Руби

– Да, – проговорила она, а затем ее дыхание перехватило. Она отступила назад и положила руку на сердце. – Ты рассматривала мои вещи?

– Я не думала рассматривать, Grandmere, но заинтересовалась старыми фотографиями, твоими, дедушки Джека и твоих родителей. А потом увидела что-то торчащее из твоей старой Библии и обнаружила вот это. – Я протянула ей фото. Бабушка посмотрела на снимок, будто на свидетельство смерти и бедствия. Потом взяла его и медленно опустилась на стул, качая головой.

– Кто этот мужчина, Grandmere? И маленькая девочка – это я, правда?

Бабушка подняла голову, ее глаза были полны печали.

– Нет, Руби, – покачала она головой. – Это не ты.

– Но она так похожа на меня. Вот. – Я положила свою фотографию, где мне было около семи лет, рядом со снимком Пьера и маленькой девочки. – Посмотри.

Бабушка кивнула.

– Да, это твое лицо, – ответила старушка, глядя на оба снимка, – но это не ты.

– Тогда кто же, Grandmere, и кто этот мужчина на фото?

Бабушка заколебалась. Я попыталась ждать, но казалось, будто нетерпеливые мотыльки кружатся где-то внутри меня, у самого моего сердца, щекоча его своими крыльями. Я затаила дыхание.

– Я не подумала, когда посылала тебя наверх положить деньги в сундук, – начала она, – но, кто знает, может, само Провидение дает мне понять, что настало время.

– Время для чего, Grandmere?

– Для тебя. Узнать все, – проговорила она и откинулась на спинку стула, как будто ее поразил удар, и теперь уже чересчур знакомое изнурение вновь обозначилось на ее лице. – Узнать, почему я выгнала твоего деда из дому на болото жить, как животное, каковым он и является.

Старушка закрыла глаза и что-то еле слышно бормотала, но мое терпение иссякло.

– Кто эта маленькая девочка, если не я, Grandmere? – вырвалось у меня. Но бабушка еще долго молчала, краснота на ее щеках сменилась бледностью цвета овсянки.

– Это твоя сестра, – наконец ответила она.

– Моя сестра!

Бабушка кивнула головой. Она закрыла глаза и не открывала их так долго, что я подумала, разговор наш окончен.

– И мужчина, держащий ее за руку… – вновь заговорила она.

Она могла бы и не продолжать. Все и так выстраивалось в моем сознании.

– …твой настоящий отец.

Глава 6 Место в моем сердце

– Если ты все это время знала, кто мой отец, Grandmere, почему же молчала? Где он живет? Как получилось, что у меня есть сестра? Почему все это нужно было держать в такой тайне? Почему ты прогнала деда жить на болото? – нетерпеливо выпаливала я вопросы один за другим.

Бабушка Катрин прикрыла глаза. Я знала, что так она набиралась сил. Будто пыталась проникнуть в свое второе «я» и извлечь оттуда энергию, делавшую ее кайенской целительницей, каковой она слыла в округе Тербон.

Мое сердце стучало медленно и тяжело, эти удары вызывали головокружение. Мир вокруг нас, казалось, замер. Будто каждая сова, каждое насекомое, даже ветерок затаили дыхание, ожидая ответа. Через некоторое время бабушка открыла свои темные глаза, которые теперь были затенены печалью, и решительно взглянула на меня, слегка покачивая головой. Мне показалось, что она, прежде чем начать, чуть слышно простонала.

– Я так долго страшилась этого дня, – наконец проговорила она. – Страшилась, потому что, только узнав все, ты поймешь, как глубока пропасть ада и вечного проклятия, куда сошел твой дед. Я страшилась этого дня, потому что, только узнав все, ты поймешь, насколько трагичнее, чем ты себе представляла, была короткая жизнь твоей матери. И еще я страшилась, что ты наконец узнаешь, как много из твоей жизни, из жизни твоей семьи, из твоей истории я утаила от тебя.

– Пожалуйста, Руби, не осуждай меня за это, – просила бабушка Катрин. – Я старалась быть тебе больше чем бабушкой. Я всегда старалась делать как лучше для тебя.

– И все же, – продолжала она, на мгновение взглянув вниз, на свои руки, лежащие на коленях, – я должна признаться, что была довольно эгоистична, потому что хотела оставить тебя рядом с собой, удержать в память о моей потерянной дочери. – Она вновь посмотрела на меня. – Если я согрешила, Господь простит меня, потому что мои намерения не таили зла. Я действительно старалась сделать для тебя как лучше, все, что могла, хотя и признаю, что у тебя могла бы сложиться намного более богатая, устроенная жизнь, если бы я отказалась от тебя в тот день, когда ты родилась.

Она откинулась на спинку стула и вновь вздохнула, будто тяжкий груз стал спадать с ее плеч и сердца.

– Grandmere, независимо от того, что ты сделала, независимо от того, что расскажешь мне, я буду всегда любить тебя так же, как любила, – заверила я бабушку.

Она мягко улыбнулась, а потом вновь стала задумчивой и серьезной.

– Правда состоит в том, Руби, что я не смогла бы продолжать жить, у меня не хватило бы сил, даже духовных сил, ради которых я была рождена, если бы тебя не было со мной все эти годы. Ты была моим спасением и моей надеждой. Ты и сейчас для меня спасение и надежда. Однако теперь, когда я все ближе и ближе подхожу к концу моих дней на этой земле, ты должна покинуть протоку и отправиться туда, где твое настоящее место.

– А где оно, Grandmere?

– В Новом Орлеане.

– Это из-за моей живописи? – кивнула я в ожидании ответа. Бабушка много раз и раньше говорила мне об этом.

– Не только из-за твоего таланта, – ответила она и, подавшись вперед, продолжала: – После того как Габриэль попала в беду с отцом Поля Тейта, она стала очень замкнутой и полюбила уединение. Она больше не хотела посещать школу, как бы я ее ни умоляла, так что, кроме людей, приходивших к нам, она не встречалась ни с кем. В какой-то мере она стала диким созданием, естественной частью протоки, отшельницей, живущей в гармонии с природой и любящей все ее проявления.

И Природа приняла ее в свои объятия. Красивые птицы, которых она любила, любили ее. Часто, выглянув из окна, я видела, как болотные ястребы стерегли ее, перелетая с дерева на дерево, следуя за ней вдоль канала.

Когда она возвращалась с прогулки, длившейся большую часть второй половины дня, в ее волосы всегда были вплетены красивые дикие цветы. Габриэль могла часами просиживать у воды, ослепленная ее приливами и течением, загипнотизированная пением птиц. Я начала думать, что лягушки, собиравшиеся вокруг нее, действительно с ней беседовали.

Ничто не наносило ей вреда. Даже аллигаторы поддерживали почтительное расстояние, выставив из воды свои глаза, чтобы только наблюдать за ней, когда она прогуливалась вдоль берегов болота. Будто болото и все его дикие обитатели считали ее своей сестрой.

– Она имела привычку брать нашу пирогу и управлялась с шестом не хуже своего отца. А путь она знала, безусловно, лучше его – никогда не натыкалась на мели и коряги. Она уходила в глубь болота, в места, редко посещаемые человеком. Если бы она захотела, то стала бы лучшим проводником по болоту, намного лучшим, чем даже Джек, – рассказывала бабушка.