Рубин из короны Витовта
Шрифт:
– Так, похоже, у него серьёзные намерения…
Музыканты звонким аккордом закончили игру, и Ференц отвесил общий поклон. В зале загомонили, обсуждая выступление Шомоши, а сам он скромно отошёл в сторону, давая возможность всем желающим выстроиться для следующего танца. Музыканты снова заиграли, пары танцоров пришли в движение, и бал продолжался, восприняв пляску Шомоши как дополнительное украшение праздника…
Позднее, когда сменилось уже несколько танцев, Шомоши отважился подойти к Беате и остановиться рядом. Она кинула на Ференца выразительный взгляд и неторопливо, словно приглашая его идти следом, пошла, обходя группы
Женщина незаметно покинула зал, а когда потом, уже на галерее, Шомоши догнал её, Беата укоризненно посмотрела на Ференца:
– Скажите честно, вы сами догадались устроить это, или вас кто-то надоумил?
От её интонации Шомоши несколько растерялся, но почти сразу начал оправдываться:
– Между прочим, это ваш дядя посоветовал сделать так. И вроде, как мне кажется, получилось совсем неплохо…
– Так… – Беата немного помолчала, а потом со странным намёком добавила: – Я видела, вам сама королева улыбнулась…
– Ну и что? – загорячился Шомоши. – Заверяю вас, отныне моя единственная королева – вы!
– Прошу вас, не шутите так… – Беата почему-то оборвала себя на полуслове и быстро пошла по галерее.
Шомоши торопливо догнал женщину и решительно остановил:
– Поверьте, я не шучу!
– А если так, – Беата внимательно посмотрела на Шомоши и, заметно колеблясь, сказала: – Мой дядя намекнул мне, что у вас по отношению ко мне серьёзные намерения… Это правда?
– Так, пани Беата! – решительно подтвердил Шомоши.
– Ну если это действительно правда, то я хочу сообщить вам, что из этого ничего не получится…
– Почему, пани Беата? – растерялся Шомоши.
– А потому, пане Ференц, – женщина низко наклонила голову, – что я бедна и у меня нет ничего…
Шомоши довольно долго молчал, а потом заговорил с подкупающей убеждённостью:
– Пани Беата, я гранычар и не имею особых богатств, но я обещаю вам… У нас будет всё! А для того, чтобы вы поверили мне окончательно, в знак своей верности и любви я дарю вам это королевское ожерелье….
Беата неожиданно увидела в руках у Шомоши женское украшение, так и игравшее искристыми отблесками драгоценных камней, счастливо всхлипнула, сама того не замечая взялась рукой за локоть Ференца и прижалась лицом к плечу рыцаря…
Штурмбаннфюрер СС Вернер Минхель в полном восторге бегал по комнате. В руках он держал целую пачку документов и время от времени тряс ими в воздухе, обращаясь к Гашке и беспрестанно повторяя:
– Ты смотри, что получилось!.. Ты ж посмотри…
Гашке надоело, что ему почти в нос тычут какие-то бумаги, и он возмутился:
– Говори толком, что такое интересное ты узнал?
– А ты не забыл, что я тебе говорил о родовой памяти? – Вернер наконец-то прекратил беготню и плюхнулся в удобное кожаное кресло.
Стоит заметить, что последнее время, занимаясь одним делом, старые друзья виделись почти ежедневно, причём каждый раз Теодор шёл к Вернеру, а не наоборот. И происходило это так не потому, что у Минхеля была вполне приличная квартира в центре, а от того, что такая встреча давала возможность Гашке в очередной раз прогуляться городом, чтобы лишний раз убедиться в своей значимости.
Вот и сегодня, едва зайдя в комнату и увидев Вернера в таком возбуждённом состоянии. Гашке сначала решил, что произошло что-то неприятное, но, разглядев пожелтевшие бумаги, которые держал Вернер, он понял: дело в другом. Предчувствие не подвело, и как только Гашке уселся в кресло напротив хозяина и вопросительно глянул на Вернера, тот заговорил намного спокойнее:
– Смотри, Теодор! В твоём документе упоминался какой-то Ганс Минхель. Я тоже Минхель, только Вернер. И вот почему-то мне показалось, что тут есть родственная связь. По крайней мере, такое ощущение у меня сразу возникло…
– Ну, могло быть и то, что ты просто себя в этом убедил, – усмехнулся Гашке. – Разве других Минхелей нет?
– Нет, всё равно я уверен, – со странным упрямством отозвался Вернер. – Я это и впрямь ощущаю! И ты, Теодор, не смейся. Вот есть такой учёный, Карл Вилигут. Он утверждает, что у людей есть так называемая родовая память. Она означает, что мы при определённых обстоятельствах можем вспомнить не только происходившее с нами лично, а и то, что случалось с кем-то из наших предков…
– Не знаю, не знаю… – Гашке замолчал и, немного подумав, нашёл ответ, так сказать, в историческом смысле. – Если уверен, то проверяй… Ищи документы, может, что и сохранилось…
– А ты не забыл, где твой Минхель жил?
Походило на то, что Вернера таки здорово зацепило это предположение, потому Гашке ответил без задержки:
– Между прочим, не где-нибудь, а в Нюрнберге…
– Ты смотри… В Нюрнберге… – вслед за Гашке задумчиво повторил Минхель. – Это-то меня и поразило. Сейчас ты мне в который раз говоришь: ищи документы. Вот я и искал. Только в отличие от тех сведений и бумагах, за которыми мы сейчас охотимся вместе, я начал свой собственный поиск. И вот, смотри!..
Вернер привстал, выложил на небольшой столик, стоявший у кресла Гашке, бывшую у него в руках пачку документов и с видом победителя откинулся на мягкую спинку. Теодор без особого интереса начал перебирать бумаги. Но, когда он уже пересмотрел почти всё и дошёл до последних листков, то, отложив общую пачку в сторону, начал тщательно раскладывать на столе оставшиеся документы.
– Что именно тебя там заинтересовало? – спросил Вернер, заметив повышенное внимание Гашке к этим бумагам.
– Пока что то, как ты всё это раздобыл… – углублённый в чтение ответил Гашке, но Вернер был горд своим успехом и похвалился:
– Тебе же известно, какое значение у нас придают чистоте расы! Потому и на такие запросы отвечают быстро. Что же касается меня, то я очень доволен. По крайней мере, я теперь имею возможность поимённо назвать всех своих родичей за целых пятьсот лет!
– Ну да… Но и для нас тут есть кое-что весьма важное… – Гашке наконец оторвался от бумаг.