Руками не трогать

Михаил Иванович решил поехать домой, чтобы утром вернуться в музей. Спал он плохо – ему снилась Елена Анатольевна в народном костюме, перебирающая струны на гуслях.

Мучилась бессонницей в эту ночь и Елена Анатольевна. Она никак не могла решить, идти ей на концерт к Гере, и если идти, то с кем. Может, пригласить этого полицейского? Просто из вежливости? Солидный мужчина, в форме. Гера всегда к таким «типам» относился пренебрежительно, скрывая робость и даже страх перед представителями закона. Это был бы отличный вариант. Но невозможный. Она не знала номера телефона полицейского, но даже если бы и знала, то ни за что бы не позвонила – не осмелилась. Хотя он ничего. И не такой уж чурбан, каким показался вначале. Елена Анатольевна заснула ближе к утру в расстроенных чувствах, так и не приняв никакого решения – а концерт уже послезавтра.

Снежана Петровна терпеть не могла, когда ее называли «подвижница». И никакого научного подвига она не совершала. Так получилось, просто совпало. Она прекрасно знала, что в музее ее жалеют. На самом деле ее «алкоголизм» был скорее игрой на публику. Пила она в удовольствие, только хорошие напитки и меру знала. Пусть думают, что хотят, лишь бы не лезли в душу. Лучше слыть тихой алкоголичкой, разыскивающей какую-то кантату, чем сидеть, как Елена Анатольевна, вечно сонной, в полузабытьи и давать повод для сплетен. Ведь все знали, что от Елены сбежал мужик, которого она считала мужем. Да не просто сбежал, а куда подальше, за границу, и в один день. А она страдает и никак не может понять, почему он ее бросил и не увез с собой в светлое будущее. Господи, как же все просто! А эта полоумная так и сидит в своем аквариуме, как водяная черепаха, – выплывает ненадолго и снова опускается под воду. Теперь вот наверняка страдает – идти ей на концерт или нет. Каждый раз, когда ее музыкант приезжает на гастроли, у Елены начинается паника, и она впадает в ступор. Но все известно заранее – Елена нарядится в вечернее платье, купит цветы и будет ждать, что Гера позовет ее с собой. Стоять и ловить его взгляд, как собака перед накрытым столом, в ожидании, что ей бросят кусок колбасы. А потом все будут жалеть дорогую Еленочку Анатольевну, которая придет на работу заплаканная, Берта Абрамовна станет убедительно рассказывать про аллергию, которой страдает несчастная Еленочка, а она еще полгода будет переживать, думать, правильно поступила или нет, что не зашла за кулисы в гримерку, ушла сразу после концерта. Нет, с собой она такого не позволит. Лучше быть подвижницей – сумасшедшей, спивающейся, только не вызывать жалость.

Снежана долила себе в бокал вина и все-таки потянулась к телефону. Тысячу раз она запрещала себе это делать. У нее была не алкогольная, а телефонная зависимость. С тех пор как ушел Илья, она готова была закодироваться от звонков ему. И если бы была такая анонимная группа – женщин, которые звонят своим бывшим мужьям или любовникам, она бы в нее немедленно вступила. Ходила бы на собрания и рассказывала, что не звонит уже два дня или уже три дня. Усилием воли Снежана заставляла себя не брать телефон в руки, особенно после двух бокалов вина. При этом назначала себе условные даты, придумывала поводы – поздравить с Новым годом, с Рождеством, с днем рождения, с именинами. Только тогда она позвонит Илье, ради приличия.

В каком-то смысле она переживала то же, что и Елена Анатольевна. Снежану бросил муж, Илья. Но бросил интеллигентно – они продолжали созваниваться. То есть если она звонила, он ей отвечал. И наверное, она была виновата в том, что он ушел. Разница в том, что с Ильей Снежана прожила не год, а двадцать лет. В законном, спокойном, размеренном браке. Давно не было страсти, чувств и даже любви. Ничего не было, говоря откровенно. Но было куда большее – предательство. Снежана считала, что Илья ее предал. А он был убежден, что предала она. И этого взаимного предательства они друг другу простить не могли. Но даже не это было самым страшным. Оставшись одна, Снежана поняла, что Илья ей нужен. Так бывает – нужна старая застиранная ночная рубашка, в которой удобно спать. Или подушка, примятая с нужной стороны. Или одеяло, которое давно пора менять, но все новые оказываются или недостаточно теплыми, или слишком душными. Снежана привыкла с такой жизни и другой не хотела, иначе бы ушла от мужа раньше. Но они подходили друг другу, им было удобно жить вместе. Они настолько притерлись за столько лет, что им не нужно было даже разговаривать. Не было необходимости. Они бы прожили еще лет двадцать, если бы… Если бы что? Снежана так и не поняла, что случилось.

Да, она ему изменила. Илья об этом не знал. Она не собиралась признаваться, не мучилась угрызениями совести. Это было давно и только один раз. Три года назад. Она уже и думать забыла о том случае. Это ведь был не роман, не какая-то сумасшедшая страсть или вялотекущая привязанность – регулярная, запланированная, длящаяся годами и не отпускающая. Нет, ничего похожего. Был стресс и вспышка – яркая и короткая. Снежана получила дозу адреналина, сравнимую с поездкой на речном трамвайчике, – она панически боялась воды и плавучих средств. Продолжать ту связь или затевать новую она не собиралась. И даже не считала свой поступок изменой и уж тем более предательством. Это был порыв, который напомнил ей, что она все еще женщина, что у нее есть желания. Она вспомнила, как это бывает – когда отключается голова, разум и не нужен алкоголь, чтобы забыть обо всем. Она изменила мужу скорее эмоционально, чем физически. Почему Илья решил, что она его предала? Ведь она осталась с ним. Уж если она кого и предала, то себя. Вернула себя в прежнее состояние.

Они с Ильей сидели на даче – клочке земли со старым сараем посередине. Снежана с тоской смотрела на пожухлые цветы. Эту дачу, оставшуюся от родителей Ильи, она терпеть не могла, а он ее любил, был привязан к этому месту, где из-за огромных сосен, не пропускавших свет, земля была всегда мокрой, а комары не давали житья. Снежана мерзла там даже в самые жаркие дни, но ездила честно, каждое лето. Пыталась «возделывать» цветочные клумбы, оставшиеся от свекрови – заядлого цветовода. Снежана и в городе не отличалась особой хозяйственностью, а здесь, где нужно было мыть посуду холодной водой, пользоваться летним душем, выметать дощатый пол и сидеть за накрытым старой скатертью колченогим столом, на нее накатывала такая тоска, что не продохнуть. Она не могла понять, почему за столько лет нельзя было хотя бы купить новый стол. Или поменять скатерть. А муж здесь отдыхал, душой, сердцем, мыслями. И не разрешал ей ничего менять в доме. Ему нравилась скрипучая дверь, которую проще было сжечь, чем смазать. Нравилась вечная тень, застилавшая весь участок, и нравились старые качели, висевшие между двумя соснами. Он сажал Снежану на качели и раскачивал, искренне считая, что это очень романтично и ей все безумно нравится. У нее же всегда был плохой вестибулярный аппарат, ее даже в детстве тошнило на качелях. Деревянная доска была всегда мокрой и всегда грязной, а веревки могли порваться в любой момент. Снежана старалась не двигаться, ожидая, что не выдержит первым – старые сосны, прогнившие веревки, полусгнившая доска или ее желудок. Илья видел, что жене не нравится ездить на дачу, но он надеялся, что она привыкнет и полюбит это место так же, как любил его он.

Илья общался с соседями, с которыми дружил с самого детства и от которых у Снежаны начиналась изжога. Перенести соседские шашлыки она могла только на таблетках, которые ела горстями. Не нашла она общего языка и с женами мужниных друзей, которые, как заполошные, варили варенье, ходили за грибами, возделывали свои три сотки, растягивая парники, хохотали, пили, ругались, растили детей, толстели, умудрялись варить борщи на старых кухнях, лепили вареники на таких же колченогих столах и были счастливы, когда мужья сажали их на качели – такие же старые и мокрые, привязанные между деревьями. Снежане казалось, что эти женщины живут в каком-то другом измерении – они пили ликеры или джин с тоником и считали, что от красного вина будут черными губы и зубы. Они жарили картошку с сосисками на вонючем масле и по вечерам украшали себя золотыми кольцами – чтобы на каждом пальце, и желательно по два.

Но Снежана терпела, научилась терпеть. Не потому что настолько сильно любила мужа, а потому что не хотела скандалов. Поначалу она пыталась с ним поговорить, объясниться, но Илья не понимал, что у нее начинаются чесотка, диарея и мигрень, едва она заходит на участок. Он замыкался в себе и молчал. Мог молчать и два, и три дня. Снежана сходила с ума от этой игры в «молчанку». С годами она поумнела и просто уезжала, сославшись на музейные дела. Именно там, на этой даче, возвращаясь от соседей, Илья завел разговор о том, что устал от всего – от нее, от их жизни, от быта, от столицы, от квартиры, в которой они вынуждены тереться друг о друга. Он сказал, что хочет переехать на дачу и жить здесь – только здесь ему спокойно дышится, он отдыхает.

– От чего? – спросила Снежана.

– Что? – не понял Илья.

– От чего ты отдыхаешь? – не сдержалась она.

Это была еще одна больная тема. Илья не работал уже много лет. Помимо дачи ему досталась в наследство от родителей маленькая квартирка на окраине Москвы, которую он сдавал. Сколько Снежана ни просила продать квартиру и расширить их жилплощадь, Илья не соглашался. Впрочем, детей у них не было, и двух комнат вполне хватало. Снежана, которая работала всегда и панически боялась потерять место, искренне не понимала, как можно не работать. Илья же считал ее виноватой в собственном бездействии. Говоря откровенно, чувство вины он умел вырастить в ком угодно. Особенно в ней. У Ильи все были виноваты. И она в первую очередь.

Был короткий период в их жизни, когда Снежана чувствовала себя почти счастливой. Они купили машину, и она пошла на курсы вождения, сдала экзамены и получила права. Илья тоже собирался, но позже. После нее. Они поехали на дачу, и Снежана от ощущения независимости, сознания того, что может приехать и уехать в любой момент, забылась. Наверное, сказалась неопытность. Они попали в аварию. Ерунда, казалось бы. Никто не пострадал. Отделались легким испугом. Но Илья сильно ударился, потому что был не пристегнут. У него начали болеть шея и спина. К врачам он идти отказывался наотрез. Когда ему стало тяжело дышать и от вдоха начинало колоть под ребрами, она отвезла его в больницу. Оказалось, смещен позвонок. Сделали операцию. Неудачно. Потом еще одну. Снежана забрала мужа из больницы и привезла на дачу. Илья шел на поправку, но очень медленно и как-то неохотно. Она ездила в музей – выезжала в шесть утра и возвращалась назад, простояв два часа в пробках. Из-за руля вываливалась, но все равно приезжала на дачу, потому что чувствовала себя виноватой. Илья, по прогнозам врачей, уже должен был ходить, но он все еще лежал, и Снежана приносила, относила, перестилала, стояла у кровати и бежала по первому зову. Тогда-то и случилась эта связь. Она была так измотана, измучена, так хотела вырваться из этого круга, что не могла себе отказать.

Илья все-таки встал, но ему было тяжело ходить, тяжело стоять. Врачи говорили, что нет никаких оснований переживать – все в порядке, просто период реабилитации займет чуть больше времени. Тогда Илья и уволился с работы. Снежана видела, что с мужем все в порядке – у соседей в гостях он прекрасно ходил, забывая о трости, с удовольствием ел картошку и пил водку. К соседям приехали гости – то ли троюродная сестра, то ли жена двоюродного брата. За столом появилась некая барышня, налитая, как недоеная корова, с таким же осоловевшим, бездумным взглядом, с белой грудью с синими прожилками вен, открытой почти до самых сосков.