Рудничный бог

– Не могу я столько ждать. Дело, вишь, не мое, а государственное, – Сысой Псоич постучал ногтем по письму. – И коли будут мне чинить в сем деле преграды, отпишу я самому князю Петру Константинычу Ольденбургскому, да расскажу, какие тут мне в государственном деле преграды чинятся. И как думаете, кому более поверят, вам или мне?

Начальника приказа прошиб пот, когда заводчик посмотрел ему прямо в глаза. Очи у Сысоя Псоича были, как у змеи. Холодные, пустые – и манящие.

«Чур меня, чур! – подумал начальник управы. – Матерь Божья, пресвятая Дева! Спаси и сохрани!»

Слабеющими пальцами скрутил кукиш – вроде стало отпускать. Но страх остался.

– Не понимаю, на что вам столько мужиков? Не новую ли шахту рыть надумали?

– Именно так. Редкие самоцветы удалось сыскать. Будет сие не только короне полезно.

А было это так…

Не хотелось Сысою Псоичу бросать Невей-реку. На ее берегах, вблизи Невейска, чего только в земле не лежало. Богатства этого края были не в железе и не в золоте. Да и меди тут было не так уж и много. Иные металлы, что ценились по крупицам, намывались из здешней руды. Серебро и поделочный камень служили лишь прикрытием. Эти-то шахты продолжали работать, но те, ради которых и затеял Сысой Псоич все дело, оказались заброшены. Нужны были новые, а где их копать? Рудничный бог ревниво хранит свои богатства. Пуще имени своего бережет подземные недра. И от его благосклонности зависит, не истощатся ли и серебряные копи, не придется ли людям вовсе покидать берега Невей-реки.

Пока крепили старые штольни, Сысой Псоич облазил все горы. Вставая чуть ли не засветло, пешком обходил окрестности, чуть не на карачках ползал по земле – искал знака. Не могло такого быть, чтобы не нашлось выхода подземных руд. Рудничный бог суров, жесток, но и хитер и коварен. Иной раз он нарочно выдает местонахождение своих богатств в надежде заманить алчных людей в ловушку. Налетят глупцы на дармовщинку – да и попадутся, как мухи в мед.

Но был еще способ, как заставить Рудничного бога самого пожелать поделиться накопленным. В свое время Сысой Псоич именно так обрел богатые угодья на Невей-реке. Отчего бы не попытать счастья второй раз?

В этот раз он не пошел в горы, а спустился к берегу реки. Чуял, что ловить удачу надо здесь.

И понял, что не ошибся, когда под кустами ракитника услышал двухголосый шепот. Парень и девка!

– Ну, Дуняша, ну дозволь…

– Пусти!

– Ну, я только поцеловать…

– Ну, ладно. Разве в щечку…

Шорох, сдавленный вздох, потом вскрик и шлепок:

– Да ты чего, Дунька?

– А того! Лапы-то не больно распускай! Куда под подол полез?

– Ну я того… Ну, потрогать только…

– Руки убери!

– Ну, Дуняша… Ну, ягодка моя сладкая…

– Кому сладость, а кому горечь! Все вы, парни, хороши! Сорвете маков цвет и поминай, как звали! А мне потом ворота дегтем вымажут? А мамка чего скажет? Тятька – тот вовсе косы повыдергает!

– Не повыдергает, небось.

– Откуль знаешь?

– Ну, я ж и посвататься могу…

– Ой… Васятка…

– А чего? Вот как пост пройдет, так сватов и зашлю. Пойдешь за меня, Дуняха?

– Не пойдет.

Парочка хором вскрикнула, когда Сысой Псоич воздвигся над ними из кустов.

– Ой, лихо! Колдун! – вскрикнула Дуняша, падая на землю и закрывая лицо руками. Парень остолбенел, разинув рот.

Хозяин рудника только усмехнулся. Слухам о своей колдовской силе он не препятствовал – наоборот, поддерживал, справедливо полагая, что так его будут больше бояться. Да и что скрывать правду? Действительно знается он с нечистой силой. И даже больше того. Людям не стоит знать разве что, как далеко простирается его власть над незримым миром и насколько велики силы того, кто среди них известен как хозяин небольшого рудника. Но ведь и Петр Ольденбургский, поставлявший ему заказы, тоже не простой человек. И только он знает, кому и на что идут все те редкие руды.

– Попались, – промолвил он. – Теперь не уйдете!

– Помилуй! – вскрикнул парень, валясь в ноги.

– Молчать! В глаза смотреть!

Девка взвыла дурным голосом, но тут же осеклась, зажимая себе рот руками и глядя на колдуна белыми от ужаса глазами. Парень не мог и того.

Сысой Псоич окинул обоих пристальным взглядом. Девка ничего. Спелая. А вот парень…

– Ко мне!

Вскинул руку, растопырив пальцы. Парень побелел, задрожал мелко, но ослушаться не посмел, приблизился, опускаясь по знаку колдуна на колени. Глаза его остекленели, когда ладонь легла ему на голову. Ногти впились в кожу под волосами, захватили в горсть вихры, заставив запрокинуться.

– Слушай меня, – глядя глаза в глаза, раздельно промолвил колдун. – Завтра поутру придешь на рудники. Скажешь, что хочешь работать. Спустишься в забой. Пока я не отпущу. Понял?

– Приду, – пролепетал парень.

– А сейчас ты все забудешь, – колдун разжал пальцы, отступил. – Иди!

Парень встал, сделал шаг, покачнувшись, как пьяный.

– Васятка, – взвыла девка, но тот даже не посмотрел в ее сторону. Побрел к поселку, тупо глядя перед собой сонными глазами.

Оставшись наедине с колдуном, Дуняша тоненько заскулила. Ее скулеж стал громче, отчаяннее, когда Сысой Псоич обернулся к ней.

– Иди за мной!

И зашагал вперед, не оборачиваясь и не следя, идет ли за ним девка. И так знал, что идет – вон как скулит, дуреха. Чует, что к чему. А ведь зачаровать-то нельзя. Должна понимать, что происходит, должна чуять страх – и все равно подчиняться. Когда жертва кричит и бьется, оно к лучшему. Как звери сбегаются на кровь, так и Рудничный со своими слугами пойдет на ее чувства. Для этих, которые там, слаще страха нет ничего. У них над колдуном Сысоем потому и нет власти, что он, колдун Сысой, никогда не испытывал никаких сильных чувств. О чем бы ни шла речь, что бы ни происходило, он всегда оставался спокоен и холоден.

На ходу полез в калиту на поясе, достал палочку-рогатку, отшлифованную десятками и сотнями прикосновений его рук до того, что она и на дерево перестала походить. Взялся за концы, покачал туда-сюда и пошел осторожнее.

Шагали они в сторону от человеческого жилья. Вечерело. Становилось прохладно. Запели комары, когда они вступили под кроны росших на склоне горы деревьев. Где-то в лесу, где уже было темно, закричала сова. Дуняшка клацнула зубами, тоненько взвыла от страха. Только бы не помешала! Только бы не пришлось останавливаться и тратить на нее время и силы!

Толстый слой кедровой хвои вперемешку с прошлогодней листвой и пробившейся сквозь нее летошней травой пружинил под ногами. Колдун Сысой умел ходить по лесу так, что его еще в юности считали сыном лешего. Да мать и сама не могла точно сказать, от кого понесла единственного сына. Как бы то ни было, в лесной чаще Сысой чувствовал себя, как дома. И сейчас шагал уверенно, туда, куда вела его лоза. Шел и тихо бормотал себе под нос:

Змею – камень,

Руде – пламень.

Древу – солнце,