Рунет: Сотворенные кумиры

Можно писать на группу из десяти человек. Но группе из десяти человек ты все равно расскажешь все лично за чашечкой чая. Мне трудно с подзамочными записями на группу, потому что у меня стоит вопрос — зачем тогда это писать. Если не всем — значит, это никому не надо.

И потом, ЖЖ — это такая история, из-за которой тебе перестают рано или поздно звонить друзья — чуть более дальние, чем близкие. Потому что всегда есть возможность зайти и посмотреть, что ты там написала. Фотки, видео, какие-то выступления, живая — значит, все хорошо. А иногда хочется, чтобы люди позвонили и спросили, что у тебя на самом деле происходит. «Ну, хорошо, мы знаем официальную версию, а что у тебя на самом деле? Давай-ка, колись».

Капитализация блога

Если Вера Полозкова вдруг уйдет из «Живого журнала», ее аудитория, конечно, резко сократится, но не исчезнет вовсе: сейчас уже многие знают ее не по ЖЖ, а по книгам, выступлениям и комментариям в СМИ. Интернет-популярность конвертируется в популярность офлайновую, которая уже не так мимолетна: телефон Полозковой как комментатора молодежно-литературно-развлекательных тем уже никуда не денется из баз данных многих столичных изданий, даже если она перестанет вести свой блог. Она состоялась как медийная персона, пусть и небольшого масштаба. И это многих раздражает — по двум причинам.

Во-первых, vero4ka состоялась благодаря ЖЖ — площадке, на которой возможно все. Публикации, участие в жюри блогеров международного кинофестиваля «2MORROW/3aBTpa» в 2007 году, прямые эфиры на ТВ и радио — все это получилось из разгильдяйского дневникового флуда, из рассказов юной девочки о мальчиках, которые ей нравятся, и экзаменах, которые она сдает. Огромная часть русской блогосферы видит в этом чудовищную несправедливость.

Во-вторых, несмотря на свою бешеную активность, vero4ka — все же не самый популярный из блогеров, она даже не входит в десятку самых читаемых блогов «Живого журнала».

— Я прекрасно понимаю, что в жюри фестиваля «Завтра» я оказалась, потому что все остальные отказались. Потому что я такой младший научный сотрудник. Можно позвать Марту Кетро, Тёму Лебедева, Имморалиста, «Другого». Drugoi, собственно, и был позван, но у него случились какие-то проблемы семейные. Я 25-я по списку, и пока до меня дойдешь в этом рейтинге, уже можно все проклясть. Я, кстати, очень нежно отношусь ко всем мультитысячникам, — добавляет Вера с ухмылкой, которая делает ее похожей на обычного юзера, наблюдающего за растущей популярностью соседнего «дневничка». — Часть из них вообще на моих глазах становились мультитысячниками. Marta_ketro, например, не так давно в ЖЖ; я дольше, чем она.

Примечательно, что почти все мультитысячники, о которых с ироническим вздохом вспоминает Полозкова, давно нашли способ капитализации своей сетевой популярности. Marta_ketro и Immoralist быстро стали «бумажными» писателями. Тёма Лебедев с помощью своих читателей доставал детали для ремонта «Мумусика», собирал предложения по улучшению сервиса Livejournal, чтобы представить их на совете директоров, и использовал коллективный разум читателей для работы над дизайном дорожных знаков и пешеходных переходов с подсветкой в Тюмени. Drugoi работает в СУПе и ездит на фестивали и презентации, аккредитовываясь туда от своего блога. A vero4ka до сих пор, кажется, не очень понимает, зачем это все нужно: ей интересно просто вести блог.

Самый первый пост на 20 с чем-то комментариев в ее журнале был написан 23 февраля 2003 года. Он начинался так: «Если бы я была мальчиком, я была бы кареглазым белозубым брюнетом метр-девяносто-четыре, с косой саженью в плечах, узкими бедрами, сексуальной двухдневной щетиной и железными бицепсами. Я была бы в стиле Boss или Lacoste, мне было бы года двадцать два, и сам черт был бы мне не брат. Я носила бы идеально белые свитера в обтяжку, джинсы от Gucci и шарфы от Gant, у меня были бы сногсшибательно дорогие ботинки, длинные смуглые пальцы с ухоженными ногтями и убийственно правильной формой лунки, Audi TT и два высших образования. Я знала бы, вдобавок к английскому, еще итальянский, арабский, французский и шведский, зарабатывала бы тысячи по четыре условных единиц в месяц, летала бы на уик-энды на остров Пасхи, и ранг у меня был бы ничуть не меньше ранга Льва Долгачева».

В этом посте больше всего умиляет разница между запросами гипотетического «мальчика» — Ауди ТТ, джинсы от Gucci, уик-энды на острове Пасхи — и зарплатой всего в четыре тысячи долларов.

— Как это «мало»? — удивляется Верочка, когда я говорю ей об этом. — А, ну мало. Ты пойми, у меня при этом было 100 рублей в месяц в кармане. То есть я приходила в «Охотный ряд» и ничего не могла себе там купить, кроме шнурков каких-нибудь и заколочки. И то — лучше не надо. Я очень нищий ребенок, я не знаю, ни сколько люди зарабатывают, ни сколько хотят.

— До сих пор не знаешь?

— Ну нет, я уже могу купить себе платьишко в «Охотном ряду», — гордо улыбается она и, не выдержав, хохочет. — А это у нас 2003 год, мне 17 лет, второй курс, мамины свитера все еще продолжают носиться, мне Аня Заболотная дарит вещи какие-то. Заболотная заходит в ArtPoint и покупает кольцо за 600 рублей — у меня тяжелый шок. 600 рублей — это мяса купить, фруктов даже купить, чая купить и шоколадку еще купить, а она кольцо покупает! Я в Школу юного журналиста ходила из года в год в одном и том же свитере: это был единственный пристойный свитер, а я очень уважала храм науки.

Близкий друг Полозковой фотограф Яков Печенин как-то в шутку написал, что у блога vero4ka тираж больше, чем у иных глянцев, и предложил продавать туда рекламу: спонсор поста о несчастной любви — прокладки Always, спонсор поста о победе над Голландией — мужской дезодорант Old Spice.

— Я не очень представляю, как это будет выглядеть, — Вера морщится, словно ей предложили продать пусть не Родину, но, скажем, родной город. — Это надо слово свое продавать, типа «вот это ешьте, а это не ешьте». Но для этого надо сильно разлюбить это место [ «Живой журнал» — Ю.И.], понимаешь? Не чувствовать никакой личной заинтересованности ни в нем, ни в людях. А я по-прежнему их воспринимаю как собеседников, даже если они мне пишут: «Вы блядь, и вам должно быть стыдно». Я пытаюсь считать их равными, потому что меня воспитывали так: снобизм — это плохо. А как только ты начинаешь себя считать блогером всея Руси, великим и ужасным, которому нужно бабло, поэтому он будет своей аудитории толкать что-то, — все, ты не диалог ведешь, ты зарвался.

В этом разница между старожилами и новым поколением мультитысячников. Старожилы пришли в интернет, когда, по меткому замечанию какого-то пользователя в комментариях к одному из постов о смерти создателя «Рамблера» Дмитрия Крюкова, «весь Рунет можно было скачать на флешку». Поэтому у них есть чувство локтя и четкое понимание своего места в общей иерархии: Роман Лейбов — блогер № 1, Антон Носик и Норвежский Лесной — блогеры № 2, Тёма Лебедев — блогер № 3, и так далее.

У тысячников следующего «призыва» ощущение общей иерархии отсутствует. Каждый из них, пришедший в уже разросшийся русский интернет, стал популярен в своем кругу, в своем сегменте. Средний читатель блогов больше не обязан знать всех популярных блогеров наперечет. Блогосфера разбрелась по интересам: литературная тусовка, гей-тусовка, кулинарные сообщества, журналистские круги. Популярность перестала быть абсолютной.

— Вот «Лепрозорий» — это закрытый сайт. Там тоже есть свои знаменитости — их человек 20, и среди них есть абсолютные боги среди людей. И вот они придут, например, в какое-нибудь приличное общество и скажут: «Я пятизнак на Лепре!» — а человек в ответ: «А что это такое?» — улыбается Вера на мой вопрос о том, что такое тысячник в ЖЖ. — Ну какой тысячник, о чем ты? То же самое — сказать: «Я признанный автор журнала “Новый мир”». Кто читает «Новый мир»? А кто читает ЖЖ?

Упреки в клановости и узкопрофессиональном снобизме приходится выслушивать не только блогерам, но и представителям любого сообщества в принципе: современным художникам, режиссерам, поэтам. В отказе современных поэтов от стадионов и залов Политехнического музея многим видится какая-то снобистская интеллигентская поза — мол, нечего сказать народу, так они бубнят под нос самим себе.