Розмысл царя Иоанна Грозного
Шрифт:
Сабуров очнулся и широко раскрыл глаза.
Василий умоляюще взглянул на него.
— Обскажи ты им, князь, про меня.
Серою тушею висел Шереметев на дыбе и протяжно стонал:
— Спусти! Отхожу! Без покаяния отхожу!
И, точно в предсмертных судорогах, жутко подёргивал каждым мускулом лица.
Но едва его бросили подле Сабурова, он собрал последние силы и отполз в дальний угол.
— Не вместно православному быть близ чародея.
Дьяк любопытно склонился над князем.
— Аль водится за Замятней?
— Поглазей сам, коли не веришь! Вдвоём
Узников уволокли в темницу.
Челяднин приказал рассадить князей по разным ямам и, остановившись перед низкою железной дверью, поклонился почтительно Шереметеву.
— На досуге поразмыслишь, боярин, како со ливонцы да Шуйским царя извести!
Князь попытался возразить, но Челяднин уже отвернулся к дьяку.
— В серединную темницу его, что острым помостом приправлена, да обрядить железами по вые, рукам и ногам, а по чреслам — обручем тучным украсить!
И, сосредоточенно уставившись в землю:
— Да к тому обручу батман железа приладить!
Шереметев сжал кулаки.
— Сам же ты из рода высокого, а продался смердам богопротивным!
Грязной с дьяками с изумлением рассматривали потешный город.
Увидев льва, они отпрянули в страхе и долго не решались прикоснуться к оскаленной пасти.
Василий, срывающимся голосом, едва живой от недавней пытки, давал объяснения.
— А и доподлинно чудо! — развёл руками Челяднин. — Не пожалует ли царь поглазеть? — И приказал рубленнику собрать разобранные части потешной усадьбы.
Отлежавшись в избе подьячего, Выводков объявил наконец, что здоров и может приступить к работе.
Когда потеха была собрана, восхищённый окольничий поспешил в Кремль, чтобы обстоятельно поведать царю о диковине, содеянной умельцем-холопем.
На другой же день, по воле Грозного, Василий, вместе с городком, был доставлен на царский двор.
Протопоп Евстафий в суеверном ужасе закрыл руками лицо.
— Сожги, государь! С холопем сожги! А птицу ту, Гамаюн, зарой под осиной в страстную седмицу [85] .
Иоанн надоедливо отмахнулся.
— Служил бы обедни, а об остатнем поручил бы нам печалованье! На то и на Ливонию ополчаюсь, чтобы с краёв иноземных умельцев сдобыть. — И с разинутым ртом остановился перед Василием. — Смерд, а доподлинному розмыслу не уступит!
Осенённый неожиданной мыслью, он легонько коснулся посохом плеча умельца:
85
Страстная седмица (неделя) — последняя неделя перед Пасхой, известна в народе как Белая, или Чистая (готовясь к встрече Светлого Воскресенья, наши предки белили и прибирали дома, заботились о чистоте двора и т. п.).
— Снимаю холопство с тебя. Жалую тебя дьяком-розмыслом.
После обедни Грозный
направился в думу, но среди дороги повернул вдруг в трапезную.— Пускай сами погомонят князья, а мне и зреть-то хари их богомерзкие невмоготу!
В сенях он встретил царевича, Фуникова, Челяднина и Годунова.
Иван приложился к руке отца и сиротливо вздохнул.
Грозный насупился и недоверчиво зашарил глазами по лицам советников.
— Аль лихо?
Царевич мотнул головой.
— Лихо, батюшка! Не токмо бояре, а жильцы и те печалуются!
У Иоанна упало сердце. Он сжал плечо сына и ткнулся бородой в его ухо.
— На чём печалуются?
Фуников, выгораживая царевича, устремил простодушный свой взгляд в пространство и прошелестел в кулачок:
— Не успел ты холопя пожаловать розмыслом, а ужо негодование идёт: негоже, мол, в розмыслах смерду ходить.
Грозный облегчённо вздохнул и, не ответив, сделал шаг к распахнувшейся перед ним двери.
В кресле, закинув ногу на ногу и улыбаясь, он наставительно отставил указательный палец.
— Одного смерда примолвишь, тьмы холопей тебя возвеличат. А греха в умельстве розмысла нету. Божьим благословеньем умельство то ему дадено. — И, потрепав бороду, лукаво прищурился. — Слыхивали мы, будто с той поры, како дьяка на болоте рубили, возносят меня усердно в молитвах людишки.
Борис скромно потупился.
— Послов спосылали мы по всей земле с благовестом о суде твоём праведном.
Иоанн привлёк к себе сына.
— И разумей; к тому и ныне примолвил умельца, что ведаю и тебе заповедаю: коль пригож умишко для государственности, без остатку бросай его в царёву казну, не взирая, ворог он али друг государю.
Василий поселился в Кремле. Ему было поручено изготовление игрушек для Фёдора. С утра до ночи проводил розмысл время в своей мастерской, стараясь забыться в работе. Но это плохо удавалось ему. С каждым днём он всё боле раздражался и замыкался в себе.
Хотелось настоящего дела, которое могло бы принести какую-нибудь пользу и удовлетворение, а не возиться без конца с никому не нужными игрушечными коньками и глиняными птицами.
В точно установленный час после обеда в мастерскую, в сопровождении Катырева, являлся Фёдор и с видом знатока рассматривал работу Василия. Однако сохранить надолго серьёзность царевичу не удавалось, и он под конец любовно прижимался к розмыслу.
— И откель у людей умельство берётся? Да ежели бы меня к тому приневолить, — да николн не сотворить мне сего.
И растягивал лицо в блаженной улыбке.
Выводков с искренним умилением слушал Фёдора. С первого взгляда ему полюбился низкорослый одутловатый юноша, всегда такой сердечный, улыбающийся и трогательно-доверчивый. Особенно нравился ему близорукий взгляд царевича, немного пришибленный, чуть страдальческий и детски покорный.
Фёдор садился на гладко отёсанную чурку, склонял голову на грудь розмысла и воркующим шёпотом просил рассказать что-нибудь про бояр, холопей, странников перехожих и беглых.