Рубен + Казарян = Шутки юмора и др.

Мне посчастливилось посетить то место, которое сделало фокус с вкладами Смирнова, то бишь, народный суд, «самый гуманный и справедливый в мире». Сначала, как и полагается – немая сцена. Затем, оправившись от легкого испуга, А. Леготина наотрез отказалась говорить что-либо. По поводу моих приготовлений магнитофона к записи однозначно пояснила, что «у нас ничего записывать нельзя». Я виновато сослался на технический прогресс, дескать, это удобнее, чем блокнот, и т. д. Пока я все это лепетал, служители Фемиды сбегали за подмогой в лице старшего судоисполнителя Л. Смирновой (не пугайтесь, уважаемая публика. Это не родственница тем Смирновым, а тоже – однофамилица). Так вот, с её слов я понял, что нахожусь в каком-то ужасно засекреченном заведении, где дышать можно лишь с письменного разрешения, да и то – через раз. Любовь Михайловна без обиняков заявила, что отвечать на вопросы будет только в присутствии председателя городского суда А. Мунарева.

Было много суеты – таинственной и непонятной. Поднялись в кабинет председателя. Подыгрывая в этом плохом спектакле, я спросил А. Мунарева: «Можно задавать вопросы?». Принесли дело. Разобрались. Ответы в основном состояли из междометий, часто мелькало слово «ошибка». Председатель резко сказал Смирновой: «Пойдете извиняться».

Все, кажется, встало на свои места, но хэппи-энд почему-то не вырисовывается. Когда многострадальный Николай Иванович поведал о других «ошибках», которые с ним случились из-за столь распространенной фамилии, мне стало его жалко.

С 1978 года его стали «таскать по милициям», проверяя документы. В 1979 году высчитали чьи-то алименты (по иронии судьбы он в это время исполнял в суде обязанности народного заседателя). В 1984 году начали вызывать повестками в наркологический диспансер. Через год, оформляя путевку в санаторий, Смирнов получил на руки свою медицинскую карточку. Каково же было его удивление, когда, придя однажды с работы домой, застал свою супругу за довольно странным занятием – она вырывала листы из медкарточки, на которых, как оказалось, были вписаны чьи-то болезни, в том числе алкоголизм, вензаболевания и какая-то операция. Нарочно не придумаешь. И в регистратуре поликлиники окопались Ляпкины-Тяпкины…

Как видите, с легкой руки чиновников издержки бурной судьбы одного примостились в биографии другого.

Когда расставались, Николай Иванович посетовал: «Вот отсидит мой однофамилец четыре года, вернется, и снова меня начнут таскать…»

Успокойтесь, уважаемый товарищ Смирнов. Дело в том, что в нашем городе, по данным паспортного стола, проживает аж 175 мужчин Смирновых. Пока теперь до вас очередь дойдет…

г. Нижневартовск, 1988 г.

Начальник с тазиком Фельетон

Философские истины, провозглашенные по большей части еще в незапамятные времена большелобыми предками, живы и по сей день. Все в той или иной мере обращается в прах, покрывается пылью столетий, а они – эти самые истины – непоколебимы и, как говорится, никаким каком их не возьмешь. По этому поводу напрягаются научные заведения, целые институты. К их услугам просторные кабинеты, толстые нарукавники, горы писчей бумаги, а результатов нет и нет.

Как свидетельствуют изъеденные молью и временем первоисточники, на заре человеческой мысли (в пору отсутствия институтов) особо гениальные особы использовали всяческого рода подручные средства, как то: бочки, яблоки, падающие на голову; а один бородатый грек обошелся, извините, ванной. Навряд ли что у него там протекало, но появился такой постулат вроде того, что «все течет, все изменяется».

Долго держался рекорд бородатого: никто не осмеливался подступиться. И вот, на днях пришло радостное известие – вечный закон положили на обе лопатки. И не кто-нибудь в ихних заграницах, а наши, свои, можно сказать, доморощенные. Представители трудящего народа. По этому факту Академия наук полным составом подала в отставку по причине своего посрамления…

Кто же он, этот человек, в пух и прах разнесший устои мироздания? А никто! Скромная труженица невидимого квартирного фронта. Поскольку гласность и все такое, мы можем рассекретить некоторые обстоятельства этого факта, потрясшего мировую общественность.

Обыкновенная советская домохозяйка – Тамара Павловна Мыцик, проживающая примерно в двенадцатом микрорайоне Нижневартовска. Так вот, они вместе с мужем Владимиром и сыном Ваней, семейным, так сказать, подрядом, опровергли вышеупомянутое изречение насчет того, что все течет и все изменяется.

На службу предполагающей теории Тамара Павловна поставила располагающую практику. Вернее, не поставила, а подставила… тазик. Здесь как раз и закопана, в смысле, закапана, собака; здесь и разворачивается сюжет, достойный кисти мариниста.

Надо сказать, что эксперимент проходил не в одночасье, не одним махом, а на протяжении ряда лет. И все это время действительно текло, но ничего не менялось. Тазики менялись (опорожнялись), но это к делу не относится. А текла крыша, та самая, что венчает неприметную пятиэтажку под № 74А, что по улице Мира.

По слухам, в квартире №…, где и проживает семья Мыцик, скоро откроется филиал института непознанных тайн природы, и Мыцики всем составом будут зачислены в штат филиала, чтобы, значит, без отрыва от работы менять тазики. Дело в том, что жидкость, по вкусу и цвету напоминающая воду, согласно другого (неопровергнутого пока) закона норовит капнуть вниз.

Все научные наблюдения многострадальная семья систематизировала в виде писем в разные ненаучные инстанции: «…уже не знаем, где искать помощи… постоянно заливает водой. Течет с пятого аж до второго этажа… Жена вынуждена сидеть дома, чтобы постоянно собирать воду в тазики и выливать. На крыше, вдоль фронтона, наледь, которую невозможно ни сколоть, ни сбить. Обратились в домоуправление № 4, чтобы нам исправили кровлю. Но домоуправ сказал, что „у плотников нет допуска для работы на высоте. Вот отправим их в учкомбинат, там они после обучения получат соответствующие удостоверения, вот тогда и починят вам кровлю“. Соседи снизу жалуются, что мы их постоянно затопляем, а что мы можем сделать?».

Конец ознакомительного фрагмента.