Рукописи Гонзаги

– Эту церковь вы, я полагаю, отнесете к романскому стилю?
– Кларенс остановился.

– Натурально, - сказал Альварес-Польво.
– А теперь обратите внимание на ренессансный особняк рядом - его построили так, чтобы он гармонировал с церковью.

Кларенс смотрел на портик, на сплющенные фантасмагорические хари, дьявольски-звериные и человеческие одновременно, на каменных птиц, томно развалившихся чертей и апостолов. Двое мужчин волокли тележку, груженную пружинной сеткой и матрасом. Они походили на царей Еламского и Сенаарского*, поверженных в прах Авраамом.

* Книга Бытия, 14, 1-16.

– Выпейте стаканчик вина, - сказал Альварес-Польво.
– Я перенес операцию и пить не могу, но вы непременно должны что-нибудь выпить.

Когда же наконец начнется разговор о стихах? Кларенс терял терпение. Стихи Гонзаги мало что, а скорее и вовсе ничего не значат для такого человека, однако, невзирая на нескончаемую похвальбу своими любовными подвигами, самодовольство и нытье - он, мол, возложил на алтарь любви и красоты все свои силы, - старик, по всей вероятности, тот еще пройдоха. Он хочет проманежить Кларенса, разведать, сколько тот готов выложить за стихи Гонзаги. Поэтому Кларенс смотрел, лишь изредка моргая, прямо перед собой и держал себя в узде.

Bodega* был самый обычный: огромные бочки, медные краны, бесчисленные бутылки - их двоило лиловое зеркало, - блюда с mariscos**, вареные лангусты с повисшими на стебельках глазами и клешнями, причудливо скрюченными в предсмертных судорогах. Из середины зала поднималась вверх узкая винтовая лестница. Куда она вела?
– Бог весть... Кларенс так и не разглядел куда, как ни старался. Нищая девчушка в драном платьице подошла к ним, попыталась всучить лотерейные билеты. Старый селадон приобнял ее; она приласкалась к нему: взяла его несоразмерно маленькую руку и прильнула к ней щекой. Не прерывая разговора, он потрепал ее волосы. А вдоволь натискав, одарил монеткой и отослал.

* Трактир (исп.).

** Креветки, моллюски и т.д. (исп.).

Кларенс допил сладкую золотистую малагу.

– А сейчас, - сказал Альварес-Польво, - я покажу вам церковь, которую туристам почти никогда не показывают.

Они спустились в нижнюю часть города по заваленной мусором каменной лестнице, миновали хибары, недалеко ушедшие от пещер, пустырь, где низкорослые мальчишки играли в футбол - отбивали мяч головой, захватывали бутсами и отпасовывали назад.

– Вот она, - сказал Альварес-Польво.
– Эта стена десятого века, а эта семнадцатого.

Воздух в церкви был сумрачный, промозглый, вязкий, как елей. Постепенно начали вырисовываться темно-красные, темно-синие, густо-желтые просветы, и Кларенс мало-помалу разглядел алтарь, колонны.

Альварес-Польво хранил молчание. Мужчины остановились перед статуей Христа в язвящем венце. Бок статуи был пропорот, залит ржавой кровью. Терновый венец слишком большой, слишком тяжелый - такой не поносишь. Стоя перед статуей, Кларенс ощущал, что тернии, того и гляди, пронзят его, да так, что душа вон.

– Дело, которое интересует нас обоих...
– тут Альварес-Польво нарушил молчание.

– Да-да, уйдем отсюда, поговорим о деле. Среди бумаг вашего дяди вы нашли стихи. Они у вас здесь, в Сеговии?

– Стихи?
– сказал Альварес-Польво, отворачивая от статуи смуглое помятое лицо.
– Как странно вы их называете.

– Вы хотите сказать, что они не похожи на стихи? Что же они собой представляют? Как они написаны?

– Да как обычно, на том языке, на котором пишутся официальные бумаги. В соответствии с законом.

– Не понял.

– Я и сам ничего не понимаю. Но могу вам показать, о чем идет речь. Одна из бумаг при мне. Я ее захватил с собой.
– Он вытащил документ из кармана.

Кларенс с трепетом взял листок в руки. Он оказался плотным глянцевитым и плотным. Нащупывалось тиснение. Ага, вот и печать. Что графиня сделала со стихами? Выгравировала? Бумагу украшала золоченая звезда. Он придвинулся поближе к свету и в затейливой рамке из зеленых завитушек прочел: Compania de Minas, S.A.*.

* Горнорудная компания, А.О. (исп.). 199

– Что это?.. Нет, это не то. Вы мне дали не ту бумагу.
– Сердце у него колотилось.
– Уберите ее. Пошарьте еще в кармане.

– Почему же не ту?

– Судя по всему, это акции.

– Ну да, акции рудников, а вы чего ожидали? Ведь вас это интересует, разве нет?

– Конечно же нет! Нет и нет! Какие еще рудники?

– Уранинитовые рудники в Марокко, вот что я имею в виду.

– Что я буду делать с уранинитовыми рудниками?
– спросил Кларенс.

– То же, что и всякий бизнесмен. Продавать. В уранините содержится уран. Уран нужен для производства атомной бомбы.

О Господи!

– Claro. Para la bomba atbmica*.э

* Натурально. Для атомной бомбы (исп.).

– Какое отношение я имею к атомной бомбе? Какое мне дело до атомной бомбы! Слышать ничего не хочу об атомной бомбе!
– сказал Кларенс.

– Я так понял, что вы финансист.

– Я? Разве я похож на финансиста?

– Конечно похож. Правда, больше на английского, чем на американского. Но, вне всякого сомнения, финансист. А разве нет?

– Нет. Я приехал сюда ради стихов Гонзаги, стихов, которые принадлежали графине дель Камино. Любовных стихов, посвященных ей поэтом Мануэлем Гонзагой.

– Мануэлем? Тем солдатиком? Тем маломерком? Который был ее любовником в тысяча девятьсот двадцать восьмом году? Его убили в Марокко.

– Да, да! Как ваш дядя распорядился стихами?

– А, вот вы о чем. Да никак. Графиня распорядилась ими сама. Велела похоронить стихи вместе с собой. Забрала их с собой в могилу.

– В могилу? С собой, говорите? И списков нет?

– Думаю, что нет. Она оставила дяде распоряжения, а дядя был человек верный. Верность была его девизом. Мой дядя...

– К черту! К черту всё! И среди его бумаг нет ничего, касающегося Гонзаги? Никаких упоминаний о нем ни в дневниках, ни в письмах? Ничего?

– Он оставил мне акции рудника. Это большая ценность. Не сейчас, но они станут ценными, если мне удастся достать деньги. Беда в том, что в Испании серьезной суммы не раздобудешь. Испанские тузы трусливы и невежественны. У нас все еще продолжается эпоха контрреформации. Разрешите показать вам, где находится рудник.
– Он развернул карту и принялся рассказывать о топографии Атласских гор.