Рубеж-Владивосток
Шрифт:
И действительно, мало кто поверил.
Как дед с отцом обсуждали, наш батюшка император принял решение перенести столицу Империи из Петербурга в Иркутск именно потому, что шпионы всех стран, как тараканы, полезли на Байкал вынюхивать. Ну а в столицу с гвардией, батальонами новых войск, секретными службами, усиленными полицейскими гарнизонами и бдительными караулами усадьб династии так просто не просочишься.
Сейчас Иркутск — это красивейшая столица мира. Гигантские дворцы, зимние парки и крытые сады, мраморная набережная, высоченные шпили и огромные площади.
Отец
Но не хочется думать о грустном.
Мысли возвращаются к принцессе.
У нашего батюшки императора Николая Михайловича есть старший сын, возраст которого приближается уже к сорока, и ходят слухи о его странностях. А также две дочери. Младшая — София Николаевна ещё не нашла себя, любит светские вечера, балы, театры и цветы, ухаживания сынов высших чинов государства. С частыми поездками в Европу в свои шестнадцать она уже прославилась на весь мир необычайной миловидностью и сиянием, которым щедро одаривает окружающих.
А вот старшая дочь Анастасия Николаевна, похоже, компенсировала и немужественность брата и легкомысленность сестры. Её не интересуют балы, наряды, заграничные поездки и династические браки. Только механическая гвардия Империи, которую она возглавила совершенно внезапно ещё пятнадцать лет назад, когда ей было всего–то двадцать лет от роду.
Ещё мой отец служил под её началом. Однажды, в возрасте девяти лет мне посчастливилось видеть её очень близко. Тогда мы вместе с отцом поклонились ей. А она улыбнулась доброй улыбкой именно мне, помахала нам у ног стального исполина и запрыгнула живенько в свой мехар.
Проникновенный взгляд иссиня–голубых глаз забыть невозможно.
Тогда я подумал, что хочу жениться именно на ней. И уже тогда сердце моё впервые разорвалось от тоски, когда она эффектно улетела в облака на блестящих перламутром синих крыльях.
Спустя год с небольшим я лишился всего. Родителей, двух братьев, сестры, крова. И сидя на руинах своего дома десятилетним мальчишкой, вспомнил те самые глаза уже с другими чувствами. И перестал реветь. Потому что понял, как мне нужны такие перламутровые крылья.
У меня остался лишь верный моей семье старенький дворецкий, несколько уцелевших сараев и куча бесхозной земли, за которую каждый год набегают налоги. Ах, да, ещё титул князя, за который постоянно должен держать ответ.
— Андрей? Спишь? — Раздался шёпот, вырывающий меня из глубоких раздумий. А может уже и грёз.
Максим подсел к моей кровати, устроившись практически у изголовья. Крепкий, зеленоглазый, темноволосый и высокий парень отличался во взводе своей физической силой и амбициями. А ещё смазливым лицом наряду со всем этим.
— Чего тебе? — Бурчу недовольно и понимаю, что рота уже затихла, на дворе время к полуночи. Казарма тихо посапывает, и только этому не спится.
По телосложению и силе этот юнкер ни чем не уступает мне, именно по этой причине он периодически нарывается. Но не переходит черту, потому как рос в слишком благоприятных условиях.
— Так вышло, что у нас общение не заладилось, —
начал юнкер неуверенно в полтона. — Но я готов предложить свою дружбу, забыв все претензии к тебе.— Очень признателен, к чему такая честь? — Спросил я с иронией.
— Без сомнения, да и ротный знает, что ты лучше всех маршируешь, — шепчет Максим воровато. — Тебе здесь доказывать нечего. Я марширую чуть хуже, но ростом мы одинаково высоки. Прибудет и мой отец из столицы. Так получилось, что мы расстались плохо. И вот представился случай, где смогу проявить себя, чтобы он гордился мной. Андрей… Мне очень нужно на знамя.
— Не совсем тебя понимаю, — встрепенулся я, приподнимаясь на локти.
В полумраке не видно лица, но я словно вижу этот хитрый, изворотливый взгляд змея.
— Тебе всё равно не пробиться в гвардию. Род в немилости у батюшки, сам ты с Румянцевым закусился. На торжественном марше никто ж не придёт на тебя посмотреть. Какой тебе толк? Да и парадно–выходная у тебя негодная, только опозоришься больше. Уступи своё место. Знаешь, я даже пожалую тебе сто рублей.
Я чуть слюной не поперхнулся. Нет, не потому что сто рублей — это солидная сумма, как минимум месяц содержания поместья. Меня возмутило такое предложение до глубины души.
Как вообще язык повернулся у сынка князя Чернышова, который когда–то ноги моему отцу целовал за спасение, такое излагать?!
Когда мой дворецкий на порог к нему пошёл милостыню просить, тот ни рубля не дал. Я потом только узнал! Деду кормить меня было нечем.
А теперь так совпало, что его папаша засунул отпрыска в училище, чтобы тот стал достойным офицером меха–гвардии. Вдохновился моим отцом?
— А тебе не кажется, что ты поспешил с таким предложением, товарищ Чернышов, — ответил ему вполне сдержанно.
— Я всё устрою, — воодушевился Максим, видимо, посчитав, что диалог завязался. — В санчасти договорено уже, тебе припишут температуру и положат в палату с лихорадкой на эту неделю. Будет пайка дополнительная. Масло, яйца варёные и сыр.
— Нет, ты не понял, — обрубил я. — Своим предложением ты оскорбляешь моё достоинство.
Трёхсекундная пауза. Думал, уйдёт. А нет.
— Двести рублей, и это моё последнее предложение.
Как меня раздражают богатенькие сынки.
— Разговор окончен, Андрей, — ответил я со сталью в голосе.
Новая пауза. Тяжёлый вздох.
— Ты пожалеешь, Сабуров, — пригрозил Максим и поковылял прочь. — Очень пожалеешь…
30 мая 1905 года по старому календарю. Вторник.
Юнкерское училище имени адмирала Ушакова.
Ещё до подъёма проснулся от кошмара в холодном поту. Пробудившись с бешеным сердцем и отзвуками ливня из бьющихся ледяных осколков, ищу монстра в темноте первые несколько секунд, а затем выдыхаю. Такое бывает у меня всё реже, но не уходит насовсем.
После завтрака выяснилось, что к нам прибыла целая делегация из столицы, вероятно, чтобы проконтролировать подготовку к приёму дочери императора. Но комиссию не интересовало, как мы подметаем плац, чистим сортиры в учебных корпусах или подкрашиваем подъезды казарм.