Ртуть и соль

Сол задумчиво скребет бороду. Малец, конечно, привирает насчет «убьют», но и по голове его точно не погладят. Жизнь беспризорника и в цивилизованном двадцать первом веке стоит недорого, а в этом жутком клоповнике – и того меньше. Всыплют на орехи, кулаками и палками, а если разойдутся и убьют ненароком – никто даже не пожалеет.

– Если все это, – задумчиво произносит Сол, – плод моего воображения, то насколько же сильно я болен…

– Чего? – удивленно переспрашивает мальчишка.

Эд мотает головой, разгоняя непрошеную рефлексию.

– Да так. Как тебя зовут?

– Спичка.

– М-да, – усмехается Эд. – Это прозвище. А имя у тебя есть?

– Имя? Наверное, есть – только я его не знаю. Так ты что, идешь?

Сол вздыхает. В конце концов, с чичестерами перспектива у него не самая радужная. Будет варить пироксилин, пока не взорвется от случайной искры или не получит дубиной в висок в очередном набеге. Стоит задуматься о смене покровителя.

– Давай сделаем так. Ты посиди пока здесь. Пусть ребята в «Королевском Орле» как следует напьются. Когда вечеринка станет затухать, я выйду к тебе. Тогда и двинемся. Хорошо?

Какое-то время мальчишка не отвечает. Эд начинает даже сомневаться, здесь ли он еще.

– Ладно. Я тебя тут ждать буду.

Глава четвертая. Монстр из старой пивоварни

Свет газовых фонарей, бледный и дрожащий, словно растворяется в темноте, неспособный одолеть ее. Все что он дает – слабые ореолы вокруг светильников. Влажный, полный тяжелых ароматов воздух поглощает звуки как губка: Эд едва может расслышать звук собственных шагов. Спичка идет немного впереди, тихонько насвистывая незамысловатую мелодию, – его совершенно не беспокоят ни темнота, ни сырость. Дома вокруг все как один темные – даже случайного огонька не пробивается сквозь закрытые ставни.

– Где это мы? – спрашивает Сол негромко.

Спичка перестает насвистывать, удивленно оборачивается.

– Заблудился? Это Мэдчестер-стрит.

– Я не местный, – непроизвольно оправдывается Эд, хотя название кажется ему знакомым.

– Ну так и что? – удивляется мальчишка. – Все знают Мэдчестер-стрит.

– Может, и все, – Эд играет желваками, пытаясь вытащить из памяти нужный кусок. – А мост, который мы прошли, как называется? Адмиральский?

– Он, – довольно кивает Спичка. – Узнал?

– Догадался. Погоди-ка.

Они останавливаются. Спичка, ростом чуть больше метра, смотрит на Эда, запрокинув голову.

– Чего?

– Ты меня в Старую Пивоварню ведешь, так ведь?

Мальчишка улыбается. Переднего зуба у него не хватает. Хочется верить, что выпал молочный.

– А ты соображаешь. Пойдем, – улыбка исчезает с лица. – Он ждать не любит.

Эд понимает, кого имеет в виду Спичка. И от этого понимания ему становится немного не по себе.

– Лучше бы ты сразу мне сказал, – говорит он веско.

Спичка пожимает плечами:

– Ты бы не пошел.

– Я и сейчас еще могу уйти, – Эд в этот момент действительно размышляет о том, не лучше ли вернуться в «Королевского орла».

– Не. Уже не можешь, – вдруг заявляет мальчишка. Вид у него слегка виноватый. Эд оглядывается. Улица кажется пустой, но темнота и туман надежно укрывают ее закоулки и повороты. Они со Спичкой доходят до небольшого паба, уже закрывшегося, за которым сворачивают в узкий переулок.

– Крысиный тупик, – шепчет Сол.

Увидеть живьем место, так подробно описанное Алиной, для него что-то вроде откровения. До этого мгновения он лишь косвенно чувствовал связь города, в котором оказался, со снами своей жены. Теперь это уже не связь – это ворота, широко распахнутые и неумолимо затягивающие. Покрытые плесенью стены, кислый запах помоев, грязь под ногами, едкий, обжигающий ноздри туман – зарисовка из чужого дневника становится объемной, живой. Настолько, что сердце в груди замирает, словно льдом скованное.

Впереди хищным мертвецом нависает Старая Пивоварня: выбитые окна, обвалившаяся штукатурка, щербатая кладка. Тяжелые деревянные ворота висят на позеленевших бронзовых петлях. Строки, написанные рукой Алины, против воли встают перед глазами.

В самых жутких кошмарах я посещаю это место. Ужас и отвращение, которое внушает Старая Пивоварня, уступают только Заколоченным кварталам, где Красная смерть царствует безраздельно.

В этом месте не любят света – темнота здесь почти никогда не рассеивается. Редкие свечи и лампы выхватывают из нее картины ужасные и отвратительные. Переполненные людьми комнаты, где не разобрать даже, кто жив, а кто мертв. Заколоченные двери, из-за которых слышатся стоны умирающих от заразы. Могилы, выкопанные прямо в полу, или трупы, ожидающие погребения так долго, что разложение сделало их неузнаваемыми. Мерзкие колдуны, проливающие кровь мелких зверей и птиц на рисованные мелом символы Арканы. Головорезы Гвардии филинов, от зверств и жестокости утратившие людской облик… И самый ужасный из всех – тот, кто обитает на самом дне этой преисподней: Рипперджек.

Спичка двумя руками тянет тяжелую бронзовую ручку. Створка ворот с жутким скрипом поддается. Из открывшейся щели дохнуло парким, тяжелым духом. Сера, аммиак, мускус – словно там, в темноте, не жилье, а свалка. Спичка ныряет в проем, Сол же замирает на пороге, не решаясь сделать шаг. Дело не в страхе. До того все происходящее казалось ему не более чем галлюцинацией, пусть и затянувшейся. А теперь… Казалось, за этим порогом лежит иная реальность уже не его, а чужого сознания. Сознания, чьи сны рождают чудовищ.

– Эдди, ты идешь? – раздается из вязкого сумрака голос мальчишки.

Сол кивает, делая решительный шаг.

– В любой ситуация есть своя логика, – говорит он Спичке. – Скрытый смысл.

– Не понимаю, – искренне признается ребенок.

– Не обращай внимания, – отвечает ему Эд. – Это я так.

Они проходят по огромному холлу, закутанному в глубокий мрак. Границ его не видно, но слышно, как кто-то шевелится, – десятки живых существ, поглощенных своими странными делами. Над головой мелькают слабые огоньки лучин и сальных свечей, словно те, кто несет их, передвигаются на бесшумных, как у сов, крыльях. Скорее всего, холл идет через все этажи, до самой крыши, а свет горит на террасах и лестницах, ведущих на отдельные ярусы этого странного дома.

Как Сол и ожидает, Спичка ведет его вниз, в катакомбы. Здесь еще меньше света и почти нет воздуха – жуткая взвесь, которая заменяет его, оседает на гортани шершавой пленкой, вызывая приступы кашля. В руках мальчишки неизвестно откуда появляется небольшой фонарь. Его слабый, рассеянный свет отнимает у темноты пространство шага в три, не больше.

Эд заворожен картинами, которые открывает ему свет. Так, наверное, чувствует себя подводник, впервые опустившийся на глубину «вечной темноты», – настолько чуждыми кажутся эти краткие образы. Бледные, сутулые фигуры, жуткие лохмотья вместо одежды, выпученные, мутные, как у рыб, глаза. Обитатели подземелья избегают освещенного круга, но в то же время провожают идущих долгими, пристальными взглядами. Взглядами отнюдь не дружелюбными.