Рози — моя родня

— Простите, милорд, — ответил сэр Магнус. — Следующий раз я постараюсь удержаться.

— Да уж, постарайтесь, — сказал судья и перевел взгляд на обвинителя. — Поскольку сэр Магнус прочистил свои носовые проходы, мы слушаем вас, сэр Огастес.

Сэр Огастес Талисмен встал, приветственно кивнул судье, с минуту приводил в порядок складки своей мантии и перебирал лежащие на столе перед ним бумаги, затем повернулся к своему клерку и шепотом посовещался с ним. Нырнув под стол, клерк появился оттуда, прижимая к себе полдюжины толстых томов с множеством розовых закладок, и положил их перед сэром Огастесом. Тем временем сэр Магнус и судья, разобравшись с вопросом о нюхательном табаке, явно задремали. Сэр Огастес еще раз поправил складки, прокашлялся и заговорил, сжимая одной рукой отворот мантии.

— Милорд, — начал он медоточивым голосом, — перед вами дело, которое я назвал бы по меньшей мере необычным. Настолько необычно это дело, что потребовалось много времени и терпения с моей стороны, прежде чем я обнаружил прецедент в законах этой страны.

Он сделал паузу, нежно погладил лежащие на столе тома в переплетах из телячьей кожи, затем продолжал:

— Выражаясь кратко, милорд — ибо у меня нет ни малейшего желания тратить попусту драгоценное время вашей светлости, как и нет сомнения, что ваша светлость предпочитает слышать только то, что существенно и важно, — итак, я назвал бы это грубейшее нарушение закона (и, употребляя такие слова, я нисколько не преувеличиваю), это грубейшее нарушение закона — одним из самых экстраординарных случаев, с какими я когда-либо сталкивался за время моего долгого служения Фемиде.

Обвинитель снова остановился и опустил взгляд на свои бумаги, задумчиво постукивая по ним указательным пальцем. Сэр Магнус, судя по всему, безмятежно дремал, к великому разочарованию Адриана, который ожидал, что его защитник вскочит на ноги и заявит протест.

— Обвиняемый, Адриан Руквисл, — продолжал сэр Огастес, — получил в наследство от своего дяди, как выяснилось, взрослую слониху. Имя этой слонихи, насколько нам известно, Рози, а потому, с разрешения вашей светлости, я во избежание путаницы так и стану именовать ее дальше. Вечером тридцать первого мая Руквисл прибыл на Скэллоп и на другой день отправился в театр «Альгамбра», где обратился к владельцу театра, мистеру Клеттеркапу, с просьбой предоставить ему работу. Мистер Клеттеркап, полагая, что участие ручного, я подчеркиваю, ваша светлость, ручного слона в его спектакле (который, если не ошибаюсь, называется «Али-Баба и сорок разбойников») придаст постановке особый интерес, принял на работу Руквисла и слониху Рози. Мистер Клеттеркап вложил в упомянутую постановку немалые средства. В день премьеры театр, как и следовало ожидать, заполнили местные жители, большие ценители культуры. Половина первого явления прошла без происшествий, однако затем Руквисл, который, по словам свидетелей, напился сам и напоил слониху, потерял контроль над животным, и оно взбесилось.

Потрясенный столь оскорбительным заявлением Адриан посмотрел на сэра Магнуса, но его защитник по-прежнему мирно дремал.

— Передо мной здесь, милорд (не стану утруждать вас подробностями), описание ущерба, причиненного упомянутой слонихой реквизиту и прочему театральному имуществу. Остановимся на ущербе, причиненном конкретным личностям. Солист оркестра получил многочисленные ссадины и ушибы при ударе пальмой, поваленной слонихой. Дирижер оркестра получил серьезные ушибы, а владелец театра, мистер Клеттеркап, не только получил серьезные ушибы, но и сломал ногу, когда обезумевшее, разъяренное животное бросило его в оркестровую яму.

Здесь судья издал слабый звук, который можно было бы принять за смех.

— Милорд, — сказал сэр Огастес таким голосом, будто произносил речь на панихиде, — я представлю свидетельства, говорящие о том, что обвиняемый Руквисл продолжительное время странствовал кругом с этим животным, повсеместно производя опустошения, и таким образом добился предоставления ему работы в театре «Альгамбра» низким, обманным путем, утверждая, что животное ручное, хотя он знал при этом, что речь идет о свирепом, непослушном и неуправляемом создании, представляющем угрозу для жизни и собственности людей.

Адриан был до того возмущен таким извращением фактов, что наклонился к сэру Магнусу и потряс его за плечо.

— А! — воскликнул сэр Магнус. — Гасси закончил уже? Вы слышали, что он говорил?

— Слышал, — прошипел Адриан. — Он все преподносит так, чтобы мы с Рози выглядели виновными.

— Обязан, — отозвался сэр Магнус. — Ему за это платят.

— Но разве вы не можете что-нибудь сказать? Встать и заявить судье, что все это неправда?

— Не паникуйте, дружище. Помните — паук часами плетет паутину, которую вы можете разорвать одним движением руки.

Пришлось Адриану довольствоваться таким ответом. Пока сэр Огастес принялся листать свои записи и поправлять складки мантии, он стал изучать лица присяжных. Они угрюмо сверлили его пронзительными, беспощадными взглядами. Одни погрузились в транс, другие украдкой посматривали на часы, явно безучастные к тому, что происходило в зале. Казалось, ими владеет одно желание — немедля осудить Адриана, то ли в силу мстительности характера, то ли потому, что им не терпелось поскорее вернуться к своим делам.

— Вызываю своего первого свидетеля, — заговорил вновь сэр Огастес. — Сэр Губерт Дарси.

— Пригласите сэра Губерта Дарси! — крикнул секретарь суда.

Сэр Губерт вошел в зал суда чуть ли не строевым шагом. Со своими пышными бакенбардами сегодня он выглядел еще более грозно, чем на лугу под Монкспеппером. Протопав к скамье подсудимых, сэр Дарси принес положенную клятву с видом человека, почитающего оскорбительным для себя, что его правдивость подвергают сомнению.

— Вы — Губерт Дарси, владелец поместья Бангалор в деревне Монкспеппер? — спросил сэр Огастес.

— Да, — громогласно подтвердил Дарси.

— Сэр Губерт, — обратился к нему судья, — могу ли я просить вас не так громко излагать свои показания? В силу акустических особенностей этого зала полная мощь ваших легких способна вызвать сильнейшие вибрации, которые отдаются даже в моем столе и кресле.

— Отлично, милорд! — гаркнул Дарси.

— Вы — глава Монкспепперского охотничьего общества, верно? — продолжал сэр Огастес.

— Так точно, — отчеканил Дарси. — Уже двадцать лет.

— Вы помните день двадцатого апреля?

— Помню. Еще как.

— Не будете ли вы так любезны изложить своими словами его светлости и присяжным, что именно произошло в тот день?

— Так вот, — пророкотал Дарси, — было чудесное утро, милорд, и в дубраве за Монкспеппером гончие взяли…

— Что взяли? — осведомился судья.

— След, — ответил Дарси.

— Какой след? — поинтересовался судья.

— След лисы.

— Эти сельские занятия, право же, чрезвычайно интересны, — мечтательно произнес судья. — Прошу вас, продолжайте.

— Так вот, преследуя лису, мы пересекли дубраву, затем Монкспепперский тракт привел нас на луг, примыкающий к реке. Должен отметить, что на этот луг можно попасть только через один проход, окаймленный широким густым булфинчем.

— Как вы сказали — булфинчем? — спросил судья.

— Да, — подтвердил Дарси.

— Насколько я понимаю, милорд, — вступил сэр Огастес, чувствуя, что при таких темпах от его свидетеля не скоро добьешься толковых показаний, — свидетель подразумевает густую живую изгородь, какую в тех местах называют булфинч.