Рождённый выжить

– Тпрууу! Стой! – кричал я не в силах удержать её.

Она неслась по деревне, а я думал, что скоро вылечу из телеги и разобьюсь. Деревенские выбежали из домов поглазеть на это зрелище.

– Стой! – раздался крик молодого мужчины по имени Семён. – Держись парень!

Он смело на ходу вскочил на телегу, вырвал у меня из рук вожжи и укротил кобылу.

– Тпруу, стой, милая!!! Вот, хорошо, угомонись, – дядя Семён похлопал лошадь по холке, – ну вот, пацан, видишь, всё обошлось, не боись. А ты молодец! Что ж не звал никого на помощь, молчал? Она могла бы тебя расшибить.

– Я испугался, не знал, что делать.

– Ну, ничего, ничего, – он, шутя, нахлобучил мою шапку на нос, и мы повернули к дому жениха.

Когда подъехали, Семён взял лошадь под уздцы и завёл её во двор. Сестра залезла на телегу и бросилась меня обнимать и целовать, будто я вернулся с войны.

– Мишаня, братик мой! – Ульяна всхлипывая, обнимала и целовала братишку. – Не разбился, родной?

– Не надо, – я старательно вырывался из её объятий, – иди с женихом целуйся.

Наконец, я был снят с сундука и стал требовать выкуп. Меня наградили подарками и посадили за стол в передний угол, как положено по обычаю. В то время свадьбы продолжались неделю, а то и две. После венца гости приходили к невесте и гуляли целый день. Вечером забирали невесту к жениху, а гости расходились по домам. Наутро собирались у жениха и гуляли два дня. В хате жениха дарили молодым кто что мог. Каждый из приглашённых гостей выходил по очереди, чтобы вручить подарок, ему преподносили стакан вина. Мужчины дарили живность: корову, тёлку, жеребёнка, свинью или овцу. Женщины вещи: платок, холст, наволочки, рушники, постельные принадлежности. Во время вручения подарков молодые кланялись им в ноги.

После этой церемонии гости бросали на пол деньги, вещи и мусор. Заставляли «молодую» мести пол. Она мела и выбирала деньги. Жених стоял рядом с подносом, куда невеста складывала монеты, купюры и подарки. На третий день к себе приглашал дружка-сват, а потом и все остальные гости по очереди звали в свой дом. Так свадьба длилась несколько дней. Пока «молодые» не погостят у всех участников свадьбы, она не заканчивалась. В каждом доме были угощенья, пляски под гармошку и песни.

Ульяна первой из нашей семьи покинула отчий дом, и мама осталась без главной помощницы. Но сколько бы мы не помогали, работы ей доставалось больше всех. Отец был добытчиком. Целыми днями он пропадал в поле, на мельнице, охоте и рыбалке.

Кроме дневных забот мне доставались и ночные. Летом мы с мальчишками водили коней на выпас в ночное. Днём лошади работали: пахали, возили дрова, сено, их донимала жара, мошка, комары. И только ночью они могли отдыхать и спокойно кормиться. А для нас ночное не только труд и обязанности, но и романтика: купание в реке, костёр, запечённая картошка и главное – это возможность провести время без взрослых, без их наставлений и понуканий.

Как-то сидели мы у костра, молчали и смотрели как заворожённые на огонь. Я давно заметил, что огонь имеет свойства притягивать взгляды, отгоняет все мысли, и сидишь, будто отрешённый от мира, вокруг никого, только ты и огонь… Можно бесконечно смотреть, как танцуют языки пламени, потрескивают сухие ветки, летят, словно светлячки, мелкие искры, а лёгкий дымок от костра, поднимаясь вверх, исчезает в темноте. Разомлев от тепла, мы ненадолго забыли о лошадях.

–Эй, где Буян? – всполошился Петька, потеряв из виду своего жеребца.

– Да вот же он. Во-о-он стоит, траву жуёт, – Захарка показывал в сторону, где начинается невидимая тёмная полоса луга, утонувшая в ночи.

– Где? Не вижу! А-а-а, вот он!

Захар обладал ночным видением. Мы всегда удивлялись, как он может видеть в темноте. Когда надо было что-то ночью найти, мы звали его. Петька убежал за жеребцом, а я поглядывал за своими и соседскими конями.

Мы ещё долго сидели у костра. Тёплая летняя ночь нежно обнимала нас за плечи. Ласково трепал волосы свежий ветерок. Из леса доносилось ночное пение малиновки и дрозда. Среди их мелодичных звуков едва различимы нежные трели соловья. Слышался треск кузнечиков и сверчков, а на болотах кваканье лягушек. Скрипучий свист ушастых совят замыкал лесной хор. Ночные звуки и запахи леса, журчание воды и дым костра создавали умиротворяющую атмосферу, столь непохожую на дневную суету. День и ночь, словно два разных мира. Каждый со своими законами и порядками. Постоянно сменяют они друг друга и неизменно приходят в жизнь всего живого, чтобы отсчитывать года и столетия…

Обычно у костра мы рассказывали страшные сказки, чтобы не спалось. Не то можно было недоглядеть коней, ведь на них могут напасть волки, медведи или украсть чужие люди – конокрады.

– Помните, дядьку Павла – челдона из Бадогово? – спросил Захарка, вороша в костре сухой веткой обгоревшие сучья. – Он был у нас на празднике весеннего Николы.

– Да, помним, а что?

– Вот что он поведал тогда моему отцу, – Захар запрокинул голову и загадочно замолчал, словно вспоминая, о чём же поведал ему тот дядька-челдон.

Мы подсели к нему поближе.

– Ну же, рассказывай. Что тянешь?

– В этих местах живёт легенда об охотнике Матвее, – начал Захарка, довольный вниманием друзей. – У него было увлечение: делать чучела из убитых животных. Охотился как-то он в здешних местах, искал оленя, уж очень ему не хватало его чучела. Когда стемнело, решил отсидеться под деревом, дождаться утра, а потом продолжить поиски, но вскоре задремал и сквозь сон увидел женщину в белом.

– Кто ты? – спросил Матвей.

– Я, – отвечает женщина, – хозяйка тайги.

– Хозяйка?! – усмехнулся охотник, не поверив ей.

Она взмахнула руками, и среди лета пошёл мелкий снег. Охотник сжался весь от холода, но всё равно не поверил. Тогда она скрестила руки, и снег прекратился. Потом провела по своим длинным волосам, и пошёл ливень. Матвей промок до нитки, замёрз и, стуча зубами от страха и холода, сказал:

– Верю, верю хозяйка тайги, что надо тебе от простого охотника?

– Ты зачем моё зверьё убиваешь ради потехи? Нет тебе прощения, утром ты исчезнешь, как ни бывало тебя никогда.

Для доказательства сказанного, она дотронулась рукой до дерева, около которого сидел охотник, и оно исчезло.

– Прошу тебя! – взмолился охотник. – Оставь меня, не буду я убивать зверей ради забавы. Уйду, сегодня же уйду домой!

Женщина исчезла, а охотник с тех пор перестал делать чучела. Хозяйку тайги не раз ещё видели другие охотники, увидев её, кланялись, а она проходила мимо, будто плыла…

– Ого! Страшно! – испугался Тимоха. – Теперь боязно мне.

А Захар, хитро улыбаясь, продолжает:

– А вот ещё история…

– Нет! Хватит, ну тебя!

Мальчишки отошли от Захара, явно не желая больше трястись от страха. У меня было с собой белое полотно, я незаметно отошёл от костра и залез в кусты, накрылся им, вышел из-за укрытия и страшным голосом закричал:

– У-у-у!

Ребята с криками: «А-а-а-а!» побежали врассыпную, а я рассмеялся. Но вдруг среди темноты увидел женщину в белом и сам сильно испугался. Оказалось, это была старшая сестра Тимохи. Она пришла в белом платье с вышитым передником, белом платке и принесла нам пирожки…

В тот же год осенью, несмотря на плохое самочувствие, мама пошла со мной и братом Иваном в лес на болото Ониканку за клюквой. Мы набрали столько ягод, что с трудом несли их. Шли долгих двенадцать километров.

– Давайте, сыночки, я понесу, тяжело вам, не донесёте, – мама пересыпала почти все наши ягоды в свой мешок и тащила всю эту тяжесть на себе.

Домой вернулись к ночи. Долгая дорога и тяжёлая ноша усугубили её состояние. После этого дня она почувствовала себя хуже и с каждым днём таяла и чахла на глазах.