Рудольф Нуреев. Неистовый гений

Вторая комическая роль Нуреева – Базиль в балете «Дон Кихот». Я бы, однако, добавила в этот список еще и Франца из балета «Коппелия» по мотивам новеллы Гофмана «Песочный человек» на музыку Луи Делида (постановка Эрика Брюна для Национального балета Канады, 1974 г.).

В этом классическом французском балете Нуреев великолепен в образе молодого шалопая, который умеет и сам пошутить и над которым подшучивают (по сюжету он влюбляется в механическую куклу Коппелию, но его невеста Сванильда быстро прочищает ему мозги). Как писали Мод и Найджел Гослинги, «Рудольф играет здесь самого себя – он обожает паясничать!»²⁸. Эрик Брюн неслучайно пригласил Нуреева на главную роль!

Совершенно очевидно, что балеты прошлого с Нуреевым обрели второе дыхание, а его самого наиболее часто сравнивали с Вацлавом Нижинским. Карьера Нуреева настолько похожа на жизненный путь Нижинского, что в июле 1961 года он получил предложение воплотить в кино образ своего знаменитого предшественника. Что ж, Нуреев и Нижинский действительно похожи. И того и другого в мире воспринимали как русских, но по происхождению один поляк, а другой татарин. Оба вышли из одного театра – Мариинского (который потом стал Кировским) и оба покинули его (ради Запада!) примерно в одном возрасте: Нижинский в двадцать лет, Нуреев в двадцать три года. Оба стали знамениты в Париже буквально за один день. Первого называли «северным Вестрисом» [28] , второго – «новым Нижинским». И тот и другой родились в бедных семьях (единственное различие, правда существенное, – родители Нижинского были танцовщиками), у обоих были натянутые и даже бурные отношения с отцами, над обоими насмехались в училище, в частности из-за этнической принадлежности (молодого Нижинского дразнили «полячишкой» и «япошкой» – за узкий разрез глаз и высокие скулы, а Нуреева – «татарским голодранцем»), оба плохо приживались в коллективе. У обоих строение тела было мало приспособленным к танцу (короткие ноги, сильные бедра, широкий торс и узкая талия у Нуреева; не по-балетному плоские ступни у Нижинского). Они танцевали одни и те же репертуарные роли²⁹, и оба испытывали потребность изменить законы балета. Нижинский хотел танцевать на пуантах (он даже предлагал однажды выйти на сцену вместо Тамары Карсавиной в «Жар-Птице») и отказался надеть приличествующие кюлоты в «Жизели», из-за чего был изгнан из Мариинского театра. Вам не кажется знакомым этот сюжет? Согласно редким свидетельствам тех, кто видел на сцене и Нижинского, и Нуреева (Нижинский покинул сцену в 1917 году³⁰, а умер в 1950 году в Лондоне, в возрасте шестидесяти одного года), оба обладали кошачьей грацией и великолепной элевацией. И оба завораживали публику. (Здесь надо бы добавить: «И не всегда восторженно воспринимались балетными критиками…») Но на этом общее течение их судеб заканчивается.

28

Вестрис, Огюст (1760–1842), французский танцовщик; после революции 1789 года эмигрировал в Лондон. Отличался виртуозной техникой и необыкновенной для того времени прыгучестью.

Карьера Нижинского была короткой (десять лет), а остаток жизни – зловещим, с долгим погружением в ад безумия. Карьера Нуреева, напротив, оказалась очень длинной, но его жизнь оборвалась трагически рано. По ту сторону танца Нижинский порождал досужие слухи своим душевным состоянием, а Нуреев – своей экстравагантностью. Как хореограф Нижинский пошел дальше Нуреева, поскольку Нуреев всегда, даже в самых смелых своих изысканиях, держался за классический танец. У Нижинского был наставник – Дягилев³¹, Нуреев был сам по себе. Нижинский трагически воспринимал свою бисексуальность, Нуреев прекрасно уживался со своей «неправильной» ориентацией. Нижинский шокировал там, где Нуреев просто смущал. Нижинский был впереди своего времени, а Нуреев – точно в своей эпохе.

Как ни странно, сам Нуреев совершенно не испытывал гордости от того, что его сравнивали с самым легендарным танцовщиком XX века. Одному журналисту, который как-то спросил его, как он реагирует на то, что его называют «новым Нижинским», Нуреев насмешливо ответил:

– Мне жаль Нижинского, если это так! Не очень-то приятно это слышать…

В действительности Нуреев оставался в сомнении по поводу своей схожести с Нижинским. «Хватит пальцев на одной руке, чтобы пересчитать тех, кто видел его на сцене, поэтому я не понимаю, как можно делать подобные сравнения!» – с досадой говорил он. Но сестра Вацлава Нижинского Бронислава, побывав на спектакле Нуреева в 1961 году, воскликнула: «Нуреев – это реинкарнация моего брата!»

Нуреева, вероятно, пугало повторение судьбы Нижинского, и потому он хотел положить конец этим сравнениям. Наверное, по его мнению, он и так слишком был похож на своего предшественника. Мы не можем сделать каких-либо заключений, потому что до сих пор не найдено ни одного записанного на пленку свидетельства и танец Нижинского можно только вообразить. В течение многих лет Нуреев запрещал себе репертуар Вацлава Нижинского периода громкой славы «Русских сезонов»³². Он отказался от всех предложений сняться в фильмах, где он должен был исполнить главную роль³³. Однако интерес к балетам, которые танцевал Нижинский все-таки оказался сильнее.

С 1962 года Нуреев исполнял роль Поэта в «Сильфидах» Михаила Фокина на музыку Фредерика Шопена. В роли Поэта до него выступал и Нижинский, однако нельзя сказать, что это лучшее из репертуара «северного Вестриса».

В 1963 году Нуреев отважился проникнуть в хрупкий и неустойчивый мир Нижинского, возобновив балет «Петрушка» (музыка Игоря Стравинского, либретто Стравинского и Александра Бенуа, хореография Михаила Фокина; первое представление состоялось 13 июня 1911 года в парижском театре «Шатле» под управлением Пьера Монте).

Сюжет этого лубочного, «балаганного» балета прост: во время гуляния на Масленицу в Петербурге разворачивается трагедия. Кукла Петрушка влюблен в куклу Балерину, но она предпочитает Петрушке Арапа, набитого соломой. Всё условно, и… всё по-настоящему, как в «большом» балете. Рудольфа – Петрушку восхваляли, он был ярким, но, увы, не слишком убедительным: роль одураченной, униженной куклы была не для него. Однако когда в самом конце он возникал на сцене в виде привидения (Арап убивает Петрушку), в нем все же было что-то от отчаявшегося Нижинского, каким он стал в конце жизни.

Нуреев-артист возобладал над Нуреевым-танцовщиком, и это было другое прочтение балета – балета о Нижинском и его «кукловоде» Дягилеве, как написала одна из газет.

Однако критика в целом разнесла нуреевского «Петрушку» в пух и прах, в том числе и Александр Бланд (напомню, псевдоним Найджела Гослинга), который заметил, что «попытка была не очень удачной»³⁴. Сам Нуреев также был недоволен, и ему понадобилось еще десять лет, чтобы вернуться к этой «очеловеченной кукле». Рождественский спектакль 1972 года, состоявшийся в Парижской опере, оказался куда более убедительным³⁵. Нуреев попытаться изобразить существо слабое и отчаявшееся, это был его Петрушка. Работа была проделана огромная, хотя вряд ли кто мог сказать о нем так, как Сара Бернар сказала о Нижинском, когда увидела его в балете Стравинского: «Мне страшно, мне страшно, потому что я вижу самого большого в мире актера».

В 1979 году Нуреев выступал в Соединенных Штатах с программой «Памяти Дягилева»³⁶. За один вечер публика увидела «Петрушку» и «Видение розы», а также – впервые! – «Послеполуденный отдых Фавна», знаменитый балет Нижинского, наделавший шуму в 1912 году. Столь плотная программа позволила увидеть Нуреева во всех ипостасях. Публика валила валом, но критика привередничала. В частности, Арлен Крос, язвительное перо «Нью-Йоркера», позволила себе написать: «Петрушка Нуреева поистине ужасен! Суетливый, вертлявый, нескладный – как маленький мальчик в поисках туалетной комнаты!»³⁷.

Мы много говорили о «Петрушке» и ничего – о «Видении розы». Этот одноактный балет на музыку Карла Вебера поставил Михаил Фокин. В основу балета положено стихотворение Теофиля Готье «Я – дух розы, которая вчера на балу была у тебя в руках…». Нижинский ненавидел свою роль в этом спектакле, находя ее «слишком красивой», хотя и приносящей успех. В смело облегающем костюме с нашитыми розовыми лепестками он буквально гипнотизировал публику. Особенно впечатляющим был финал, когда Нижинский исчезал в плавном прыжке: он и вправду был ускользающим видением.

«Слишком красивая» роль давно привлекала Нуреева. Приехав на гастроли в Париж в мае 1961 года, он узнал, что Пьер Лакотт хорошо знаком с этим произведением, и попросил его позаниматься с ним. «Рудольф был очень нетерпелив, – вспоминает французский хореограф. – Он словно чувствовал, что ему надо делать все быстро. Мы провели в зале около двух часов. В одном месте он поменял положение рук, и я сделал ему замечание, но он ответил: „Не надо прерывать мое вдохновение“. Позже он в сердцах сказал мне, что работать со мной невозможно»³⁸.