Розовая пантера

— Маша! Машка! — Он сразу забыл о том, что не хотел мириться с ее именем, имя стало привычным, в момент приросло к ее взлохмаченной шевелюре и зеленым глазам — конечно же, Машка. И снова повторил: — Машка! — когда она уже спрыгнула с дерева, прижимая к себе взъерошенный комок шерсти. Котенок был рыжим с белыми пятнами и казался похожим на рыжего ежа, потому что слипшаяся шерсть торчала колючками.

— Да что ты заладил. — Она даже не смотрела на него, полностью сосредоточив ласковый, как успел заметить Алексей, взгляд на свой добыче.

— Ты, как обезьяна, по деревьям…

— Я спортивной гимнастикой шесть лет занималась. Ты посмотри, он весь дрожит. Бедненький.

Кот вцепился своими острыми коготками в ее розовый джемпер, вцепился намертво, так, что и не отдерешь его.

— И что мы будем с ним делать? — поинтересовался Алексей весьма холодно, как ей показалось. Она взметнула на него свои длиннющие накрашенные ресницы, пронзила острым, осуждающим взглядом:

— Ну не бросать же его здесь, на улице!

— Это понятно, — согласился он. — Придется, наверное, отнести его в детский дом для кошек. Или снять ему номер в гостинице…

— Детских домов для кошек не бывает, к сожалению. И гостиниц тоже. Нужно взять его домой. Ах ты, мой хороший… Бедненький, маленький…

Алексей даже позавидовал коту — такого количества ласковых слов, наверное, ни один представитель мужского пола в жизни своей не слышал. Если, конечно, это замызганное иглокожее животное вообще к мужскому полу относилось и не было кошкой.

— Это кот или кошка? — спросил он зачем-то.

— Какая разница, — ответила она, но все же попыталась отодрать зверя, чтобы как следует рассмотреть его. С большим трудом ей это удалось. — Кошка, кажется… Ах ты, мой хороший…

Половая принадлежность животного ее, конечно, не интересовала — не принимая ее во внимание, она продолжала воспитывать у кошки дурные наклонности:

— Маленький мой, замерз.

— Ты обращаешься к кошке в мужском роде. Ты Фрейда не читала?

— Перестань, пожалуйста. Фрейд не о кошках писал, а о людях.

— Читала?..

— Ну, читала, — отмахнулась она. — И Набокова твоего я тоже читала, кстати. И еще много чего читала, я вообще читать люблю. Какое это имеет значение?

— А «Приглашение на казнь» тоже читала? — с подозрением в голосе поинтересовался он, чувствуя себя, наверное, как прокурор на судебном процессе, произносящий обвинительную речь: вот сейчас то он все про нее и узнает, и эта челка, и эти пальцы, смазывающие челку…

— Нет, не читала…

«Обвинительная речь» с треском провалилась.

— Послушай, возьми его к себе.

— К себе? Я?

— Ну да, конечно. Пожалуйста. — Она смотрела на него умоляющими глазами, кошка отчаянно мяукала, издавая звуки, похожие на карканье заболевшей ангиной вороны.

— Посмотри, какой он хороший. Возьми его к себе.

— Он, конечно, хороший… Мяукает, правда, не слишком мелодично, но это ничего, ко всему привыкнуть можно. Только почему я?

— Я не могу, я взяла бы. Меня Сергей вместе с этим котом на улицу вышвырнет. Он терпеть не может кошек.

— Сергей… — повторил он, заставил себя остановиться, не продолжать начатую тему. «Бог мой, — подумал он, — откуда я знаю, что она ответит. Она может ответить все, что угодно, Она скажет, что Сергей — это ее муж, с которым она уже два года состоит в гражданском браке. С нее станется. Почему бы не выскочить замуж в тринадцать лет, что за предрассудки?»

— С чего ты взяла, что я люблю кошек?

— Ты? Ты не любишь кошек? — Она смотрела на него и хлопала глазами, как будто видела летающую тарелку, битком набитую инопланетными существами, которая только что приземлилась у ее ног.

— А кто такой Сергей?

— Сергей — это мой отчим, мамин муж.

— Я люблю кошек. Обожаю кошек, знаешь, всю жизнь мечтал…

— Правда?

— Правда. А почему ты плакала?

— Не знаю, у меня бывает иногда. Ты его возьмешь?

— А у меня есть выбор?

— Если не хочешь… Есть выбор, я думаю…

«Ошибаешься, — подумал Алексей. — Ох как ошибаешься. Я бы притащил домой десяток кошек, я бы обвешался ими с ног до головы, наверное, потому что…»

— Давай сюда это симпатичное животное.

— Держи. — Она передала ему котенка вместе с розовыми ворсинками от своего джемпера, которые тот решил прихватить на память о своей первой хозяйке.

— Кажется, он меня больше любит, — простонал Алексей, почувствовав, как зверь вцепился в него когтями. — Просто жить без меня не может…

Она улыбалась, поглаживая котенка, намертво прилипшего к его груди.

— Ладно, я побежала. Мне еще уроки делать.

— Так я тебя провожу…

— Нет, не надо! — Она отчаянно жестикулировала. — Мне здесь близко — видишь, вон тот дом. Не надо, а то увидит, потом начнутся допросы… До свидания, мой хороший!

Последние ее слова были обращены, естественно, к кошке.

— Эй! — окликнул он, когда она была уже на расстоянии нескольких шагов. — Завтра увидимся?

— Да, конечно!

— Так завтра не моя смена! У меня выходной! А потом воскресенье…

— Тогда приходи сюда!

— А во сколько?

— Часов в шесть!

«Часов в шесть, — мысленно повторил Алексей с интонацией приговоренного к смерти. — Не в шесть часов, а часов в шесть. Это значит, что кто-то из нас должен отираться возле этого дерева с пяти до семи. Интересно было бы знать, кто именно?»

Он открывал дверь ключами, стараясь не шуметь: мама скорее всего еще не легла, она никогда не ложится, не дождавшись его, и все же Алексею не хотелось, чтобы она увидела его сразу с порога с этим замызганным клубком шерсти на груди. «Интересно, а моя мама любит кошек? А папа?»

Вопросы эти в данной ситуации были уже скорее риторическими. Отца, к счастью, не было дома — снова ушел на сутки. Бесшумно захлопнув дверь, он наклонился развязать ботинки и обнаружил на полу рядом с полкой туфли. Знакомые ярко-красные туфли на тонкой и высокой шпильке, каких его мама даже в самой ранней молодости, наверное, не носила. «Черт», — простонал он мысленно, не находя других слов и втайне подозревая, что это не просто ругательство, а эпитет, которым он в сердцах наградил конкретного человека. То есть конкретную женщину, которая на черта внешне была совсем не похожа. Только вот какую из них двоих?

В этом он не успел разобраться — все еще склонившись над ботинками, увидел в поле зрения приближающиеся к нему в тапочках ноги обладательницы красных туфель. Блеснули черным глянцем капроновые чулки…

— Алексей! — всплеснула руками мать, появившись почти сразу же из-за спины Людмилы.

— Ну Алексей. Уже двадцать два года Алексей…

Людмила стояла, сложив на груди руки, в черном облегающем платье со стразами, с высокой прической, прихваченной рубинового цвета заколкой, с рубинами в ушах, в облаке «Черутти» — и в клетчатых тапочках, которые на два размера превосходили размер ее ноги.