Рубеж

— Слушай, экскурсовод, как же теперь со Славкой-то жигаревским быть? Его ведь наша егоза привела сюда прямо из школы. Позвони отцу, что ли. Ищет его, поди.

— Мне неудобно. Видишь ли, Надя, у меня с полковником разговор был сегодня острый.

— А при чем тут ребенок? Разве он виноват?

— Ребенок не виноват, конечно, и все-таки давай лучше я дежурную машину вызову, а ты сама позвони Жигаревым. Хорошо?

Надежда Андреевна сердито поглядела на мужа, но возражать не стала.

— Ладно, вызывай машину. Только побыстрей.

Когда с сынишкой Жигарева все было улажено, Григорий пожаловался:

— У меня, Надюша, день был очень тяжелый. Застопорилась работа над прибором. Ты кофейку покрепче свари, пожалуйста, а то ко мне Ячменев и Машкин придут. Думать будем.

— Опять до полуночи?

— Не знаю, как получится. А ты чего нахмурилась? Ты спи себе на здоровье.

— Но ты же все на свете забыл со своей математикой. Люди уже говорят об этом.

— О чем именно?

— Что ты сам мучаешься и солдатам покоя не даешь.

— Так вот прямо и говорят?

— А не все ли равно, так или иначе? Смысл-то один, мучаешь ведь людей! Или, скажешь нет? — Она пристально посмотрела ему в глаза.

— Да понимаешь ли, Надюша... Ведь это очень нужное дело...

Надежда Андреевна горестно вздохнула:

— Я что, Гриша... Я, может, и понимаю. Но почему же других все это нервирует?

— Кого других-то?

— Сам же говоришь, что с полковником Жигаревым были сегодня неприятности. И раньше были. Я знаю.

Григорий подошел к жене, обнял ее и принялся целовать ее слегка побледневшее, но от этого еще более красивое и нежное лицо.

— Ну почему ты у меня такой неугомонный, Гриша? — спросила она, отстраняясь.

Он ей не ответил, так как в прихожей резко затрещал звонок.

— Вот, вот, пожаловали твои Эйнштейны. — Надежда Андреевна недовольно подтолкнула мужа. — Иди принимай!

Но пришли не «Эйнштейны», а подполковник Горчаков, командир мотострелкового полка, расположенного по соседству с ракетчиками. Большой, загорелый, в узкой спортивной тужурке с открытым воротом, он мгновенно заполнил собой всю прихожую. А от густого басистого голоса его, казалось, заколыхалось все, что стояло или висело в квартире.

— Я за вами, сосед! Уважьте городошника. Прошу на две партии. Одну, так сказать, для разминки, другую для пробы сил. А дальше видно будет, по настроению.

— Да нет, Василий Прохорович, уже темно, — возразил Жогин, — какие теперь городки!

— Какие, говорите?! А у меня на спортивной площадке нет ночи. У меня там светло как днем. Ну что вы, право! Облачайтесь в спортивный костюм — и полный вперед! — Он вскинул одну руку вверх, другой показал на дверь, как это делают регулировщики на дорожных перекрестках. Однако Жогин не сдавался.

— Извините, Василий Прохорович, не могу сейчас. В другой раз с превеликим удовольствием.

— В другой раз само собой. У меня сейчас запал пропадает. Замполита, понимаете, уговорил, а он одну партию продул — и наутек. Неинтересно, говорит. Так пойдете или нет?

— Не могу, — твердо сказал Жогин.

— Что за молодежь пошла! — Горчаков разочарованно махнул рукой. — Ну ничего, я соревнование устрою. Завтра же получите вызов.

— Какой вызов, Василий Прохорович? Мы же соревнуемся с вами по всем видам физической подготовки.

— Это само собой. А по городкам будет особое соревнование. И призовой кубок учредим. Так-то, сосед!

В прихожую вышла Надежда Андреевна, с упреком посмотрела на мужа.

— Ты чего это, Гриша, гостя у порога держишь? Проходите, Василий Прохорович.

— Не беспокойтесь, Надежда Андреевна, — сказал Горчаков. — Я ведь на единую минутку заглянул, мужа вашего хотел вытащить в городки поиграть, а он, как видите, ни с места. Может, вы со мной сыграть отважитесь, а?

— Да какая из меня городошница, — смутилась хозяйка.

— А что? Моя Ксения иногда составляет мне компанию.

— Ваша Ксения спортсменка. И вообще, это ее работа. А я целыми днями в политотделе за машинкой да за бумагами сижу. Скоро, наверно, по земле ходить разучусь. Да вы пройдите в комнату. Я вас кофейком угощу и вишневкой...

— Нет, Надежда Андреевна, спасибо, в другой раз. Пойду. — Но, сделав шаг, он остановился и снова повернулся к Жогину: — Извините, сосед, спросить хочу. Вам с новым командиром, прибывшим в Степной гарнизон, познакомиться не довелось?

— Пока нет, — ответил Жогин. — Но в штабе дивизии о нем слышал.

— И что, интересно, говорят?

— Серьезный вроде, с характером. Штабное начальство, как я понял, не очень-то к нему расположено. Даже недовольно вроде.

— А меня, знаете, фамилия смущает: Авдеев, — озабоченно сказал Горчаков. — Встречался я с одним Авдеевым на больших учениях. Посредниками были. В оценке танкового десанта разошлись. Я похвалил ребят, а он разобщенность в действиях усмотрел. Занозистый мужик. Не знаю, он ли?

* * *

После ухода Горчакова в квартире Жогиных появились новые гости: сержант Ячменев и ефрейтор Машкин. Они втащили в прихожую такой громадный арбуз, что у Надежды Андреевны глаза округлились от удивления. А прибежавшая на шум Машенька завопила во весь голос:

— Луну принесли! Луну!

Жогин строго посмотрел на вошедших, спросил:

— Вы где это взяли?

Он вспомнил недавний случай, когда три солдата из горчаковского полка, возвращаясь со стрельбища, завернули на колхозный огород за помидорами. А проезжавший мимо комдив заметил это и немедленно на своей машине доставил всех троих к командиру полка. И тот ходил потом с виновниками в правление колхоза извиняться. Теперь же чуть не на каждом совещании офицеров комдив спрашивал Горчакова: «Как там огородники поживают?» А для Горчакова этот вопрос что игла в сердце.

Сержант Ячменев, будто уловив мысли командира, торопливо доложил:

— Арбуз этот специально для вас от Николы Ероша, товарищ майор. Прямо с бахчи, говорит, сам председатель колхоза выдал.

Жогин взял арбуз в руки, покачал его, как бы взвешивая, и, опустив на пол, опять посмотрел на Ячменева, потом на Машкина.

— Значит, Никола привез? Ну и съели бы сами, товарищей угостили.

— А у них есть четыре штуки, товарищ майор, — сказал Машкин, по привычке приняв стойку «смирно».