Рубиновая верность

А потом я опять застукала Назаренко с женщиной. И не с какой-то там домработницей, которая «сама для него все», а с женой его бывшего компаньона, Димы Измайлова. И на нашей даче. Дача, конечно, не квартира, в которую он обещал не приводить женщин, но тоже вся была обустроена моими руками. Лариса Измайлова, в отличие от Анны Андреевны Птицыной, очень меня испугалась и умоляла не доносить на нее мужу. Так и сказала: «Прошу не доносить». И даже плакала, и утверждала, что ее бес попутал, и сулила мне денег в качестве отступного, будто они были для меня в тот момент важны.

Когда Измайлова уехала на вызванном для нее такси, Назаренко опять без всякой вины во взгляде сказал мне:

– Так надо было.

– Кому? – спросила я. – Тебе?

– Мне… не обязательно… Лариска не в моем вкусе.

– Тогда кому же? Неужели это самому Измайлову «надо было»?!

Я видела, что у Назаренко опять чешутся руки, чтобы отвесить мне оплеуху, но он все-таки сдержался и меня не тронул. Он выпил в один присест бутылку минералки, стоящую на столике у постели, и сказал:

– Димка подложил мне хорошую свинью, а это, как ты знаешь, со мной не проходит.

– И ты решил проучить Измайлова при помощи жесткого секса с его женой? – воскликнула я, картинно всплеснув руками.

– Ты не понимаешь… Контрольный пакет акций пекарен и сети магазинов у Ларисы. Это бизнес ее родителей, а Измайлов примазался. Он и женился на Лариске только для того, чтобы быть поближе к ее магазинам и свалить от меня. А теперь он начал выпускать продукцию по моим рецептам, которые я от него никогда не таил. Это нормально? Скажи! Нормально?!

– А Лариса-то при чем? Думаешь, принесет тебе в зубах папенькины акции?

– Не знаю пока… Ты ее спугнула… Я ее с трудом уломал на все это… – И он обвел широким жестом развороченную постель. – Теперь придется начинать все сначала.

– И это ты говоришь мне?! – крикнула я, здорово поперхнувшись на последнем слове.

Когда я откашлялась, Назаренко с самым невинным видом спросил:

– А кому же мне еще говорить?

– То есть ты мне открытым текстом сообщаешь, что собираешься еще раз затащить Лариску в постель?!

– Рита! Ну это же для дела!

– Для дела?! А если Измайловой понравится, мы что, станем жить втроем?! А вдруг она не захочет втроем-то? На какую помойку ты меня выбросишь, Илюша?!

– Не говори ерунды!

– Тогда ответь на поставленные вопросы. Я даже готова их еще раз для тебя повторить: «Что ты станешь делать, если Измайловой понравится то, как вы мстите ее мужу, и она захочет делать это ежедневно? Куда ты меня при этом задвинешь?!»

– Думаю, до этого дело не дойдет, – вяло промямлил Назаренко, и я поняла, что дело вполне может до этого дойти. С нуля организованный и выстраданный бизнес значил для него куда больше, чем какая-то Ритуля, его девочка… Да таких девочек…

Я открыла бутылку минералки, стоящую с другой стороны кровати, видимо, приготовленную для освежения Димкиной жены, и тоже выпила ее всю за один присест. Я вдруг поняла, что мое благополучие висит на волоске. Нет, какое на волоске! На тонюсенькой паутинке. Кем я являюсь для Назаренко? Никем. Любовницей. Сожительницей. До чего же отвратительное слово. Когда по телевизору показывают каких-нибудь бомжей в притоне, обычно так и говорят: здесь живет запойный алкоголик Сидоров Сидор Сидорович со своей сожительницей. И сразу представляется, как этот Сидоров сожительствует со своей сожительницей среди отбросов и пустых бутылок из-под стеклоочистителя «Снежинка». Вот и я сожительница. Не жена и даже не невеста. В случае окончательного разрыва с Назаренко мне не достанется ничего из совместно нажитого. Впрочем, все это великолепие, уже несколько лет окружающее меня, не может считаться совместно нажитым, поскольку куплено исключительно на деньги Ильи. Наверняка даже дареные брюлики придется оставить в любимой лакированной шкатулочке, а вечерние туалеты – в зеркальном шкафу. Я представила, как Димкина Лариса поливает мои цветы на лоджии в «Изумрудном городе», и разрыдалась.

Назаренко довольно нежно погладил меня по волосам и сказал:

– Брось, Ритуля! Ничего же не случилось. Все как всегда. Мне Лариска совершенно не нравится… Доска доской, ни тебе груди, ничего…

Идиот! Невоспитанный болван! Ну разве можно так разговаривать с женщиной?! С сожительницей! Какая мне разница, какая у Лариски грудь, если почти полное ее отсутствие на женском теле совершенно не помешало Илье… Да что там говорить…

После делового (то есть нужного для дела) секса с Измайловой Назаренко подарил мне ярко-красную «Ауди», и я закрыла глаза на то, что видела, и даже ни разу не подала вида Лариске, что готова перегрызть ей горло. Сама Лариска долго смотрела на меня глазами нашкодившей кошки, а потом вдруг осмелела и стала клеиться к Назаренко на виду не только у почтенной публики, но и своего мужа Димки. На одной из вечеринок Измайлов пригласил меня на танец и, едва я положила ему руки на плечи, спросил:

– Как думаешь, что все это значит?

– Что именно?

– Будто не видишь, что происходит с Лариской!

– Мне нет дела до твоей жены!

– Врешь! Я же вижу, что ты готова ее прирезать! – проявил необыкновенную прозорливость Димка.

– Ты прав: мне не нравится, что она липнет к Назаренко, но я знаю, что у нее ничего не получится.

– Зато может получиться у Назаренко.

– В смысле? – похолодела я. Одно дело, когда мы что-то обсуждаем и до чего-то договариваемся с Ильей, и совсем другое, когда это делается уже достоянием общественности.

– А в том смысле, что он может тебя бросить, если Лариска кое-что ему пообещает, – заявил Измайлов и внимательно проследил за моей реакцией.

Я постаралась держать себя в руках, но мои руки на его плечах дрогнули. Димке реакция понравилась, и он сказал:

– Предлагаю нам с тобой заняться тем же самым.

– Чем?

– Ну… мы можем, например, поцеловаться на виду у Назаренко.

– Зачем? – испугалась я.

– В качестве эксперимента.

– Это опасно.

– Опасно, – согласился Измайлов, – но я не собираюсь ждать, когда моя жена наставит мне рога, а Илюхе принесет на блюдечке то, что он очень хочет получить. Тебе ждать тоже не советую. У Назаренко, конечно, тяжелый кулак, но, честно скажу, Рита: лучше быть битыми, нежели выброшенными за ненадобностью.

Димка рассуждал практически так же, как и я сама, а потому мы с ним выбрали удобный момент и слились в поцелуе. Сразу скажу, мы были биты оба. Измайлов получил свое прямо на вечеринке. Их с Назаренко еле растащили. Истошный крик Лариски еще долго стоял у меня в ушах. Мне Илья отвесил звонкую пощечину дома, когда я попыталась промямлить что-то вроде: «Как ты, так и я».

– Мы уже один раз, кажется, договорились, кто здесь кто и у кого какие права! – гремел он, как мне казалось, на весь «Изумрудный город». – Повторяю! Я буду спать, с кем хочу и когда захочу! Хочу – для дела, хочу – для тела! А тебе, если ты собираешься остаться со мной, нельзя! Понятно?! Ты моя – и все! Как вот эти камешки, что блестят у тебя в ушках! Как твои тряпки и красная машина! Здесь все мое! Я все это заработал! И тебя я уже давно заработал! За все заплачено: и за твои ласки, и за поцелуи! Это ты мне должна, понятно?!! И если я еще раз увижу тебя с Измайловым или с кем-то другим – убью! Не сомневайся!

Я и не сомневалась. Но чувствовать себя вещью, даже такой дорогой, как красная «Ауди», не очень приятно. Я вынула из ушей бриллианты, засунула их в нагрудный карман пиджака Назаренко и тихо спросила:

– Сколько времени я должна еще отрабатывать поцелуями и ласками, чтобы с тобой расплатиться до конца?

– Да у тебя всей жизни не хватит! – рявкнул он.

– Неужели же я такая дешевка, Илюшенька? Неужели эти камешки, что лежат у тебя в кармане и вот в этой коробчонке… – я смахнула рукой на пол шкатулку с украшениями, и золотые вещицы разлетелись по всей комнате, – дороже, чем… моя любовь?