Розовая шубка

— Знаешь, Мариша, о чем я подумал, когда впервые попал в Европу? — вдруг проговорил он серьезно.

— О че-ем? — протянула она с улыбкой. — О чем можно подумать впервые в жизни, да еще в Европе?

Сергей рассмеялся вместе с нею. Ему было легко с этой девушкой, такой талантливой, такой красивой и простой. Конечно, это впечатления первых полутора часов, их еще надо проверять да проверять, но все же, все же…

— А вот о чем, — продолжал он. — Это было в Голландии, года четыре назад, в чистеньком городке на самом побережье, у корабельных верфей. Я понял тогда, чем пленился царь Петр, будучи у них простым плотником.

— Чем же? — вдумчиво отозвалась Марианна.

— Всеобщей опрятностью и необыкновенной точностью в работе. Это разит наповал, настолько, что готов презреть родимую бестолочь, все наши авоси да небоси… Отсюда и крутость самодержца, и смесь европейского этикета с диким азиатским началом.

Он замолчал. Марианна искоса посмотрела на спутника. Ей не понравились «дикие азиатские начала», но, вспомнив о казацко-байкальских корнях Сергея, она изобразила условно лукавое понимание и что-то замурлыкала про себя. Сергей встретил ее взгляд.

— Ясно. Не согласна. Значит, будет, о чем говорить. Что ты поешь?

Она вслушалась.

— Это французская песенка: «За окном цветет виноград, а мне всего семнадцать лет…»

— Ты владеешь французским?

— Слегка. Вместе с английским. А ты?

— Я всеми сразу понемногу. Незнание языков считается здесь неграмотностью. А не зайти ли нам в кафе? Как насчет чизбургеров и гамбургеров, будь они трижды неладны?

— Вот именно.

— Еда не для белых людей. Найдем что-нибудь человеческое.

Усевшись за некрашеный деревянный столик в подвальчике, знаменитом на всю Европу своей двухсотлетней паутиной, похожей на пыльную бороду короля Артура, они с удовольствием перекусили свиной отбивной в шипящем сале, жареной картошкой, холодным свежим пивом. Между прочим, Марианна рассказала ему о четырехлитровом бочонке вина, на который была приглашена.

— Навряд ли это легкое вино, — сказал Сергей. — Это виноградная водка, очень крепкая, не для молодых девушек.

На улице уже стемнело, когда они вновь очутились на тротуаре.

— Странно. Всего семь часов вечера. Здесь темнеет гораздо раньше, чем у нас, — удивилась Марианна.

— Потому что у них природное поясное время, как у всех нормальных людей, — объяснил Сергей. — Без декретного часа. Они берегут здоровье нации, работают, чтобы жить, а не наоборот, как внушали нам вожди пролетариата. Марианна! Время еще детское. Предлагаю пойти в театр.

Они попали на представление городской труппы современного танца, рассчитанное на четыре полных часа с перерывом. Среди пышных ярусов и портьер, в ослепительном свете тяжелой люстры и мелких канделябров, вежливо подняв нескольких, уже занявших свои кресла, зрителей, уселись они в бельэтаже, в четвертом ряду, оказавшемся последним.

Свет погас. Вздрогнув, пошел в стороны тяжелый, как старинная шпалера, занавес, затканный гербом города Лейпцига, флагами и фанфарами. На сцену вышел человек в черном трико с белым, как мел, лицом, с ярко-красным жадным ртом. Сделав несколько угловатых движений, он упал на спину и стал дергаться, как паук. Из-за кулис выскочили еще несколько фигур и застыли в некрасивых позах. Марианна разочарованно посмотрела на спутника. Воспитанным на русской танцевальной культуре, где любая самодеятельность кипит азартом и страстью, а сольные номера полны внутреннего порыва, нелегко смириться с пустыми экспериментами актеров, с их застывшими намалеванными лицами.

— Скучаешь? — привлек ее Сергей в темноте.

Их руки сплелись, голова Марианны легла на его плечо, и между ними началась та музыка нежных слов и полувздохов, тот ласковый танец трепетных пальцев, какие бывают в юности.

Первое отделение пролетело незаметно. Вспыхнул свет. В глазах Марианны все ходило кругами, в душе встрепенулось смущение.

— Девочка моя, — улыбнулся Сергей. — Мы с тобой все решим сами. В России. Да?

Она опустила глаза. Он улыбнулся.

— Не отвечай, не надо. Помчались в буфет! Вот за пирожные я ручаюсь. С шоколадным кремом, орехами и цукатами из папайи.

Во втором отделении на сцену выбежали народные плясуны. Стало повеселее. Теперь Сергей и Марианна сидели в особинку, едва касаясь локтями, зато поминутно встречались взглядами. Шел двенадцатый час ночи, представление заканчивалось, когда в душе Марианны смутно зазвучала тревога. Какая, откуда?

— Мне пора в гостиницу, Сережа.

— Пора, так пора. Я провожу.

Они вышли из зеркальных дверей театра. Улицы были пустынны, лишь огни рекламы по-прежнему переливались яркими цветами. По широкой пешеходной улице пробежали они до перекрестка, свернули налево и остановились, дожидаясь зеленого огня светофора. Машин на дороге не было.

— Бежим, — шагнула Марианна. — Чего ждать-то?

Сергей удержал ее.

— Ты не в Москве, Маришка. Стой и жди «зеленый». Немцы — они во всем немцы.

Она дернула плечами.

— Что-то слишком. Не скучно им по шнурочку ходить?

— Да, не наша кровь. Зато стопроцентная надежность!

Наконец, достигли гостиницы. Большинство окон были темны, лишь над входом по-прежнему переливались затейливые готические буквы.

— Где твое окно? На пятом, где балкон? — поднял голову Сергей. — Твоя соседка либо не спит, либо включила ночник. Странно. — Он всмотрелся внимательнее. — Странно… Похоже, что в комнате плавают завитки дыма? Бежим скорее.

Они пробежали мимо портье к лифту, по тихим коридорным коврам пятого этажа к двери, толкнулись в номер. Замок был заперт изнутри, за дверью стояла тишина. Сергей налег плечом. Тщетно. Марианна смотрела на него.

— Что могло случиться, Сережа? Надо позвать пожарных, начальство.

Он отрицательно мотнул головой.

— Ни за что. Огласка — это конец всему. Здесь не шутят. Бежим вниз, я что-нибудь придумаю.

Вокруг дома росло несколько высоких деревьев, не близко к зданию, но так, что дальние, самые тонкие ветки могли шелестеть у балкона на расстоянии вытянутой руки. Одно из таких деревьев, липа, темнела на фоне засвеченного городского неба недалеко от балкона. Медлить было нельзя.

— Держи! — Сергей сбросил на руки Марианны плащ, пиджак, часы, галстук и рубашку, швырнул на замерзшую землю ботинки и носки. — Смотри снизу и желай удачи. Пока.

Подпрыгнув до нижней ветки, он подтянулся и с проворством таежного «шишкователя», привыкшего забираться на вековые кедры, пошел вверх по стволу, как по ровной дороге, и это в Лейпциге, в самом центре города! Поровнявшись с пятым этажом, он заглянул в окно, увидел всю картину и продолжил подъем к самым верхним тонким ветвям дерева. Ухватившись сразу за несколько, повис на них всей тяжестью тела, склоняя к балкону, на страшной высоте.