Рубин королевы
Шрифт:
– Ты сам согласился – я не вынуждал тебя. Если бы я предупредил тогда, ты мог бы отказаться...
– Естественно, я отказался бы!
– И подверг бы себя опасности. Разве ты не понимаешь, при каком режиме мы живем? Кто ничего не знает, тот ничем и не рискует.
Герарди не ответил. Было бы слишком трудно опровергнуть слова Альдо. В нынешнем 1924 году Италию захлестнула настоящая волна терроризма. Победа фашистов на парламентских выборах была сокрушительной, и, чтобы закрепить ее, Муссолини поспешил аннексировать Фиуме [8] , в чем его всецело поддержал величайший
8
Ныне Риека, крупнейший порт Югославии.
Гондола с крылатыми львами неторопливо поднималась по Большому каналу. Альдо, какое-то время помолчав, спросил:
– Ну что? Что ты решил? Могу я рассчитывать на твою помощь?
Очнувшись от глубокой задумчивости, священник вздрогнул:
– Разумеется, ты можешь на меня положиться. Тебе надо написать официальное прошение, изложить причины, заставляющие тебя добиваться расторжения брака. Я передам его святейшему патриарху, но не стану скрывать: ссылка на брак «vi coactus» меня немного беспокоит. Одним из свидетелей со стороны твоей супруги был Фабиани, главарь чернорубашечников, а поскольку эти люди стоят у истоков шантажа, жертвой которого ты стал, им наверняка не понравится подобная огласка.
– Огласка! Огласка! Я не собираюсь кричать об этом на улицах!
– Нет, но в суде адвокат станет задавать вопросы, вполне возможно, затруднительные. Свидетелям также придется давать показания, а они могут просто испугаться... Не лучше ли сослаться на отсутствие интимных отношений, хотя тут тоже могут возникнуть сложности... Твоя жена до свадьбы была девственницей?
– Ты отлично знаешь, что она была вдовой.
– Ее супруг был намного старше ее, мне помнится. Хотя это ни о чем не говорит...
– У нее хватало и любовников, – проворчал Морозини.
– Значит, тем более тебе надо посмотреть правде в глаза. Что тебя ожидает? Признание отсутствия интимных отношений в данном случае может свидетельствовать о... о неспособности супруга.
– Ну уж нет! – вырвалось у Альдо с такой силой, что лодка покачнулась.
Марко Герарди расхохотался.
– Я подозревал, что эти слова произведут эффект! А ведь тебе не о чем беспокоиться: половина Венеции... – или три четверти? – подпишутся под тем, что это неправда.
– Ладно-ладно, не делай из меня Казанову! Послушай, все, чего я хочу, – это быть свободным... И может быть, когда-нибудь создать нормальную семью.
Вот и обсуди это дело с патриархом, расскажи ему что угодно, но позаботься о том, чтобы я, в конце концов, выиграл.
– Ты понимаешь, что это может затянуться надолго?
– Конечно, лучше поскорее покончить со всем этим, но в разумных пределах.
– Отлично. Я повидаюсь с нашим юристом и его преосвященством. Попробуем найти лучшего церковного адвоката, и я сам составлю вместе с тобой прошение в Ватикан... Вот я и приехал! Спасибо, что подвез.
– Подождать тебя?
– Не стоит. Я могу задержаться. Храни тебя Бог, Альдо!
Выходя из лодки, священник
перекрестил друга.Несколько дней спустя Морозини уже держал в руках образец письма, полностью отвечавшего всем его чаяниям: его желания были изложены там самым подробным образом. Князь, не откладывая дела в долгий ящик, тщательно переписал прошение, надписал в соответствии с протоколом адрес: «Его преосвященству кардиналу Лафонтену» – уроженец Витербо, бывший в то время патриархом Венеции, носил тем не менее чисто французскую фамилию.
Назавтра Альдо отправил Дзаккарию к Анельке с просьбой встретиться с ним в библиотеке перед ужином. Ему показалось более приличным предупредить молодую женщину о том, что он собирается предпринять, а не ставить ее перед свершившимся фактом. Ведь ей предстояло тоже обзавестись адвокатом, а кроме того, Морозини все еще питал слабую надежду прийти хоть к какому-то согласию, которое позволило бы легче пережить неприятный эпизод.
Вечернее платье Анельки – из черного расшитого черными же блестками крепа – лишь чуть смягчало показной траур. Безжалостный Морозини подумал, что его женушка отлично знает, как выгодно траурный цвет подчеркивает золото ее волос.
– Что за торжественное приглашение! – вздохнула она, усаживаясь на кушетку и дерзко закидывая одна на другую свои изящные, обтянутые черным шелком ножки. – Могу я закурить или обстоятельства слишком серьезны?
– Не стесняйте себя. Впрочем, и я последую вашему примеру, – сказал Альдо, вынимая портсигар и предлагая ей сигарету.
Вскоре две тонкие струйки голубого дыма поднимались к роскошному кессонскому потолку.
– Итак? – спросила Анелька с тонкой улыбкой. – Что вы хотели мне сказать? У вас такой вид, будто вы приняли важное решение...
– Я в восторге от вашей проницательности. Я действительно принял решение, которое, по всей видимости, вас не удивит. Я хочу обратиться к его святейшеству папе с просьбой расторгнуть наш брак.
Последовавший мгновенно ответ был более чем резок:
– А я отказываюсь!
Альдо пересел поближе к бювару, где хранились многочисленные почетные свидетельства о его титулах, словно надеясь почерпнуть оттуда новые силы для начатой им битвы.
– Не имеет значения, соглашаетесь вы или отказываетесь. Хотя, конечно, было бы проще, если бы мы могли договориться.
– Никогда!
– Понятно. Но повторяю еще раз: я предупредил вас только из вежливости и чтобы дать вам возможность обеспечить себе защиту. Мы будем сражаться.
– Вряд ли вы ожидали от меня иного ответа! Я слишком много сил положила на то, чтобы выйти за вас замуж!
– Меня уже давно интересует почему?
– Очень просто: потому что я люблю вас! – бросила она сухо и нервно. Резко контрастируя с тоном сказанного, слова прозвучали странно.
– Хорошо сказано! – не удержался от иронии Морозини. – Какой мужчина устоял бы перед таким страстным объяснением!
– От вас зависит, чтобы я говорила иначе.
– Не стоит труда, и вы знаете это!
– Как угодно... Могу я узнать, чем вы обосновываете свою просьбу?
– Вы с отцом снабдили меня множеством аргументов: союз, заключенный по принуждению и... и не имевший продолжения. Уже одна эта причина само собой подразумевает признание брака недействительным.
Анелька прикрыла глаза, так что оставались видны лишь блестящие золотистые щелочки, и одарила мужа замечательно двусмысленной улыбкой: