Рождественский детектив (сборник рассказов)

Вскоре огласили завещание графа. Как и следовало ожидать, все огромное состояние Павел О-ский оставлял своей супруге. В одночасье вдова становилась одной из богатейших женщин Русской империи! Воистину! Одно мановение руки! Потребовалось лишь взять с полки склянку с ядом и влить его в бокал бедной жертве, доверчивому мужу, – и она обеспечила всю свою будущность! Миг – и графиня стала свободной и богатой – а следственно, счастливой.

Ты спросишь меня: отчего я уверен, что коварной преступницей явилась именно Мари, а не кто-то иной, находившийся в тот вечер в зале? Я много размышлял о сем предмете – и теперь уверен в своем выводе. Мне помогли две великие науки, логика и психология, а также истории интриг и отравлений, начиная с древних Афин и семейства Борджиа, и методы знаменитого нашего сыщика мсье Видока, и книга мсье Офила «Яды и общая токсикология». Все это поспособствовало найти разгадку преступления, невольным свидетелем которого я оказался.

Мне (и последующее завещание сие доказало) было очевидно, что единственным человеком, кому выгодна смерть старого графа, является его супруга. У нее имелся мотив – наследство и устранение старика-мужа. Ей было доступно орудие преступления. Буфет, в коем хранились различные яды, привезенные графом из его странствий, запирался на ключ, а его легко мог получить любой из проживающих в доме. Добавим, что именно графиня, вдова и наследница, последней подходила к бедному графу. Ничто не мешало ей в тот момент тайком влить в стакан супруга смертельное зелье.

Кроме того, напомню тебе, что на протяжении многих лет я являлся учителем Мари. Должен сказать, что меня всегда восхищала изощренность и изворотливость ее ума, даже в девичьем возрасте острого, как бритва. Ей хорошо давались естественные науки. Она увлекалась изучением природы и даже, как мне живо припомнилось после злодейского преступления, горячо интересовалась у меня всевозможными ядами и способами их воздействий.

Но зачем, спросишь ты меня, убийца пошла на преступление не в тишине усадьбы, наедине со своим несчастным супругом, а, напротив, во время нечаянного праздника, когда гостями их дома стали мы пятеро? Полагаю, именно в том и заключался ее дьявольский план. Смерть в тишине всегда вызывает подозрения. Когда свидетелем кончины человека – пусть старого, но физически крепкого – является одна лишь жена да, быть может, ее родные сестры, кривотолков не избежать. А тут гибель произошла, как говорят русские, na miru, pri vsem chestnom narode. Только благодаря своей наблюдательности и учености один я заметил расширившиеся зрачки умиравшего графа, судороги в его мышцах, обратил внимание на пену и рвотные массы, шедшие из его горла… Иначе русские, невысоко образованные, особенно в естественнонаучном смысле, и не заподозрили бы отравления. Баре солидарно, убеждая друг дружку, заключили бы, что гибель графа произошла от самых естественных причин.

Кроме того, Мари, пошедшая на преступление в присутствии стольких свидетелей, имела, полагаю, одновременно и другую цель. Ведь если бы обстоятельства сложились для нее несчастливо и началось-таки расследование об отравлении мужа – что, конечно, маловероятно в столь дикой стране! – она сумела бы приписать собственное злодейство кому-то из нас – тех, кто делил с покойным графом его последнюю трапезу. Помимо того, у графини-убийцы нашлись бы и заступники, и благоприятные для нее свидетели. Елена и Ольга, присутствовавшие в зале, – ее родные сестры. Конечно, они, если бы потребовалось, дали бы обеляющие злодейку показания. В часы карнавала Мари, надо полагать, не без умысла, успела очаровать полковника Л-ского. Вряд ли он, дамский угодник, также не встал бы на защиту столь очаровательной особы. Соня и Наташа К-ны – подруги Мари с детства. А Николя… Что ж, Николя – ее возлюбленный, не смевший жениться на бесприданнице лишь по причине ее ничтожного материального состояния. Теперь же, после столь счастливого (для него) устранения старого графа, он единым махом получит и его жену, и его деньги! Естественно, если бы подозрение вдруг пало на возлюбленную Николая, он, как настоящий шевалье, не просто защищал бы даму сердца. Он мог быть настолько благороден, что взял бы преступление на себя… Сей вариант, полагаю, также держала в уме преступница…

Ты спросишь меня: а почему я не допускаю, что убийство мог совершить Николай? Ведь ему, при условии будущей женитьбы на Мари, тоже выгодна смерть графа… Однако за время, пока Николай был моим учеником, я сумел составить о нем полное впечатление. Юный князь К-н бесхитростен. Он настоящий офицер – прямой и честный. Думаю, его привела бы в ужас одна лишь мысль о коварном преступлении. Кроме того, Николай пробыл в полку более трех лет. В усадьбе несчастного графа он (как, впрочем, и я) ранее никогда не бывал. А ведь для убийства требовалось заранее прознать, где хранятся яды, и раздобыть ключи от шкапа, в котором они помещались… Нет, Николя решительно не убийца…

Кто ж еще мог бы претендовать на сию роль? Смехотворно записывать в убийцы пугливых, словно овцы, сестер-бесприданниц Елену и Ольгу. Слишком уж они трепетали пред графом, своим благодетелем. Кроме того, его смерть была им невыгодна: ведь Павел Иванович собирался составить их счастье – вывезти в Москву, выдать замуж и даже обещал пусть небольшое, но приданое.

Может быть, отравительницей стала одна из сестер К-ных? Сложно поверить… Ни у Сони, ни у Натали не имелось ни малейшей причины ненавидеть О-ского, ни малейшей заинтересованности в его гибели.

Может – рассмотрим совсем уж невероятную версию, – убил кто-то из слуг? Тоже исключено. Русские krepostnie – столь забитые и невежественные существа, что одна мысль поднять руку на «доброго барина» привела бы их в ужас…

Итак, пользуясь методом исключения, заключаем еще раз: убийца – Марья Николаевна!

Что являет собой смерть графа, так сказать, с медицинской точки зрения? Я попытался, исходя из симптомов отравления бедного Павла Ивановича (а я воочию наблюдал их), определить, какой из ядов дала ему коварная отравительница. Вряд ли то был мышьяк – гибель от него, как описывают, более продолжительна и мучительна. Скорее всего причиной смерти стал яд органического происхождения. Возможно, один из недавно открытых химиками алкалоидов: морфий, или же атропин, или стрихнин. Впрочем, не сомневаюсь, что на планете существует и множество других, не известных пока современной науке ядов, и они также могли входить в коллекцию адмирала, которую он собрал в своих многочисленных странствиях. К примеру, есть свидетельства путешественников, что туземцы Южной Америки добывают из желез обитающих там лягушек-древолазов сильнейший яд – он способен, даже в самых ничтожных дозах, привести к мгновенной смерти… Ну, это к слову…

Кроме того, против Марьи Николаевны имеется косвенная улика: уже после похорон несчастного графа мне довелось бывать в доме О-ских. И что же? Злосчастный шкап в гостиной был на месте, диковинные штуки за стеклом – тоже, однако ядов среди них не оказалось! Мне сказывали, что графиня велела заложить их в свинцовый ящик и закопать в тайном месте в саду. Возможно, конечно, то была простая предосторожность, дабы более никто не воспользовался, случайно или намеренно, заморской отравой. Однако скорее, я думаю, сей жест стал попыткой избавиться от веревки, служащей новоявленной леди Макбет напоминанием о повешенном. Или, что вероятнее, желание скрыть любые связанные со злодеянием улики.

Нет, нет! Никаких сомнений! Мари было ради чего стараться. Три года назад из нищей барышни, живущей благодеяниями деспотичных дальних родственников, она превратилась в графиню О-скую. Теперь, злодейски отравив мужа, она явилась свету богатой и свободной гранд-дамой. И, я не сомневаюсь, она скоро обретет полное счастье со своим возлюбленным Николя – или другим юным и смазливым охотником за приданым!..

Прошел год. 2 января 1841 года.

Из письма вдовы, графини Марии Николаевны О-ской, другу своей юности Николаю К-ну, адресовано

из Москвы в полк:

Ит

ак, минул ровно год со дня ужасной смерти моего Пашеньки. Так же, как тогда, сегодня морозно, солнечно, весело. Тройки с ряжеными носятся по улицам Москвы, всюду смех и восклицания… Вот и закончен мой формальный траур, однако душа моя не перестает скорбеть… Я обещала дать ответ тебе ровно через год после гибели Павла Ивановича. Я постараюсь быть честной пред тобой.

Ты умоляешь меня выйти за тебя замуж. Милый Николенька! Четыре года тому назад, когда я была почти ребенком, твоя любовь была для меня отрадой. Когда ты на коленях просил моей руки – один Бог знает, как мечтала я тогда быть с тобой! Как хотелось мне воскликнуть «да!» и какое напряжение душевных сил потребовалось, чтобы отказать тебе!.. Отказать – лишь во имя твоей семьи и той безграничной благодарности, которую я испытывала (и испытываю) ко всем вам – маменьке, сестрам, бабуленьке, покойному князю. Чувство долга оказалось тогда сильнее – но, боже мой, как же я страдала!..

Однако время проходит, и меняет мир, и меняет нас. Замужество с графом, от которого я сперва не ждала ничего для себя хорошего, лишь отвращения и покорности, было, как видится мне сейчас, самой счастливой порой моей жизни. Бесконечная ласковость и приязнь покойного Павла Ивановича, его достоинство, живой ум и доброе расположение духа поначалу внушили мне уважение, вскоре его сменила любовь. Мне нравились часы и дни, которые мы проводили вместе, когда он уезжал по делам, я хандрила, когда раздавался вдалеке колокольчик его тройки, я радовалась и бежала к нему навстречу… И если прибегнуть к поэтическому сравнению, мое давнее чувство к тебе я бы уподобила жаркому факелу, который на короткий миг осветил мое тягостное существование. Однако он, увы, померк в моих глазах в свете яркого, ровного и ясного солнца, которое осветило всю мою жизнь с графом.