Рожденный, чтобы жечь!
Шрифт:
Перспектива тащиться на стройку не радовала совершенно. Он понимал, что если накосячит на работе из-за недосыпа, то точно влетит по первое число. А деньги сейчас нужны были как никогда. Хотя… вообще их всегда не хватало. Но теперь, состояние матери начало ухудшаться.
Но из-за маленького паразита это утро он ненавидел больше остальных. Как и дешёвый кофе, который не бодрил, а лишь давал иллюзию энергии и неприятной горечи во рту.
Допив кофе, Борис взглянул на себя в отражение микроволновки. Мягко говоря, выглядел он так, словно всю ночь мешки таскал.
Если бы кто-то со стороны увидел, как юноша орудует бритвой, ему могло показаться, что он пытается изрезать себя, в стиле хоррор-фильмов.
Он давил на бритву со всей силы, словно пытался вырвать с корнем не только волоски, но и всю накопившуюся усталость и раздражение.
Кровь. Небольшие порезы тут и там вспыхивали на лице, как красные маячки. Борис не обращал на них внимания. Он продолжал драить себя, пока кожа не покраснела и не начала гореть.
Смыв пену и кровь, он взглянул на свое отражение.
Теперь он выглядел как побитый жизнью боксёр. Красное, раздражённое лицо, усеянное мелкими порезами, говорило о том, что утро началось отвратительно.
Но, по крайней мере, он был выбрит. Наклеив на порезы кусочки туалетной бумаги, Борис направился в комнату.
Малыш спал. Тихо посапывая, он лежал в своей корзинке, словно всё в порядке и его ничего не беспокоит.
— Спишь, спиногрыз? — протянул он, глядя на это маленькое исчадие. — Сладкие сны, неверное, снятся. Оратор хренов. Что, хорошо тебе, да?
Он приблизился к кроватке и раздраженно глянул на карапуза:
— Может, мне тоже орать каждые полтора часа? Тебе понравится? Прямо тебе в ухо!
— Тебе нужно быть более терпеливым, — послышался голос Наташи со стороны дверного проёма комнаты. — Этот малыш — беззащитное существо, Борь. Он не виноват в том, что ничего, кроме криков, не может.
Боря обернулся на голос сестры и встретил её леденящим взглядом, от которого пробирало до дрожи. Но сестра уже привыкла к его выражению лица:
— Постарайся понять, как трудно этому маленькому человечку. Рядом никого из родителей, по какой-то причине нет. Только ты и твоё ворчание. Что, кстати, с родителями?
— Понятия не имею, — огрызнулся Борис, стараясь говорить тише, чтобы не разбудить младенца. — На работу схожу, и буду решать, где их искать. Так что, не лечи.
Наташа вздохнула. Но приняла ответ. Она уже привыкла к тому, что её брат решал все проблемы по мере их поступления.
— Хорошо Борь. Но потом не будет такого, по типу: «Не отдам в детдом! Сам воспитаю!». А то я слышала истории, как найденышей воспитывали чужие семьи. Привязываясь к ним.
— Чего-о-о?! Ты чё мелишь? — опешил юноша. — Ты чего, опять в своих интернетах до позднего вечера торчала? Опять сериалов пересморетела?
Услышав смех в ответ, Боря понял очевидное — сестра его подкалывала. На этом, хвала богам, она замолкла. Не хватало ещё, чтобы девчонка загружала его и без того усталый мозг всякими шутейками за триста.
Ему и так хватало этого…
—
Агу-а?— Да твою ж… Чё ты проснулся-то, а?
Мне снились обрезки моей прошлой жизни. Не само моё существование, нет. А что-то из пережитых моментов.
Опять слышал голос своей матери. Слышал про какую-то сделку, чтобы спасти меня. И… мне было холодно.
Было много нарезок, где передо мной открывались коридоры с серыми стенами, выложенными мрачным камнем. А так же, я чувствовал запах. Какой-то гнили и влажности.
Что это было? Я не мог себе ответить. Но после коридоров, пошли ужастики.
В общем, я осознал себя в теле какого-то юнца, лет так пяти-шести. Стоял напротив мужчины в черном костюме, с кепкой на голове, которая скрывала лицо. И чего-то выжидал.
Вокруг был лишь мрак, тусклый свет от причудливых ламп. Могильный холод и вонь…
— Я тебя воспитаю, сын мой, — послышался голос Бориса, от этого самого мужчины. — Поверь, я смогу прокормить тебя, ты только глянь…
Через мгновение Борис растворился, а на его месте стояла целая пирамида из бутылочек с молочной смесью. Эта конструкция подсвечивалась где-то сзади, бросая на меня большую тень.
И если честно, видок был жутковатый.
— Но я не хочу есть! — прошептал я.
А Боря лишь злобно хохотал. Боре было всё равно! Он уже каким-то образом стоял рядом и, держа меня за плечи, пихал мне бутылочку:
— Ну что, ты голодный? — хохоча, спрашивал он. — Ну что, ты? ГОЛОДНЫЙ?
Испуг, который я испытал, невозможно было описать словами. Что-то в душе резко напряглось, и я понял, как сильно я ненавижу эту бутылочку. Она за один вечер, начала вызывать у меня чувства полные отвращения.
— Не надо! — прокричал я, но из глотки вырвалось обычное: Агуа.
На этом моменте я проснулся. Ничего не поменялось. На меня пялится этот истязатель, да ещё и хмурится своей устрашающей рожей.
Ну что опять?
— Ладно, ладно, не ори, — пробурчал Борис, раздражённо вздыхая. — Сейчас покормим тебя, маленький тиран.
КАКОЙ КОРМИТЬ? ОПЯТЬ? ТЫ О ЧЁМ? У МЕНЯ ПАМПЕРС ПОЛНЫЙ!
Парень вышел на кухню. Понимая, чем всё это может закончиться, я начал дрыгать ножками и ручками, в попытке встать. Мышцы были слишком слабыми, так что ничего у меня не вышло.
Но я не оставлял попыток свалить из этой корзинки. Я был готов к чему угодно: упасть, улететь, вернуться туда, откуда пришёл в это тело, лишь бы этот мучитель не пихал в меня молочную смесь.
Я не успел…
В очередной попытке встать я замер, услышав шаги. Приподняв голову, увидел Бориса, стоящего в дверном проёме с этой… БУТЫЛКОЙ. Которой, он всю ночь меня пугал, пытаясь накормить.
Он почему-то думал, что я тут же её проглочу. Что у меня бездонный желудок. Хотя наташа несколько раз сказала ему: «дети едят через каждые два-три часа. Не надо насильно его напаивать. От этого, он тише и спокойнее не станет».
Он смотрел на меня как-то кровожадно, натянув на лицо кривую улыбку. Лучше бы уж не улыбался…