Рукопись из Тибета

Затем мысли стали путаться (после еды от мозга отлила кровь, начался процесс пищеварения), я протяжно зевнул и уснул. Ужин обеда мудренее.

На следующее утро, перед завтраком, те же няньки водрузили нас на прикаченную с собой каталку, застеленную клеенкой, и вывезли из палаты.

Проехав по длинному коридору с еще несколькими, где в одних ползали малыши, а в других играли дети постарше, мы очутились в грузовом лифте, вознесшем нас этажом выше.

Там, в большом светлом кабинете, с холодно блестевшей медтехникой, нас уже ждали. Длинный мужик с бородкой, в колпаке и накрахмаленном халате (вылитый Айболит), а при нем очкастая дама, в таком же. Накрашенная и с толстым журналом в руках. Наверное, медсестра или ассистентка.

— Нутес — нутес! — прокаркал Айболит. — Как тут будущие строители коммунизма? После чего приказал нянькам распеленать доставленных (все мы радостно заболтали освобожденными конечностями) и приступил к осмотру.

Пока он делал это, начав с крайнего, я внимательно осматривался, пытаясь определить, куда попал и в какое время (возникли некоторые подозрения). Так было легче определиться с будущим, которое меня ждало.

Над столом Айболита, за которым он до этого сидел, сбоку, висел портрет Дарвина — основателя теории происхождения человека. А в простенке меж двух больших окон, против входа, второй. Товарища Сталина с ребенком на руках, и надписью «Спасибо за счастливое детство!».

— Неужели культ личности? — вспотел я, став лихорадочно искать глазами еще что-нибудь. В подтверждение. Оно оказалось почти рядом.

Это был настенный отрывной календарь на шкафу со скелетом, в паре метрах от каталки.

1952 год — приблизило зрение черные цифры на белом листке. И ниже — 20 мая.

— Мистика! — запульсировала кровь в ушах. В прошлой жизни я родился именно в этот год! Правда, 20 — го апреля.

От возбуждения я хаотично замахал конечностями, а затем, поймав ручкой ножку, сунул ее пальцы в рот и принялся, урча, жевать их беззубыми деснами.

— Так. А это что за каннибал? — подошел ко мне Айболит, закончив с очередным младенцем.

— Это новенький, Лев Ильич, — заглянула медсестра в свой талмуд [14] . Милиция нашла вчера в пять утра. Подброшенным на паперть Свято-Троицкого собора.

— Тэкс, — вздел меня руками врач и стал внимательно рассматривать. — По виду будет месяц. Вслед за чем проскрипел ботинками к окну и положил объект исследования в лоток медицинских весов. Задвигав пальцем блестящую гирьку на штативе.

14

Талмуд — в данном случае толстая книга.

— Вес четыре шестьсот, — констатировал он, а потом измерил тельце. Рост составил пятьдесят четыре сантиметра.

— Точно как в аптеке, — довольно изрек эскулап, обращаясь к сестре. — Так все и запишите Роза Марковна. А днем рождения этого бойца (пощекотал мне пятку) будем считать двадцатое апреля.

— Да, знает свое дело, — распялил я на Айболита глаза. И стал довольно пускать ртом пузыри. Приятно точно знать, когда ты родился.

После окончания осмотра нас вывезли в коридор (очкастая Роза Марковна вышла вместе с нами), и у обитой черным дерматином двери кабинета с табличкой «Заведующий», каталка остановилась.

Роза Марковна взяла меня на руки, кивнув нянькам, «едьте дальше», после чего потянула дверь на себя, и мы оказались в темном тамбуре.

Удобнее устроив меня на левой руке, она постучала костяшками пальцев правой во вторую, деревянную. За ней глухо раздалось «войдите».

Мы шагнули в интерьер начальственного кабинета, обставленного казенной мебелью. В одном углу стоял черной кожи продавленный диван с подлокотниками в виде валиков, а рядом шкаф, в другом — перистая, с волосатым стволом, пальма в кадке. Между ними, у торцевой стены с портретом «отца народов» [15] , находился стол с крышкой зеленого сукна, на которой чернел прошлого века телефон, и остывал подстаканник с чаем.

15

Отец народов — Сталин.

За столом, просматривая лежавшую на нем «Правду», сидел борцовского вида мужик, чем-то похожий на Котовского [16] .

— Поздравляю Роза Марковна! Заканчиваем канал Волга-Дон! — громко изрек он, подняв на нас оловянные глаза и блестя лысиной. — С очередной, так сказать, победой социализма!

После чего хлебнул из подстаканника, кивнув на один из стульев. — С чем пришли? (откинулся в мягком кресле).

— С новым его строителем, Василий Кузьмич — в унисон ответила сестра, присев. — Которого накануне доставила милиция. Вы в курсе.

16

Котовский — герой гражданской войны.

— И как он в медицинском плане? — критически обозрел меня «Котовский». — Не дебил? Все в порядке?

Я обиделся, капризно надул губы и попытался в него плюнуть. Не получилось.

— Прекрати, — строго взглянула на меня Роза Марковна. И к заведующему, — надо дать ребенку имя с фамилией.

— Надо, — пробасил тот, после чего уставился в потолок. Я тоже. Искомого там не наблюдалось.

Обследовав пустоту, в которой одиноко жужжала муха, Василий Кузьмич опустил взгляд вниз, и в его поле зрения попала газета.

— Назовем младенца Лазарь, как Кагановича, — ткнул пальцем в передовицу. — А фамилия пусть будет Донской. В честь канала. Ну, как вам? — взглянул на Розу Марковну.

— Гениально! — изобразила та восторг на лице, а я надулся. Имя с фамилией мне не нравились. Но что делать, выбирать не приходилось.

Между тем заведующий извлек из ящика стола бланк, аккуратно вписал туда «вечным пером» [17] «Лазарь Донской», а еще дату рождения, сообщенную медсестрой, пришлепнув все гербовой печатью.

17

Вечное перо — расхожее название авторучки в СССР.

— Держите, — передал ей бланк. — В ЗАГСе получите свидетельство.

В это время затрезвонил телефон, заведующий снял трубку.

— Вы ошиблись гражданин, — послушав, сказал в нее. — Это Симферопольский Дом ребенка.

После чего брякнул ее на рычаг, махнув нам рукой, — свободны. И снова углубился в газету.

Так я был легализован в новой жизни. Сиротой Лазарем Донским. В учреждении социального типа.

Потекли безрадостные дни. Взрослого ума в юном теле.

Шесть раз в сутки нас кормили манной кашей за казенный счет, меняли пеленки и мыли; раз в неделю возили на взвешивание с осмотром, а еще делали какие-то прививки, и все это время (кроме сна) я думал.

О своем будущем и месте в новой жизни.

С учетом места взращивания и прошлых знаний в этом вопросе, радужными они не казались.

Здесь меня продержат до трех лет, а затем передадут в сиротский приют. Где дадут какое-никакое образование. А потом в большую жизнь. На стройки народного хозяйства. Что категорически не устраивало. «Светлое будущее» мы проходили. Больше не хотелось.

— А где ж твой патриотизм? Спрашивал во мне в такие минуты чекист. — Нужно крепить мощь и безопасность государства.