Розовый слон

— Одно уже доказано: мошенник — ученик средней школы, а не академии!

— В академию меня обещали принять осенью. Выслушайте, у меня живот давит… — И Алнис в быстром темпе прочел сокращенную лекцию о современном человеке, который порвал зеленую пуповину, связывавшую его с природой, и теперь вот строит кемпинги. Что этот человек, нося нейлон, забыл овечью шерсть и овечек на лугах, что, летая, забыл лошадь и телегу, поэтому он, Алнис, решил перекинуть мост от настоящего к прошлому, вот и собирает прялки, чтобы вечерами они мурлыкали, как изгнанный кот из сказки Скалбе, рассказывали об узорах старинных одеял, подсмотренных на лугах в белую Иванову ночь, упомянул о намерении создать художественный салон в Бирзгале. О связанных с салоном надеждах на барыши, как о маловажном факторе, он умолчал.

Во время переговоров их головы находились на одном уровне — и они успели хорошо рассмотреть друг друга. Девушка, чувствуя себя хозяином положения, чуточку смягчилась, и теперь Алнис Мелкаис, который говорил с передыхом, то опирая голову на бороду, то укладываясь на ухо, напомнил ей старого пса, который получил порку за то, что без разрешения вырвал у петуха три длинных пера из хвоста.

— Я вовсе и не думал воровать, видите — этот звонок и ключ я положил у люка на видном месте, чтобы показать вам и спросить, сколько я должен уплатить.

— А зачем вы шарили в штанах моего прадеда?

— Мне показалось, что там фарфоровая трубка…

— Трубка есть, но из черного дерева. Пахнет горьким табаком. Хочу вам верить, но… — вздохнула девушка.

— Пожалуйста, пожалуйста, поверьте… И если не верите, пропустите меня вниз, а сами можете стоять в комнате у телефона и звонить, если я сделаю что-то подозрительное!

Девушку в школе учили, что человеку надо верить. Бабушка предостерегала, что все мужчины обманщики. В школе, в свою очередь, говорили, что старые люди порою бывают суеверны. Два — один в пользу школы.

— Я вам верю. Спускайтесь вниз!

Алнис встал и указал на потемневший звонок и на ключ:

— Вы продадите мне?

— Ну да… насчет цены надо спросить у деда, он на лугу копнит сено: в общем-то, это его вещи, но ничего, возьмите их с собой. Раз они валялись десятки лет, значит, не нужны. Говорили даже, что пригласят цыгана, который разъезжает и собирает старье. Деньги же вы привезете.

Не значило ли это, что девушка хочет встретиться с ним еще раз? Алнис низко поклонился.

— Мне кажется, что… что этот лоскут от одеяла тоже мог бы вам пригодиться. В деревне выткан, цвета хорошо подобраны… — Девушка вытащила из груды старья узел ветоши. Старые блузки с вырванными кнопками, ветхие передники — все было связано обрывком полосатого одеяла. Да, этот обтрепанный лоскут одеяла, поблекший от времени, все же сохранил в себе глубокую зелень еловой хвои, коричневатость хлебной корки, цвет одуванчика — словом, и лес, и луга!

— Да, здесь ткачиха долго отбирала нитки, прежде чем вложить их в ткацкий станок. Мы торопимся, у нас так не получается… — вздохнул Алнис.

— Ну так берите! Это я вам дарю. — Девушка вытряхнула тряпки и протянула лоскут одеяла Алнису.

Алнис тщательно спрятал его в рюкзаке и подумал, что этот чердак, если получше присмотреться, на самом деле уютно сумеречное помещение. А если бы еще вплести камыш в то кресло, то можно славно с идеи, у торцового окошечка и глядеть на просторы солнечных полей.

— Спасибо, большое спасибо! Я вам тоже хочу что-то подарить…

— Мне пришло на ум! — Девушка приложила палец ко лбу. Палец был потрескавшийся и серый. Такой случается от долгой прополки. — У одного моего родственника есть такой забавный музыкальный ящик, в котором металлический валик дергает струны на медных пластинках. Я даже не знаю, как называется такая штуковина.

— Что? — Это, наверное, музыкальная шкатулка, какую Алнис видел в Рижском музее мореплавания. Миллион! — Где он живет?

Но девушка не желала выпускать инициативу из своих рук.

— Знаете, я сначала созвонюсь с ним.

— Тогда я вам послезавтра или послепослезавтра позвоню!

— Пентес сорок пять двадцать пять.

Во дворе Алнис вытащил из пионов корзинку с цыплятами, сгреб ее обеими руками, как вазу, и протянул девушке:

— Пожалуйста, это за одеяло!

Как только девушка взяла корзинку, Алнис отдернул свои руки и застенчиво добавил:

— Дареному коню в зубы не смотрят…

Цыплята, почуяв смену хозяина, жалобно запищали.

— Это же не конь, а цыплята! — Девушка сняла с корзины полосатую рубашку. — Даже не цыплята, а петухи!

— Мне на рынке в Бирзгале всучили, говорили, что это, мол, курицы и что в деревне таких ищут. Если это петухи, значит, меня надули… Наверное, догадывались, что я рижанин. Если вы их не оставите себе, они погибнут.

— Что же я скажу домашним?

Алнис пятился задом в сторону аллеи.

— Да что-нибудь придумаете.

Девушка, видя, что такой большой парень удаляется, не сказав даже "до свидания", забыла про тридцать цыплят.

— Когда вы… пожелаете уплатить за звонок и за ключ, так знайте — наш хутор называется Гундегас. А меня звать Инта, Инта Зилите. Иначе вы не сможете позвонить, если не будете знать моего имени. Днем я на практике в садоводстве, я учусь в Булдури декоративному садоводству. — Теперь этот увалень будет знать, что и у нее есть по крайней мере среднее образование. Потом каждый сделал шаг навстречу — и оба пожали друг другу руку. И расстались, глубоко вздохнув, с интернациональным приветствием "Чао-о"..

Шагая огромными шагами по испещренной тенями от липовых ветвей аллее, Алнис чувствовал себя великолепно. Уже в первом заходе напал на следы музыкального ящика. Возможно, получится бизнес даже в сотнях. Познакомился с оригинальной девушкой. А вообще-то он был дураком — зачем ложился на пол? Что могла ему пришить милиция? Что он сделал? Называл себя крысоловом? Граждане, кто из вас видел, спрашивал в свое время Остап Бендер. Свидетелей нет, есть только утверждения частных лиц. Единственное пятно в биографии — никелированные конские погремушки и календарь "Зубоскала". Но из-за этого не поднялась бы рука у милиционера возбудить дело даже за мелкое воровство, хотя были и усугубляющие вину обстоятельства:, длинные волосы, борода, сапоги на шнурках и жилет. Надо было позволить, пусть зовет милицию. От волнения осрамился. Да, трудно быть жуликом.

Решив, что на сегодня сделано достаточно, он вернулся в село, в магазине каменного дома купил две бутылки молока и батон белого хлеба. На берегу реки он приметил копны сена и, утомившись от зноя, свернул туда поесть и подремать до сумерек.

Выбрав большую копну на вешалах, Алнис вполз под нее, в этот сенной сарайчик, втащил рюкзак, снял сапоги и вытянулся: надо было проверить, не высовываются ли наружу голые ступни, от дороги их могли бы увидеть, а огромные размеры его ног смогли бы вызвать тревогу среди местных блюстителей порядка. Нет, копна прикрывала и ступни. Алнис погрузился в ароматный сон.