Руководство для детей, у которых трудные родители

Жизель, таким образом, сделала что могла для того, чтобы отфильтровать хоть часть груза страхов и боязни одиночества, тяготевших над их семейством. Она выжила, а не умерла, как ее отец, она смогла построить уютный дом и ввести в него своих детей, с которыми всегда сохраняла эмоциональный контакт. Тем не менее цену пришлось ей заплатить немалую, и на детях все–таки сказалось то, что им пришлось пережить, особенно на Катрин.

И ей, как и ее брату с сестрой, пришлось снова взяться за работу по фильтрованию наследственных страхов и «идей», которую начала ее мать. После боязливого и несколько вялого подросткового периода девочка расцвела, а в двадцать лет уже пользовалась большим успехом у мужчин. Ее профессиональная жизнь сложилась успешно, замуж она вышла по любви и родила дочку, Мари. Но на протяжении всей жизни ее отношения с мужем и дочерью были особыми: несколько месяцев в году она жила дома и окружала родных нежной любовью, потом уезжала работать на несколько месяцев, причем как можно дальше. Ее мучили угрызения совести, ее пугало то, что она так и не научилась любить по–настоящему, она боялась, что муж и дочь в конце концов так рассердятся на нее, что закроют перед ней дверь дома.

Она возвращалась, лезла из шкуры вон, чтобы доставить удовольствие домашним, соблазняла всех… и вновь исчезала. Она являла собой законченный пример родителя–исчезающего–на–время. Но и работу по фильтрованию наследственных страхов и стереотипов поведения она вела немалую. Несмотря на свои исчезновения, она смогла создать дом и поддерживать его стабильность, надежность; наконец, поддерживать в нем любовь. Она смогла установить со своим мужем теплые и достаточно постоянные отношения, и тот оставался с дочкой, пока она отсутствовала.

Дочка Катрин выросла, вышла замуж и тоже родила девочку — Сюзанн. Мари в детстве очень страдала из–за исчезновений своей матери, но мать обеспечивала ей достаточное чувство защищенности и постепенно Мари смирилась с материнским отсутствием. Впрочем, не все так хорошо кончилось: Мари долго не могла расстаться с родителями и жить одна. Когда же она вышла замуж, то перенесла на мужа свою аффективную зависимость от родителей — она совершенно не могла от него отойти.

Когда Сюзанн родилась, с Мари, ее матерью, произошла странная перемена: приблизительно через два года после рождения дочери Мари, до того постоянно работавшая с мужем, нашла новую работу и два дня в неделю должна была отсутствовать дома. Сюзанн оставалась с отцом и нанятыми девушками, которые сидели с ней и обходились более или менее хорошо и умело. Такая система работала около десяти лет и послужила причиной целой кучи синдромов и возникновения чувства вины. Сюзанн тоже не удалось полностью избавиться от страхов, но ей удалось сильно и ясно выразить свое неудовольствие.

Вся эта история кончилась в один прекрасный день: Мари поделилась с одним из своих дядьев намерением поменять работу — она хотела перейти на работу в… другую провинцию. Раздраженный дядя воскликнул; «А ты бы не могла немножко побыть со своей дочкой? Или обязательно нужно проделать с ней все, что твоя мать проделала с тобой?» Мари остолбенела и прекратила свои путешествия. Однако и она исполнила свою часть работы по фильтрованию. У Сюзанн, когда она появилась у нас, ребенок еще не родился, но у нее оставались проблемы ее прабабки, юной вдовушки 1890 года.

В этой истории мы не обращали внимания на педагогический аспект; нам хотелось выявить сам механизм фильтрации наследственных страхов, стереотипов поведения и прочее. Каждая из девочек, однако, старалась воздействовать на свою мать теми средствами, которые оказывались в ее распоряжении, постепенно подводя ее к осознанию того, что же именно необходимо человеческому существу, желающему жить и получать удовольствие от жизни. И никто из этих юных учительниц не отказался от своего предприятия, даже Жизель, которой грозила почти неминуемая смерть в двадцать лет.

Глава 19 ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛ

Для воспитания родителей подходит все или почти все, то есть педагогическим материалом служит все, что юридически не запрещено. Это может быть животное, растение или минерал, одушевленное существо или неодушевленное, — все может служить для передачи педагогического опыта. Однако есть одна возможность, которой всегда может пользоваться ребенок, чтобы передать то, что он хочет сказать: он всегда может воспользоваться своим собственным телом. Это вполне конкретный объект, податливый и весьма взлелеянный родителями, и родители к изменениям физического состояния их ребенка очень чувствительны. Такие изменения позволяют сыну или дочери щадить слишком чувствительные уши их молодых родителей, избегая употребления слишком откровенных или слишком резких выражений. Например, с помощью расстройства пищеварения ребенок может вполне элегантно и немногословно выразить то, что звучало бы в словесной форме приблизительно так: «ты меня достал», «отстань» и так далее. Расстройства дыхательного аппарата — «ты душный», а кожные болезни — «я от тебя сохну»…

Стоит только тем или другим симптомам заявить о себе — прыщики, несварение желудка, легкий насморк, срыгивание, — как родители уже заволновались. Однако случается, что некоторые особенно тупые родители ничего не понимают и ребенку приходится упорствовать, что может стать небезопасно уже для его организма.

Но не стоит забывать и того, что бывают дети, склонные драматизировать события; они предпочитают более шумные и явные физические проявления, а не скромное напоминание о своих желаниях и нуждах.

Вот одна история из воспитания родителей. Случай этот нелегкий — ребенок прибег к «разговору» с родителями с помощью своего физического состояния. Пути передачи его «педагогического послания» были разнообразны, но, к сожалению, его действия не увенчались полным успехом. Речь пойдет о маленьком мальчике, которому пришлось одному сносить всю тяжесть общения с родителями, причем и отец, и мать отличались тяжелым характером. Мать была по натуре тираном, снедаемым постоянными страхами, отец же — упрям, молчалив, нетерпелив и властен. Ко всему прочему отец с матерью плохо ладили друг с другом и, казалось, получали удовольствие от немого выяснения отношений. Таким образом, ребенку пришлось разбираться с тяжелыми характерами отца и матери, учитывая характерологические особенности обоих, с одной стороны, а с другой — тот антагонизм, в котором они пребывали.

С самого младенчества отец хотел закалить своего сына; никаких поблажек и баловства. Лучше и нельзя было придумать для матери — она тут же окружила сына неотвязной заботой, боясь любого дуновения ветерка, любой неприятности. И поначалу она одержала в семье верх: ребенок в первые годы жизни жил как в вате, и она откармливала его как гуся. Мальчик попытался в воспитательных целях протестовать против чрезмерной заботы — легкие простуды, насморк. Все зря. Он перешел к более наглядным мерам: ангины пошли одна за другой, за ними — отиты, в конце концов, после нескольких месяцев тщетных усилий, он «погрузился» в астму. Да и пищеварение его протестовало против слишком калорийной пищи, которую пихали в него в огромных количествах. У него начались рвоты и расстройства желудка: перекормленный ребенок не набирал вес и отставал в росте. Мать упорствовала и продолжала пичкать его едой, кутать, и врач появлялся у этого хилого и болезненного ребенка по крайней мере раз в неделю. Время шло, и отец все чаще начинал восставать против материнского воспитания. Казалось, ее методы были дезавуированы. К тому же отец считал, что подобное воспитание мало того, что не приносит пользу, так еще и больно бьет по семейному бюджету. Отец был из крестьян, экономный, любил счет деньгам и неодобрительно относился к пустым тратам и ничего не приносящим методам лечения.

Мальчик счел, что отец готов начать действовать. Первый тайм он уже сыграл против матери, во втором место противника должен был занять отец. Итак, до этого момента он был болезненным и хилым ребенком. Тут он начал расти и толстеть. Ел без конца, с удовольствием набрасывался на то, что мать раньше в него запихивала, и годам к восьми превратился просто–напросто в толстяка. Получалось, что он как будто приговорил мать к каторжным работам, а отца — к штрафу.

И правда, мать, чтобы удовлетворить потребности своего чада в еде и одежде, с утра до вечера не отходила от плиты, шила и вязала. Отец же должен был выкладывать денежки, и гораздо больше, чем раньше, когда тратился на врачей и лекарства. На этот раз воспитательный процесс увенчался успехом: отец решил, что пора пристроить ребенка к делу, и отправил его на садовые и полевые работы. Пусть приносит хоть какую–нибудь пользу.

Мальчику понравилось физическая работа, сельское хозяйство, и здоровье его быстро пошло на поправку. Мать поначалу обрадовалась, а потом расстроилось. Можно было предполагать, что так она дела не оставит. Предвидя непредвидимое, мальчик подготовил себе тыл: он продолжал оставаться толстым. Вместе с этим он всячески давал понять отцу, что тот тоже не одержал полной и окончательной победы. Тот–то хотел, чтобы сын был не увальнем, а «крепким мужиком».

Результат превзошел все ожидания. Боязливый и послушный мальчик превратился в хитрого и агрессивного хулигана, который с легкостью обходил все запреты, не забывая одного правила: «никогда не попадайся!». Все знали, что ни одно безобразие в деревне без него не обходится, но доказать ничего не могли. Он старался вовсю, и репутация семьи стала страдать, к вящему негодованию отца, который был не последним человеком в муниципалитете. Мать тут же воспользовалась сложившейся ситуацией: мальчик мог вовсе «одичать». Настало время дать ребенку приличное образование, и его отправили в город, в колледж к отцам–иезуитам. Сын сделал все возможное, чтобы уравновесить борьбу противоборствующих сторон и удовлетворить обе стороны в этой деликатной ситуации: он стал блестящим учеником, но так и не завел себе друзей. Утешение он находил в пирожных и вареньях, которые готовила ему мать, а на каникулах отводил душу, работая в саду.