Рубедо

…ту, что прежде лежала в саквояже, а ныне покоилась в нагрудном кармане.

Он скрипнул зубами, приводя в порядок разбегающиеся мысли, и сказал, плохо скрывая дрожь:

— Мне нехорошо. Должно быть, простудился впервые в жизни. Да еще это недоразумение досадным образом выбило из колеи…

— Позвольте осмотреть.

Медик приблизился, будто на кошачьих лапках — неслышно, мягко. Генрих мотнул головой, уходя от раздражающих прикосновений.

— Не нужно. Просто дайте лекарство. Мигрень не оставит меня в покое… нужно успокоиться и отдохнуть с дороги.

— Я принесу брома.

— Оставьте его барышням!

— Хлорид ртути мог бы…

— Исключено, — отрезал Генрих, нервно теребя края перчаток. — Из-за моих особенностей… это может быть опасно.

— Что ж тогда? — будто бы растерялся медик. — Возможно, однопроцентный морфий…

— Четырех, — перебил Генрих, подаваясь вперед, и под ложечкой заныло. — Несите!

— Четырехпроцентный? — воскликнул медик, отшатываясь. — Помилуйте, ваше высочество! Откуда?!

Тоска заскреблась сильнее, кожа зудела, трескаясь под перчатками и покрываясь мелкими волдырями ожогов.

— Несите, что есть. Только скорее!

Снег за окном повалил гуще: зима штурмом брала военный лагерь, и тот сдавался без боя. Тени ползли, словно живые, подбирались к ногам, и Генрих, как в детстве, подтягивал колени к подбородку.

Придется задержаться в Каптоле на неопределенное время. Сперва успокоиться, потом на свежую голову разобраться с проблемой. В конце концов, Генрих сам финансировал проект по перевооружению, и что терял он, кроме денег?

Вернувшийся медик предложил свою помощь, но, услышав отказ, глянул на Генриха странным сочувственным взглядом, а после удалился, оставив его наедине с тенями и морфием.

Привычно перетянув руку жгутом и стараясь не обращать внимания на отметины прошлых уколов, Генрих впрыснул себе порцию однопроцентного раствора. Жидковато, но четырех шприцев должно хватить. И потом, совершенно не раздумывая, набрал снова. И еще, и еще…

Пока тени у ног не присмирели, а оконную тьму не заволокла сплошная снежная пенка.

Что он потеряет, кроме денег? Доверие и благосклонность кайзера.

А Генрих слишком хорошо знал, что отец не прощает ошибок.

Госпиталь Девы Марии, Авьен.

В преддверии зимы воздух стал прозрачнее, а сумрак плотнее. В домах Авьена уже вовсю топились печи, но Марго все равно зябла: лишь железное кольцо, висевшее на цепочке у сердца, хранило частичку живого огня. Марго подпитывалась его теплом, когда засыпала поздней ночью над бумагами барона и просыпалась на рассвете; когда ездила в Ленц по просьбе графини фон Вертгейм, чем вызвала недовольство его преосвященства — по возвращению в особняк доставили послание с одной только фразой: «Прошу вас впредь не покидать Авьен без позволения»; когда раздавала горячие обеды в госпитале Девы Марии и допоздна читала пациентам бульварные романы.

— Примите мои восторги, миссис! — сказал однажды доктор Уэнрайт, щекотно тронув ладонь Марго своими закрученными усами. — Вами, не иначе, движет некий встроенный механизм!

— Мною движет желание помочь ближнему своему, — сдержанно улыбнулась Марго, а про себя думала, что еще и тоска, пустившие ростки в конце августа и набирающая силы теперь. Наверное, из-за нее Марго никак не могла согреться, хотя давно носила столь нелюбимые ею душные шерстяные платья и шали и, проходя мимо зеркал, прятала лицо от собственного отражения — в нем она видела чужую женщину с осунувшимся лицом и мрачно поблескивающими, точно два агата, глазами.

— Вы похудели, фрау, — замечала Фрида, глядя на хозяйку с плохо скрываемым сочувствием. — Вам нужно больше кушать и принимать прописанные лекарства.

— Вздор! — отмахивалась Марго, на бегу глотая остывший кофе. — Что с корреспонденцией? Не пришел ли ответ из Питерсбурга?

— Только счета, — к ее досаде отвечала служанка. — А еще письмо от герра Вебера.

И, приседая в книксене, протягивала конверт. Марго скользила по прыгающим строчкам, проглатывая слова, как горькую микстуру, но думала о других, написанных второпях, без подписи и предисловий:

«Как мне обходиться без тебя?..»

И мысленно отвечала на них:

«Любить и ждать.»

Писать же ответ считала небезопасным, а потому молчала и снова с головой уходила в заботы, в изучение бумаг и долговых расписок, в пустые разговоры с пациентами — доктор Уэнрайт не препятствовал ее пребыванию в госпитале и даже поощрял его.

— Наверное, он думает, что из меня получилась бы хорошая сестра милосердия, — делилась мыслями Марго в те редкие вечера, когда Родион, отпраздновавший свое шестнадцатилетие, не занимался изучением анатомии или не помогал доктора Уэнрайту в его таинственных лабораториях, куда Марго — как и многим из персонала госпиталя, — вход был строго-настрого запрещен.

— Может, и так, — соглашался Родион и, подумав, загадочно добавлял: — А может, здесь единственное безопасное место во всем Авьене.

Но тут же замолкал, будто боялся выболтать некую тайну, связывающую его с ютландцем. Марго не настаивала. У нее тоже была тайна, в которую она пока не собиралась посвящать брата, но которая касалась непосредственно его: в конце октября Марго отправила запрос в Питерсбургский приют и теперь терпеливо ожидала ответа.

За ноябрем пришел декабрь, и Авьен вспыхнул предрождественской иллюминацией. Воздух пропах корицей и имбирем, в аристократические круги вернулась ежегодная мода на благотворительность, а в госпиталь Девы Марии явилась сама принцесса Равийская.

Марго, заболтавшаяся с Родионом, так и пропустила бы ее появление, если бы не услышала шум в приемном покое. Забегали фельдшеры, замельтешили белые косынки сиделок, и Марго вслед за всеми выбежала в холл.

Там, среди сваленных в кучу пестрых коробок и корзин с подвядшими цветами, металась ее высочество, бормоча что-то по-авьенски с чудовищным акцентом, ее лицо, спрятанное в тени широкополой шляпки, розовело пятнами. В изнеможении упав на ближайший пуфик, принцесса к удивлению Марго выругалась крепко, отчетливо и по-славийски, добавив:

— Помоги, Богородица! Авьен полон идиотами…

— Ваше высочество, позвольте! — протестующе отозвалась Марго из-за цветов, и принцесса по-гусиному вытянула шею.

— Кто сказал? Прошу вас, милочка, выйдите! Вы говорите по-славийски?

Она взмахнула батистовым платком, расплескав вокруг душный лавандовый запах.

— Я урожденная славийка, — ответила Марго, показываясь из-за вазона. К ней тотчас же приник фельдшер и, наклонившись к уху, быстро проговорил:

— Баронесса, не сочтите за беспокойство! Узнайте, что ее высочеству требуется. Как назло доктор Уэнрайт в отъезде, а мы никак не возьмем в толк…