Рождественская утка (сборник)
Шрифт:
– Что ж, начальница, – мягко ответила Лара, чуть помедлив, – звезд на небе много, но время имеет только один вектор, – и поцеловала меня.
Затем Лара перевела взгляд на балконную дверь. Сквозь ее стекло было видно, как на темно-синем небе уже начинали загораться маленькие звездочки.
– Мне пора, летом звезды ждать не любят! – произнесла Лара. – И, пожалуйста, не закрывай дверь на балконе, дождись меня, прошу!
Она нежно, едва касаясь, провела своим указательным пальцем вдоль моего носа, будто изучала его.
– Пока, милая!
Я прильнула
– Я дождусь тебя, возвращайся скорее!
Лара стянула с себя халат и вышла на ночной балкон.
В воздухе Лара чувствовала себя превосходно. От сопротивления ветрам ее прекрасное тело быстро уменьшилось до утиных размеров и стало обтекаемым. Умелыми взмахами крыльев она стремительно набирала высоту, что позволяло ей довольно скоро приблизиться к своим любимым звездам. Те уже видели Лару, и она в безмолвном диалоге с ними поведала о своей близкой подруге. Лара просила у звезд помочь подруге и просила совета.
Самая близкая и любимая светло-голубая звезда почему-то молчала, другие тоже умолкли, а иные звезды вовсе отвернулись от Лары, ослабив силу собственного свечения, и медленно стали уходить на другие орбиты.
Лара все поняла, задрожала всем телом и тихо заохала, совершая нелепые взмахи крыльями. Слезы покатились из ее прекрасных сумеречных глаз, застилая зрение. На одно мгновение она не выдержала и сквозь сомкнутый клюв тихо и прерывисто застонала. Это был скорбный стон горькой внутренней боли и в то же время стон осознания полного бессилия изменить ход будущего. Тем не менее, собравшись, Лара нашла в себе силы поблагодарить любимую светло-голубую звезду и поклонилась ей в глубоком книксене. Звезда ответила ей сухим поклоном. В мягких лучах звезды Лара пыталась разглядеть хотя бы какой-нибудь блик надежды или, наконец, сопереживания, но любимая звезда растворилась в молочном, перемешанном с надвигающимися облаками ночном тумане и стала практически невидимой.
Унося на своих крыльях следы ее тающей голубой пыли, Лара думала о своей подруге, о ее спасении. Эти мысли были скорее рефлексивные, чем обдуманные, мысли, скачущие в обход суровой рассудительности, в обход неумолимого хода времени.
Вернувшись, Лара застала подругу спящей на своей кровати. Она не стала ее будить, лишь обратила внимание на видимые внешние изменения Маргарет. На высоком лбу появилось серебристо-серое пятно, переходящее узкой полоской на переносицу, а на затылке обозначился маленький светлый хохолок. Обнаженные спина и бедра Маргарет за непродолжительный период отсутствия Лары приобрели мягкий бархатисто-шоколадный оттенок, отчего кожа красиво отсвечивала в лучах стоящей рядом настольной лампы.
«Неужели она станет “лесной мандаринкой”? – подумала Лара и снова посмотрела на спящую подругу. – Рост у нее небольшой, но энергетикой обладает высокой, – продолжала рассуждать Лара, – недаром начальницей была. И гордая она, одна осанка выдает характер. Да, вероятнее всего, она преобразуется в “лесную мандаринку”».
Лара прекрасно знала, что эти лесные, гнездящиеся в стволах
деревьев, маленькие утки – не только самые красивые птицы на свете, но еще и самые преданные супруги. Они даже взлетают одновременно.«В прежнее состояние, слава Богу, она уже не вернется, – мыслила Лара, – а вот подыскать ей партнера необходимо. Он-то и должен стать ее защитой. Летом на Лесном Озере их будет много, будет и выбор. Пусть только на крыло встанет покрепче».
На крыло Лара меня быстро поставила. Гоняла по озеру, раздавая своими широкими синими крыльями хлесткие шлепки по бокам, словно оплеухи. Она совсем не жалела меня, а только покрикивала: «Не лениться, Маргарет!»
Поневоле я стала взлетать над водой, опасаясь ее очередного урока. Учеба Лары пошла мне на пользу, поскольку уже через несколько недель я стала описывать над озером один за другим воздушные круги и даже пируэты. Чувство полета, моего первого полета над землей было восхитительным – поразительная, неземная, неведомая ранее тишина, полная отрешенности от земных ощущений, да легкий шелест теплого летнего ветра в ушах. Вот оно – счастье, думала я и поднималась все выше над кронами деревьев. Здесь воздух был особенно живителен и благоухал от запаха хвои, а небо становилось кристально чистым и легким для полета.
Высоко в сизо-голубом небе мне все чаще и чаще приходила в голову мысль о том, что в мире существует не только зловещая, порой безнадежная, жестокая борьба за жизнь, но где-то обязательно живут добрые мирские ценности, ради которых стоит пережить временную боль. Я думала о том, что теперь мне будет сопутствовать абсолютная, ни от кого не зависящая свобода полета, а значит, и долгожданная свобода всей моей жизни.
«Это и есть истинные ценности, и скоро, совсем скоро они откроются и мне», – мечтала я.
Я знала, что эти незыблемые устои были, и есть, и будут. И живут они, возможно, там, за нежно-зелеными холмами, или за золотистым пшеничным полем, отражающим, как гигантское зеркало, желто-оранжевое солнце, а может быть, они пока скрываются в кустах утренней росистой сирени? Но самая главная и необходимая ценность в жизни любого существа – это слышать обращенное к тебе одно-единственное, одно заветное и сокровенное слово – «Мама»!
На землю меня мог вернуть лишь окрик Лары. Она почему-то волновалась за меня, что было совершенно напрасно, поскольку я уже хорошо летала.
– Сколько раз тебе говорила, Маргарет, что нельзя далеко отлетать от озера! Не дай Бог, прилетят красные огари и выдворят нас вон отсюда! Что же, обратно в городские квартиры вселяться нам, обратно в неволю?
Я расспросила у Лары об этих красных огарях, и она мне ответила, что эти утки очень мощные и агрессивные, и что с ними лучше не конфликтовать, потому что у них сейчас такой период. Ну, а что еще лучше для нас, «мандаринок», так это хорошо маскироваться в кустарниках или камышовых зарослях, тогда они нас вообще не заметят. Утки-то мы, мол, небольшие, то есть крохотные, и нас любой обидеть может.
Конец ознакомительного фрагмента.