Рудничный бог

Судя по улыбке Нелли, она уже вполне смирилась с потерей.

– Да, я даже заболела, – Настя решила поддержать невинную ложь, тем более, что правду все равно почти никто не знал. – Простудилась.

– Сочувствую от всего сердца! Зимой, в деревне, больная, да еще и в одиночестве! Зато теперь ты вернулась…

– Вернулась, да только не ради развлечений, – вздохнула Настя.

– Да, я смотрю, ты в трауре…Твоего мужа приговорили?

– Да, – Настя в первый раз посмотрела на свекровь. Со слов Елисея она знала приговор, вынесенный его брату, – к каторге и ссылке.

– Это ужасно! – вынесла вердикт гостья. – И что ты теперь будешь делать?

Решительная минута настала. Настя выпрямилась.

– Фелициата Алексеевна, – сказала она, – может быть, прикажете подать горячего шоколада или кофию?

Княгиня милостиво кивнула головой.

Ни пить горячий шоколад, ни кофий, до которого была охотница ее свекровь, Насте не хотелось. Но ей нужна была эта пауза в разговоре.

Улучив миг, когда горничная отвлекла старую княгиню, подавая ей чашку шоколада, она сунула Нелли свернутое в трубочку письмо, шевельнула одними губами: «Передай!» – и сурово сдвинула брови, чтобы у подруги не возникло желания начать расспросы. Поняла ее Нелли или нет, но она быстро накрыла письмо ладонью.

Это было составленное на высочайшее имя прощение – Настя умоляла императора помочь ей узнать хоть что-нибудь о судьбе мужа и, если возможно, разрешить свидание. А может быть, и получить согласие на что-то большее. Последовать за ним, за Алексеем, туда, где он отныне будет жить – такое она еще несколько недель назад не могла и помыслить в страшном сне. Но с каждым часом с того мига, как она узнала о его приговоре, эта мысль крепла в ее голове. Многое тут зависело от того, согласится ли император дать ей аудиенцию.

Посидев еще несколько минут и вывалив на Настю ворох свежих новостей, Нелли Шумилина засобиралась домой, и отбыла, оставив молодую женщину терзаться от страха и неизвестности.

Миновало несколько дней. Как-то за завтраком Елисей бросил мимоходом, что на днях осужденных отправляют этапом за Камень. С невесткой он не разговаривал, обращался при этом к своему отцу, но Насте почудился предостерегающий взгляд, который бросил на нее свекор. С тех пор каждое утро верная Малаша отправлялась «за покупками» к Навьей башне. Она пропустила мимо две группы кандальников. Алексей Михайлович Варской был отправлен с третьей.

Это известие – Малаша видела Алексея, ей удалось передать весточку! – подкосило Настю сильнее, чем все дурные новости за последние недели. Алеша жив, он знает, что она была рядом все это время, что это не ее вина в том, что они не встретились до сих пор – и в то же время он покинул город, он идет с толпой кандальников в далекие земли, где ему суждено кануть, быть может, навсегда. А она остается здесь, хранить память о нем, ждать, тосковать и молиться… Как же тяжела сама мысль о разлуке! И чем занять эти невыносимо долгие годы?

Она еще пребывала в этом тягостном оцепенении, когда ей доложили о визите доктора Штерна. Благообразный низенький худенький старичок в старинном, вышедшем из моды лет эдак двадцать тому назад камзоле и в парике с косичкой, как носили еще при отце нынешнего императора, неслышными шагами вошел в комнату, где вместе с приживалкой сидела Настя. Приживалке официально вменялось в обязанность подать воду или нюхательные соли, если барыне станет дурно. Настя не могла без отвращения смотреть на эту старую деву с длинным носом и затравленным взглядом бродячей кошки.

– Топрый день, сударыня, – приветствовал ее доктор Штерн.

– Добрый день, сударь, но я не звала доктора, – ответила Настя. – Если только моя свекровь, но она…

– Нет, я приехал по поручению иной шеловек, – старичок пытливо оглядел ее маленькими живыми глазками, в которых светилось участие. – Надо ше, какая молодая и красивая коспоша! И, должно быть, счастливая коспоша…

– Молодая – да, – Насте шел двадцать первый год. – Но вот счастливая ли… Мое счастье далеко.

– Не ф могиле – это главный! И фы фсе-таки счастливая коспоша, – стоял на своем доктор. – Фас так люпит фаш супруг…

– Алеша? – забыв про приживалку, Настя вскочила и бросилась к старичку-доктору, хватая его за руки. – Вы его видели? Когда? Где?

– В Грачином Гнезде, расумеется, – рассмеялся тот ее горячности, – да успокойтесь фы, сударыня! От большой радость тоже мошет быть беда! Фот, – в ее руки лег большой апельсин, – это он просил перетать фам!

Он намекал на ее положение, и Настя тут же уселась на диван, сжимая яркий плод в руках. Подумать только! Этой шершавой кожуры, может быть, касались руки ее мужа!

– Расскажите! Расскажите мне все! Вы его видели? Говорили с ним? Как он?

– О, сколько в фас огня, – покачал головой доктор. – Расумеется, я расскашу.

Он пустился в подробный рассказ, не упуская ни одной детали, как, наверное, говорил бы с коллегой, обсуждая интересный врачебный случай, когда нет места преступному и небрежному умолчанию о фактах и любых мелочах, способных пролить свет на загадочную и малоизученную болезнь. Настя слушала его, затаив дыхание и боясь лишний раз перебить, чтобы ее собеседник не потерял нить разговора, ловила и впитывала каждое слово.

– Фаш супруг так фас люпит…– закончил доктор Штерн. – Он только шалеть, что у него не быть для фас какой-нибудь подарок на память… Но он просить фас быть сильной, тфердой, не падать дух и поминать его ф молитфах…

– Я молюсь за него каждое утро и вечер, – вздохнула Настя, – но легче мне не становится.

– Я бы прописать фам капли, если бы существовать лекарство от разлука, – доктор Штерн погладил молодую женщину по руке. – Но – увы! – нишем не могу помочь…

– Мне никто не может помочь, – Настя отвернулась, чтобы скрыть слезы. – Я сижу в четырех стенах, меня даже в сад не выпускают прогуляться! Сторожат днем и ночью, – она покосилась на приживалку, которая, несомненно, слышала каждое слово и запоминала, чтобы доложить старой княгине. Но сейчас молодой женщине было все равно. Она вдруг ощутила злость, и эта злость придала ей сил. В конце концов, ей удалось убежать от бдительного ока матери. Неужели не получится сбежать второй раз?

– Я писала несколько раз, – продолжала она. – Но мои письма перехватывали. А если кто-то и писал мне самой, то я просто не получила ни одного послания. Я питаюсь только слухами и собственными домыслами. А между тем Алексей с каждой минутой от меня все дальше и дальше. Что мне делать, доктор?

– То, что фам подсказывает фаше сердце, – честно ответил тот.

– Мое сердце… – Настя усмехнулась. – Мое сердце, как я узнала несколько часов назад, бредет по дороге за Камень!

– Тогда фам надо следофать за ним!