниеносной войны» и разгрома Красной армии.

Несмотря на, казалось, непроницаемую завесу секретности, окутывавшую эти захватнические замыслы, они стали достоянием советского политического руководства. Первая разведывательная информация о том, что в конце 1936 года состоялось совещание высших руководителей вермахта, где обсуждались планы войны против СССР, поступила в Кремль в начале 1937 года. Она носила общий характер, в ней отсутствовали данные о сроках нападения, направлениях главных ударов и степени готовности Германии к войне.