Руководящие идеи русской жизни

В Основных законах издания 1906 года, в статье 4 первого раздела, мы читаем: «Императору Всероссийскому принадлежит Верховная власть», а г-н Милюков, ссылаясь на авторитет Министерства иностранных дел, заявляет: «в России нет больше Самодержавия». Чему верить? С чем сообразоваться?

Если верить г-ну Милюкову, то нельзя не сказать, что наше Министерство иностранных дел, по-видимому, гораздо больше заботится о водворении «конституции», как говорит г-н Милюков, чем о достижении русских интересов за пределами России. На всех пунктах наши интересы за границей страдают. В Маньчжурии китайцы уже прямо секут русских, в Персии мы потеряли все, что могли потерять, в среде славянства скомпрометированы по уши, но зато наша дипломатия нравственно поддерживает все перевороты, ниспровергающие «абсолютизм», старается подружиться с младотурками, давая им поддержку, которой они в недрах самого турецкого населения не имеют; в Персии благодаря поведению нашей дипломатии выдворяется шах, преданный России, и создается правительство с участием наших революционеров, но зато «конституционное». В самой России поведение Министерства иностранных дел создает очевидные помехи для того умиротворения и прекращения партий в Государственной Думе, о котором с таким напряжением всех сил старается Совет Министров.

Не знаем, насколько сознает это Министерство иностранных дел, но мы видим, что его поведение во время вояжа наших парламентариев в Англию, его «признание конституции», окружение господ депутатов почестями, совершенно не оправдываемыми действительным значением вояжеров, — все это теперь набрасывает кучу палок в колеса думского умиротворения. Извольте теперь прекращать раздоры партий в Думе, когда «кадеты» могут прямо ссылаться на авторитет министра иностранных дел в подтверждение своих притязаний на уничтожение Самодержавия! Сколько скандальных сцен, сбивающих Думу с пути работы и толкающих ее в борьбу за Верховную власть, подготовил г-н Извольский своим «официальным признанием конституции». Его ли дело, однако, вмешиваться во внутреннюю политику России и брать не себя роль какого-то насадителя конституции вместо того, чтобы охранять заграничные интересы России и не допускать хоть вмешательства иностранных держав в наши внутренние дела? А ведь поведение Англии в этом последнем отношении начинает переходить все границы и напоминает те вмешательства, которые делались державами во внутренние дела погибающей Польши XVIII века…

Весьма вероятно, что Министерство иностранных дел не сознает того зла, которое совершает. Но России, Русскому государству, Государственной Думе и правительству от этого нисколько не легче.

И вот мы говорим, что если нельзя требовать от г-на Милюкова, чтобы он не стремился, в пределах закона, к уничтожению Самодержавия, то уж, во всяком случае, недопустимо какое бы то ни было — сознательное или бессознательное — содействие этому со стороны министров Его Величества. Они должны бы знать, что служат Самодержавной Верховной власти Государя Императора, а не какой бы то ни было другой любезной им «конституции».

Наше умиротворение и должно начаться с того, чтобы правительство твердо знало, какое у нас государство, какая власть, какие права этой власти, и показывало это гражданам. Без этого правительство и само не может действовать, без этого оно не может давать и того тона политической жизни страны, какой безусловно необходим для умиротворения и перехода из революций в период правильного развития.

Вопрос о Верховной власти должен перестать быть «вопросом», и никаких сомнений относительно характера ее не должно существовать, если мы желаем, чтобы Русское государство не кончило в наши дни полным распадом. В настоящее время, накануне возобновления законодательных работ, мы должны особенно желать, чтобы правительство не только не допускало среди своих членов таких «выступлений», как было со стороны министра иностранных дел, но приступило к работе по выяснению точного смысла Основных законов 1906 года, на что одно лишь правительство Государя Императора имеет практическую возможность ввиду того, что инициатива изменений Основных законов принадлежит исключительно Государю Императору.

Во что превращает себя Государственная Дума

Злобой дня Государственной Думы является отказ Н.А. Хомякова от председательства. Уйдет ли он действительно или его упросят остаться [109] , но, во всяком случае, нельзя не признать, что заседания Государственной Думы изо дня в день принимают все более странный характер, не имеющий ничего общего с тем, чего ждет от законодательного учреждения даже самый невзыскательный и снисходительный гражданин.

109

8 марта на место отказавшегося от поста председателя Н. А. Хомякова был избран октябрист А. И. Гучков.

Может быть, об этом совершенно бесполезно говорить. Но невозможно также и молчать, когда ежедневно на месте выработки «священных законов отечества», как выражались в добрые старые времена, только и видишь скандал за скандалом, развязнейшее ничегонеделание и грубейшее подрывание в стране всякого уважения к власти.

Дума подрывает его и в своем собственном лице, и в лице своего председателя, и в лице министров, и в лице Церкви, и вообще в лице всего, к чему только прикасается. Невозможно молчать об этом. Мы обличаем скандал на улице, мы стараемся поддержать добрые нравы, порицая какой-нибудь случайный промах присяжных или отдельный частный поступок. Что же сказать, когда высшее государственное учреждение систематически дает такой камертон для жизни всей страны?

За последнее время можно брать в пример любой день. Вся разница только в степенях. Не заглядываем в прошлое, не вспоминаем сцен, касавшихся других министров. Но вот идут, например, обсуждения бюджета Народного Просвещения. Читаем отчеты и спрашиваем себя: зачем человеку, ценящему свое дело, уважающему его и себя, приходить объясняться с «высоким собранием»? Мы теперь ко всему привыкли, но ведь если бы министр был встречаем в частной гостиной столь неджентельменски, как в Государственной Думе, то он, как говорится, «раззнакомился» бы с таким домом и сказал бы: «У подобных людей невозможно бывать». Но неужели приличие в высшем государственном учреждении должно быть столь несравнимо ниже, чем приличие в частном быту? Не наоборот ли, не верхи ли государства должны давать народу пример мудрости, честности, приличия и т. д.? Или это, говоря по-нынешнему, только традиция «отжившего строя»? Но какова же цена реформ, которые делают «отжившим» полезное и добропорядочное? Вряд ли Россия, как ни усердно ее развращают, опустилась до такой степени, чтобы с этим мириться

Обращение Государственной Думы с представителями правительственной власти совершенно недопустимо. Тут дело не в том, что есть и в «высоком собрании» люди, которые держат себя прилично. Вопрос в том, зачем здесь такая значительная примесь неприличных? Ведь в результате все заседание выходит «скандальным» и все собрание утрачивает тот элемент «достопочтенности», который обязателен для него. Добрые старые времена для всякого неприличного слова создали наименование «непарламентского выражения»… А у нас? Ведь у нас совершенно наоборот: «парламентское выражение» означает, что «ругались последними словами».

Между тем, по существу дела, что полезного слышит министр в «высоком собрании» в ответ на свои предположения, созданные трудом, знанием и долгими размышлениями? Целая куча членов Думы и целые партии только и думают, нельзя ли наговорить чего-нибудь дерзкого, как-нибудь оплевать человека.

Что слышит министр хоть бы в текущих обсуждениях бюджета?

Во-первых, ни с того, ни с сего ему выражают «пожелание», чтобы «юношество воспитывалось в религиозном чувстве и в духе преданности Царю и отечеству». Но Думе ли говорить это министру, который весь век трудился именно в этом направлении и именно за это возбуждает ненависть разных «левых»? Не простая ли это «выходка» со стороны собрания, в котором столь мало проявляется уважения к религиозному чувству и в котором против Самодержавия раздаются время от времени столь недопустимые выходки?

И, разумеется, цена этого пожелания сейчас же сказывается. Только что получив от Думы наставление воспитывать юношество в религиозном духе и в преданности Царю и отечеству, министр слышит далее воспаленную несуразицу г-на Белоусова. «Бесполезно возлагать надежды на министра Шварца, — заявляет этот премудрый законодатель. — Ему нужно только сказать: „Уйдите с этого места“»… Министр готовится услышать, что депутат негодует на недостаточность религиозности, недостаточность преданности Царю и отечеству? Ничего подобного. Г-н Белоусов (цитируем газетный отчет) «в мрачных красках рисует политическое положение страны. Зловеще, говорит он, звучат теперь слова „народное просвещение“. В школах и вне их теперь наблюдается душевный разлад детей и их родителей. Длинный синодик детских самоубийств — дело рук Шварца, покорного слуги реакции. Оратор полагает, что таких детей воспитывает общее направление политики, которая издала приказ „тушить огни“, и огни во всей стране погашены (аплодисменты слева). В заключение оратор предлагает отвергнуть смету „черного министерства“, причем снова раздаются рукоплескания слева».

Забудем на минуту, что мы живем в «обновленной» России и спросим себя, где можно услыхать такой бред? Ведь если бы мы не знали, что дело происходит в Думе, то прямо предположили бы, что речь раздается в доме психически больных. А министр, всю жизнь трудившийся над народным просвещением, по всем местам службы приобретший высокую репутацию педагога, должен выслушивать весь этот вздор и сносить оскорбления, не имеющие буквально ни искры фактических оснований. И это называется «вырабатывать законы»!