Рубеж. Пентакль

А вдруг завтра опять сеча лютая приключится?! А через Рубеж дорожку обратную торить?! Нет уж, серафимушка, Малах малахольный! – погодь маленько… вот вернемся!.. Тут уж сотник Логин просто наяву увидал: вернулись, все Валки неделю гуляют, ан с турками замиренье кончилось. Или татарва налетела. Или новый Дикий Пан объявился. Или хворь прилипла…

Совсем страшное примстилось. Стол в хате, а на столе башка Логина Загаржецкого лежмя лежит. Старючая, лысая, желваки на восковых скулах катает. А перед столом – парубок молодой. Яринкин сынок, значит… ишь, как вырос! Стоит парубок, в руках дедову «ордынку» вертит.

– Пойдешь ко мне на шаблю? – пытает.

Аж ледяным ознобом до костей пробрало. Вскинулся сотник, раскидал мару по углам, глядит: старый жид в креслице ему улыбается.

Тепло так, с пониманием: что, пан сотник, глянул в душу свою человеческую? Каково?!

Тишина кругом.

И меркнет веранда, стол, лавки, сад за перильцами.

Пусто.

Блудный каф-Малах, исчезник из Гонтова Яра

Меня сотрясала дрожь. Не сладостные вибрации сфир, не струнный ропот листвы Древа – нет! Противная, омерзительная дрожь смертной плоти, силы которой иссякали. Даже та малость, что мне удалось показать этим людям, рассказать каждому на его языке, и в то же время – на Языке Исключения…

Даже это выжало меня без остатка.

Если бы не Заклятый, вовремя подставивший плечо…

«Неужели так теперь будет всегда?! – наемной плакальщицей голосила моя новая, уязвимая, хилая плоть, забыв, что совсем недавно была золотой осой в медальоне. – Не хочу! Лучше просто – не быть, чем быть – так!»

– Глупый, глупый каф-Малах… – эхом отдался в голове затихающий приговор.

Ты, как обычно, прав, мудрый рав Элиша. Я действительно глуп. К чему звать небытие, которое люди называют «смертью»? – если это самое «всегда», призрак вечной муки, уже на исходе. Раньше я смеялся, закручивая спиралью дни, годы и века! Раньше мне бы и в голову не пришло: как это времени может «почти не остаться»?!

Может.

На собственной шкуре понял – может.

Времени, воздуха, любви… свободы.

Я изменился. Я продолжаю меняться, стремительно и неотвратимо. У людей есть поговорка: «С кем поведешься…»

Мудрая поговорка.

Это про меня.

Но Хлеб Стыда отныне и до конца – это для кого-нибудь другого.

* * *

Застывшие фигуры оживают. Оттаивают. Начинают бесцельно двигаться. Я их понимаю. Они потеряны. Потеряны в самих себе. Они пытаются осознать увиденное, перевести в привычные им Имена и образы, облечь в шелуху из затертых от долгого употребления слов, чтобы наружу выглядывал лишь самый краешек ослепительной истины. Так, ерунда, блестящая игрушка, нестрашная и почти понятная. Я старался, я очень старался, чтобы их разум не отторг увиденное, – но увенчались ли мои старания успехом?

Разве что Заклятый и женщина-Проводник…

– Башка кругом идет, – пожаловался сотник, нервно вытирая потную, багровую плешь. – Слышь, чортяка, где это мы были? В Ерусалиме, что ли?

Я не стал ему отвечать – да он и не ждал ответа.

– Уж лучше бы в Ерусалиме, – буркнул есаул, потянув носом воздух и скривившись. – Там-то хоть дух был приятный, яблочный! А здесь…

Шмалько неожиданно подался к выбитому окну, выглянул во двор.

– Пане сотник! Солнышко донизу клонится! Вечер близенько! Хлопцы мертвые на самой остатней жарище вышли! Похоронить бы надо, пане сотник, по-людски!

– Дело говоришь, Ондрий, – кивнул сотник, ворочая затекшей шеей. – Наш грех: забыли, заморочились… Только где хоронить-то будем? Камень один кругом. А за ворота лучше пока не соваться – мало ли…

Женщина-Проводник тронула его за плечо:

– У нас традиция: строить замки на костях предков. Обычно фамильный склеп располагается в подземелье, под северным крылом замка. Там наверняка отыщутся свободные усыпальницы.

– Добре. Мыкола, Хведир! – сходите, проверьте. Только факелы возьмите! Еще заблудитесь…

Я не слушаю сотника. Я… да, несомненно! – я шмыгаю носом. Заложен. Дышать (дышать?!) приходится больше ртом, а вибрации, которые люди именуют «запахами», и вовсе не воспринимаются. Кажется, мое новое-старое тело само позаботилось обо мне. Странно. Раньше я не разделял свое «я» и свое тело. Это было одно целое. А теперь? Не знаю. Теперь я ничего не знаю! Есть ли у меня душа, отдельная от тела? И если есть – была ли она всегда?

Рав Элиша, помоги!..

Я начал привыкать к этим камешкам будущей гробницы: «теперь», «раньше», «душа», «тело»!.. Я начал противопоставлять! Я перестал быть целым!

Впрочем, я действительно перестал быть целым: что я есть сейчас? – лишь жалкая частица былого каф-Малаха, Блудного Ангела, любителя смертных женщин и нарушителя Запретов.

– …Имею доложить, пан сотник: усыпальница замковая, склепом именуемая, в подземелье под северным крылом замка обнаружена была, как пани Сале и предрекала. Такоже имеются свободные помещения, для погребения предназначенные…

– Предназначенные, говоришь? Значит, так тому и быть. Хоть и не в землице родной, а похороним хлопцев честно. Сходи-ка, Ондрий, поищи чего, чтоб кресты сделать. Негоже православных без креста-то хоронить.

– То я сделаю, пан сотник, не беспокойтесь!

– Ну, пошли. Перенесем браточков.

– Батько! Хорошо ли будет мальчонку-княжича здесь, с башкой этой поганой, оставлять? – вскинулась из угла Ярина.

– Да и чертенка…

– Да и чумака…

– Чумака трогать сейчас нельзя: рана откроется, умрет, – отрезала Сале Кеваль. – А о мальчике я позабочусь. Пойдем со мной, малыш, не бойся, – она склонилась над малолетним княжичем.

Ну, о своем сыне я сам позабочусь. Права панна сотникова: не стоит оставлять детей рядом с умирающим Приживником. Иди на руки, Денница… вот так. Ты знаешь: иногда мне становится страшно – каким ты вырастешь? И тогда я шепчу себе-новому памятью себя-былого: каким бы ни вырос, лишь бы вырос!

Лишь бы…

– Эй, панове? Далеко собрались?! – Окрик Приживника застал людей врасплох. – Часу с гулькин нос, а они… Спешить надо!..

– То ты прав, пекельник, – обернулся на пороге сотник Логин. – Надо спешить. Хлопцы наши убитые ждать не могут. А ты – обождешь, не протухнешь. А и протухнешь – невелика потеря!

Логин смачно харкнул на пол и вышел вон. Остальные двинулись следом, не обращая больше внимания на отчаянные призывы головы.

– Юдка! – неслось вдогон. – Ну ты-то хоть куда?! Заместо попа?!

Ответа Дикий Пан не дождался.

* * *

Обоих детей мы с Сале Кеваль уложили в верхних покоях. Женщина произнесла Имя Руах, и измученный княжич мгновенно засопел, уснув рядом с моим сыном.

– Пошли, поможем им, – сказал я ей. – У тебя есть… у тебя или здесь, в замке – составы, которые отбивают запах? С ними будет легче.

Женщина-Проводник только кивнула в ответ. А я смотрел на нее и думал, думал всю дорогу из покоев во двор: кто мне эти люди? Что мне до их погребальных обрядов? Кто мне эта женщина? Зачем я, тратя последние силы, дарил им совершенно бесполезное перед общей гибелью понимание? Зачем? Почему? Может быть, потому, что становлюсь таким же? начинаю чувствовать одиночество?! хочу укрыться от него?! Раньше каф-Малах мог быть везде и всегда. Время, расстояние? – пыль для Блудного Ангела! Даже когда я любил – да, я любил! было! – свою Ярину, я в любой момент мог оказаться возле; даже уходя, я не был одинок. А теперь…