Рукопись, найденная в Сарагосе

– Пора отомстить проклятому педанту за все строгие наказания, которым он нас подвергает, и покаяния, которыми отравляет наши лучшие дни. Я придумал замечательную штуку, но только нужно непременно отыскать молодую девушку, похожую фигурой на графиню де Лирия. Правда, Хуанита, дочь садовника, усердно помогает нам в наших проделках, но для той, что я придумал, ей не хватит остроумия.

– Милый Вейрас, – ответил я, – ну даже если мы нашли бы молодую девушку, похожую фигурой на графиню де Лирия, не понимаю, как же мы придали бы ей такие прелестные черты лица?

– На этот счет будь спокоен, – возразил мой приятель. – Ведь женщины у нас во время поста носят покрывала, которые зовутся катафалками. Эти ниспадающие оборки из крепа закрывают лицо, как на маскараде. Если Хуанита не может сыграть графиню или ее дуэнью, то, во всяком случае, она нам будет нужна для переодевания другой девушки.

В тот день Вейрас мне больше ничего не сказал, но в одно из воскресений отец Санудо, сидя в исповедальне, увидел двух женщин, закутанных в плащи, с лицами, закрытыми креповыми покрывалами. Одна из них, по испанскому обычаю, села на пол, на циновку, а другая опустилась перед ним на колени, как кающаяся. Та, которая, несмотря на свой юный вид, пришла на исповедь, не могла удержаться от неистовых рыданий и всхлипываний. Санудо старался успокоить ее, как мог, но она все время повторяла:

– Отец мой, я совершила смертный грех.

Санудо сказал, что сегодня она не в состоянии раскрыть перед ним душу, и велел прийти завтра. Молодая грешница удалилась и, распростершись на полу, долго и горячо молилась. Наконец она ушла из храма вместе со своей спутницей.

– Однако, – перебил сам себя цыган, – не без угрызения совести рассказываю я вам об этой недостойной комедии, которую даже молодостью оправдать трудно, и, если б не надежда на вашу снисходительность, я ни за что не решился бы продолжать.

Каждый из присутствующих постарался сказать что-нибудь для успокоения рассказчика, и тот продолжил:

– На другой день в тот же самый час обе кающиеся пришли опять. Санудо уже давно ждал их. Младшая опять встала на колени перед исповедальней; теперь она была немного спокойней, но и на этот раз не обошлось без всхлипываний. Наконец она серебристым голосом произнесла следующее:

– Еще недавно, отец мой, сердце мое, как и должно, казалось, навеки принадлежит добродетели. Мне нашли молодого и благородного супруга. Я думала, что люблю…

Тут опять начались было рыданья, но Санудо елейно-благочестивыми словами успокоил молодую девушку, и та продолжала:

– Легкомысленная наставница обратила мое внимание на человека, которому я никогда не смогу принадлежать, о котором никогда не должна даже думать. Но в то же время я не в силах победить в себе кощунственную страсть.

Упоминание о кощунстве дало отцу Санудо понять, что речь шла о священнике, – может быть, даже о нем самом.

– Вся любовь твоя, – дрожащим голосом промолвил он, – должна принадлежать супругу, выбранному для тебя родителями.

– Ах, мой отец, – продолжала девица, – зачем непохож он на того, кого я люблю? Зачем нет у него такого нежного, хоть и строгого взгляда, таких черт… прекрасных и благородных, его статной фигуры?

– Моя сеньорита, – остановил Санудо, – такие речи неуместны на исповеди.

– Но это не исповедь, – возразила молодая девушка, – а признанье.

С этими словами она встала, зардевшись, подошла к спутнице и удалилась вместе с ней из храма. Санудо проводил ее взглядом и целый день был задумчив. На другой день он засел в исповедальне, но никто не показывался, – так же как и на следующий день. Только на третьи сутки кающаяся вернулась со своей дуэньей, опустилась на колени перед исповедальней и сказала:

– Отец мой, кажется, ночью мне было видение. Отчаянье и стыд терзали мою душу. Злой дух внушил мне страшную мысль, я схватила свою подвязку и обвязала ее вокруг шеи. Уже почти бездыханная, я вдруг почувствовала, что кто-то взял меня за руку, сильный свет ударил мне в глаза, и я увидела, что у моей постели стоит моя покровительница, святая Тереза.

– Дочь моя, – сказала она, – исповедайся завтра отцу Санудо и попроси, чтоб он дал тебе прядь своих волос, а ты носи ее на сердце, и она вернет тебе любовь господа.

– Отойди от меня, – сказал Санудо, – преклони колени у подножия алтаря и со слезами моли небо, чтобы оно избавило тебя от дьявольского наваждения. Я тоже буду молиться, призывая на тебя милосердие божье.

Санудо встал, вышел из исповедальни и направился в часовню, где до вечера жарко молился.

На другой день молодая грешница не показывалась, пришла одна только дуэнья; встав на колени перед исповедальней, она сказала:

– Ах, отец мой, я пришла просить тебя о снисхождении к несчастной молодой девушке, душа которой близка к гибели. Ее приводит в отчаянье твое вчерашнее суровое обращение. По ее словам, ты отказал ей в какой-то реликвии, которую ты имеешь. У нее помутился разум, и теперь она думает только об одном: как бы покончить с собой. Сходи к себе, отец мой, принеси реликвию, о которой она тебя просила. Заклинаю тебя, не откажи мне в этой любезности.

Санудо закрыл лицо платком, встал, вышел из храма, но скоро вернулся. Он держал в руке ковчежец и протянул его ей со словами:

– Возьми эту частицу мощей нашего святого патрона. Булла Святого Отца сочетает с этой реликвией много отпущений; это самая ценная из реликвий, какие у нас есть. Пускай твоя воспитанница носит ее на сердце, и да поможет ей бог.

Когда ковчежец оказался в наших руках, мы его открыли, надеясь найти там прядь волос, но ожиданья наши были напрасными. Санудо, хотя чувствительный и легковерный, может, даже немного тщеславный, был, однако, человеком нравственным и верным своим принципам.

После вечернего урока Вейрас спросил его, отчего священникам запрещено жениться.

– Чтобы им не быть несчастными на этом и не попасть в ад на том свете, – ответил Санудо и, приняв строгий вид, прибавил: – Раз и навсегда запрещаю тебе задавать такие вопросы.

На другой день Санудо не пошел в исповедальню. Дуэнья спрашивала о нем, но он прислал вместо себя другого духовника. Мы уже усомнились в успехе нашей скверной затеи, как вдруг нам помог неожиданный случай.

Молодая графиня де Лирия незадолго перед венчаньем с маркизом де Фуэн Кастилья опасно заболела; она бредила в жару, впав в своего рода помешательство. Жители Бургоса принимали близко к сердцу все, что касалось этих двух знаменитых домов, и весть о болезни сеньориты де Лирия всех потрясла. Узнали об этом и отцы театинцы, а вечером Санудо получил следующее письмо:

«Отец мой!

Святая Тереза сильно разгневана и говорит, что ты обманул меня; не жалеет она горьких упреков и для донны Мендосы за то, что она каждый день проезжала со мной мимо коллегии театинцев. Святая Тереза любит меня гораздо больше, чем ты… В голове у меня все кружится… я чувствую страшную боль… Умираю».

Письмо было написано дрожащей рукой, его трудно было прочесть. Внизу – приписка другим почерком:

«Моя бедная больная пишет двадцать таких писем на дню. Теперь она уже не в состоянии держать перо в руке. Молись за нас, отец мой. Вот все, что я могу тебе сообщить».