Рождественские желания

Хоть никогда раньше я и не использовал мраморный камин в гостиной, с тех пор, как она переехала, мы разжигали огонь в холодные дни. Там остался небольшой кусочек дерева, который я когда-то держал в основном по декоративным соображениям, поэтому я бросаю туда остаток с какими-то щепками и поджигаю.

Когда я доволен тем, как разгорелся огонь, беру скулящих собак и возвращаюсь на улицу, через плечо, бросая взгляд на Кайлу. Она почти дрожит от энергии, щеки покраснели. Она определенно что-то задумала.

Я не тороплюсь, прогуливаясь с собаками по парку, а затем вниз к водному пути Лейта. Звезды над ним проглядывают сквозь быстро движущиеся белые облака, пылающие от городских огней, и даже, несмотря на то, что на Принсес-стрит весело и громко, здесь очень тихо, окрестности словно задержали дыхание. Ряды каменных домов молча стоят, освещенные рождественскими огнями. В крошечных двориках у некоторых квартир стоят какие-то символы праздника, может быть, статуя Санта-Клауса или пластиковый снеговик. На других - висят лишь венки или желтые фонарики. Когда ночь приближается, становится холодней, и то, что осталось от снега, хрустит под моими ботинками.

Я рад, что Кайла попросила меня погулять подольше. Фактически всегда, когда я чувствую, что проигрываю битву с собой, прогулки помогают мне. Долгие прогулки. И секс. И у меня такое чувство, что сегодня вечером она точно знает, что надо делать.

И это еще одна причина, почему я так безумно люблю ее. Речь идет не только о соединении, скрепляющем нить, которая связывает вас с кем-то другим. Речь идет о том, что происходит на обоих концах этой нити. Вы не просто связаны с этим человеком, вы и есть тот человек. Кайла знает меня, всего меня, и принимает каждую потерянную, искаженную, поврежденную часть.

Мне никогда не нужно ничего говорить ей. Она внутри меня, она знает. И, несмотря на все это, любит меня. В мире, где магия не должна существовать, меня иногда ошеломляет любовь, потому что, как это может быть что-то иное, кроме мистического, волшебного? Любовь направляет нас, если мы сбились с пути.

Эмили позади меня негромко лает, вырывая меня из моих мыслей. Я тянусь к ней и беру ее на руки. Она замерзает быстрее других собак и не боится сообщить мне об этом. Хотя я никогда не был поклонником одежды для собак, возможно, крошечный рождественский свитер будет приемлем для старенькой ворчливой собачонки.

Когда я понимаю, что гуляю почти полтора часа или около того, направляюсь обратно в квартиру, практически скользя по льду на улице, до того, как добраться по ступенькам на наш этаж.

Останавливаюсь за дверью и прислушиваюсь. Слышу рождественскую музыку, какую-то джазовую версию, доносящуюся из-за двери.

— Я вернулся, — кричу я, заходя в холл. Меня сразу поражает теплый запах горячего шоколада. Дверь в столовую открыта, но дверь в гостиную закрыта. Собаки мчатся к столу у стены, где дымится кружка с какао. Я ловко отцепляю поводки, а затем поднимаю записку рядом с кружкой.

Приходи к камину один. Захвати горячий шоколад.

— Приходи один, — читаю я вслух. Поднимаю бровь и смотрю вниз на собак. — Простите, ребятки. Таков приказ.

Поднимаю кружку и делаю глоток - он густой, более похожий на расплавленный шоколад, чем на горячий, но все же вкусный - затем кладу руку на ручку двери в гостиную, медленно поворачивая ее и открывая дверь.

Естественно, собаки мчатся ко мне, но я отталкиваю их ногой и, закрывая за собой дверь, захожу в комнату.

В комнате темно, за исключением свечения от камина, купающего комнату в мерцающем свете. Мне необходимо мгновение, чтобы глаза приспособились, и я нигде не вижу Кайлу, пока не понимаю, что смотрю прямо на ее силуэт у окна.

— Кайла?

Делаю несколько шагов к ней, а затем останавливаюсь. Она стоит, положив руки на бедра, но совсем не двигается. Она ничего, лишь тени и формы, и я не вижу ее лица.

— Иди к розетке у дальней стены и вставь в неё вилку, — говорит она, голос хриплый.

— Хорошо, — неуверенно отвечаю я. Теперь я совершенно не знаю, что, черт возьми, происходит, но делаю так, как она говорит.

Появляется искра, а затем сияние рядом со мной. Я поворачиваюсь, и моя челюсть практически падает на пол, когда Кайла стоит там, абсолютно, мать вашу, обнаженная, с огнями гирлянды, обёрнутыми вокруг нее от лодыжек до самой шеи.

— Что за черт, — затаив дыхание, произношу я, выпрямляясь и проводя рукой по челюсти. — Что ты делаешь, сумасшедшая девчонка?

Она резко смотрите на меня, что трудно воспринимать всерьез, когда она - голая рождественская елка.

— Отвлекаю тебя с помощью рождественского настроения, вот что я делаю. Теперь укрась меня, — она кивает на коробку с мишурой и украшениями рядом с ней.

Могу лишь смотреть на неё.

— Я сказала, укрась меня, — говорит она. — Я твоя елка. Укрась меня.

Теперь это... это нечто новое. И хотя я хочу стоять там, смотреть на нее и почесывать голову, я замечаю слабое волнение в ее глазах от мысли, что я могу посмеяться над ней, из-за чего она смущается. Мне нравится, когда щёчки Кайлы краснеют от смущения, но не тогда, когда она голая, уязвимая и в опасном положении.

Потому что мне придётся притвориться, что она гребаное дерево.

— Да, мэм, — протягиваю длинную цепочку серебряной мишуры и смотрю на ее обнаженное, сияющее тело. — С чего мне начать?

— С чего хочешь, — отвечает она.

Поэтому я начинаю с ее лодыжек. Обматываю мишуру вокруг провода гирлянды, чтобы удержать ее на месте, затем веду ленту вокруг икр и бедер. Останавливаюсь между ее ног и скольжу пальцами по мягкой коже между бедер. — Здесь? — спрашиваю я, мой голос уже хриплый от похоти. Не могу игнорировать тот факт, что у меня есть одна чертовски сложная проблема с собственными джинсами, то, с чем придется столкнуться, прежде чем ночь закончится.

— Ммм, — говорит она, и я медленно провожу пальцами по её киске, слегка обводя клитор. Даже не уверен, хочу ли продолжать, особенно, когда она очень громко стонет, и ее ноги начинают дрожать.

— Не останавливайся сейчас, — шепчет она, и я ввожу в нее сначала один палец, а затем два, настолько плотную и влажную, что это опьяняет. Она сжимает мои пальцы, и мои шары, член и грудь, словно заключены в горячие тиски. Весь воздух покидает мои легкие.

— Нет, — низко и напряженно говорит она. — Не прекращай украшать меня. Все не может закончиться так быстро.