Рука на пульсе. Случаи из практики молодого врача, о которых хочется поскорее забыть

В ответ отец с еще большей яростью стукнул кулаком по стене. Его жена закричала, чтобы он прекратил. Оба начали осыпать друга взаимными обвинениями, и я почувствовала себя хлебной крошкой, угодившей в водоворот. Я понимала, что это рак, а вовсе не я, разрушал их привычный мир, но, несмотря на все логические доводы, не чувствовала себя менее виноватой. Чтобы дать им время справиться с печальной новостью, я ретировалась в коридор, где начала заполнять медкарту пациентки. Наверное, так я пыталась спрятаться.

Я понимала, что это рак, а вовсе не я, разрушал привычный мир родных пациентки, но, несмотря на все логические доводы, все равно чувствовала себя виноватой.

Когда я вернулась, буря улеглась и на смену гневу пришло покорное смирение с реальностью. Отец Сары по-прежнему отводил от меня взгляд, но теперь он молча вытирал слезы, как и остальные члены семьи. Я завела речь о тонком балансе, который нужно соблюдать: с одной стороны, необходимо облегчить симптомы, с другой – проследить за тем, чтобы пациент оставался настолько в сознании, насколько это возможно. Я объяснила, что моя первостепенная задача – обеспечить Саре максимальный комфорт, и пообещала, что буду изо всех сил стремиться сделать последние дни ее жизни безболезненными и приятными. Мы принялись обсуждать, как будут проходить следующие часы и дни пребывания Сары в больнице. Наконец слова иссякли.

Я уже собралась было уйти, но в нерешительности задержалась у порога, не отпуская дверную ручку. В конце концов, именно я лишила семью последних надежд, и мне, наверное, хотелось это хоть как-то компенсировать.

– Надеюсь, вы не будете против, – обратилась я к матери Сары. – Мне хотелось бы кое-что вам сказать перед уходом.

Она встала, и мы посмотрели друг другу в лицо. Пока я говорила, слегка нервничая и чувствуя, как кружится голова из-за боязни, что мои слова могут быть восприняты неверно, она не отводила от меня глаз.

– Когда я зашла в палату к Саре сегодня ночью, то увидела две вещи. Прежде всего я увидела пациента больного настолько, что дальше некуда. Вы же знаете, что не нужно быть врачом, чтобы понять, насколько плачевно состояние вашей дочери. Но вместе с тем я увидела и кое-что другое. Я увидела человека, окруженного любовью. Вы все были там, рядом с ней, и вы давали ей то, в чем она нуждается больше всего на свете. Вы окружали ее своей любовью. Я повидала многих людей, которые умирали в полном одиночестве. Сара же избежала подобной участи. Она знает, что ее любят. И все благодаря вам.

Может, все это прозвучало сентиментально и неуместно, но это сущая правда. Мне доводилось держать за руку слишком много пожилых, всеми забытых пациентов, испустивших последний вздох в одиночестве за неимением друзей и родных. Меня неизменно приводит в смятение тот факт, что вся жизнь человека может быть сведена, в конечном счете, к этому – к концу, который останется совершенно незамеченным, который некому будет оплакивать. Мать Сары, к моему удивлению, шагнула вперед и обняла меня. Она поблагодарила меня, хотя по ее щекам струились слезы.

Мои силы были на исходе. Я ушла, чтобы не разрыдаться самой.

Когда я пришла на сестринский пост, мне вручили список задач, накопившихся с тех пор, как я оставила у медсестер пейджер: он занимал почти целую страницу формата А4. Я окончательно пала духом: придется всю ночь носиться, чтобы наверстать пропущенное время. Словно в подтверждение этих мыслей, пейджер запищал: «Остановка сердца, остановка сердца, реанимационная бригада в палату 6А. Реанимационная бригада в палату 6А». Бог ночи решил затеять грязную игру.

– Ой, а я как раз собиралась сделать вам чай, – дружелюбно сказала одна из медсестер, пока я убегала по коридору и мысленно проклинала все на свете.

Приблизительно в то же время медицинский директор английского подразделения Национальной службы здравоохранения Великобритании – сэр Брюс Кеог, профессор, кардиохирург, – начал поднимать шумиху в СМИ, выступив с речью о новой важной миссии организации – «семидневной» работе НСЗ. В те же выходные газеты пестрели цитатами из его выступления, совершенно не удосужившись упомянуть, чем на самом деле каждому из нас придется расплатиться за иллюзорный полноценный медицинский уход в течение семи дней в неделю.

Конец ознакомительного фрагмента.