Русь между Югом, Востоком и Западом

Уроки эти надо бы помнить! В те века с «раскольниками», наводившими чужие рати на землю Русскую, если они попадались, разговор был короткий (будь то беженцы на Запад, в Европу или же свои). В начале XIII в. князь Ярослав Святопол-кович, изгой, племянник Владимира Мономаха, бежал в Венгрию. Оттуда стал беспокоить западные рубежи Руси, набирая в Польше, Чехии и Венгрии охотников до легкой поживы в землях Руси. Собрав чужеземную рать, в 1123 г. он дошел до Владимира-Волынского, но был убит. Оставшееся без вождя войско чужеземных искателей наживы убралось восвояси. Другой пример жестокой борьбы между двумя станами, Мономаховичей и Олеговичей: князь Изяслав, внук Мономаха, сын «полуангличанина» Мстислава и шведской королевы Кристины, в борьбе с сыном Мономаха, Долгоруким, не думая об интересах Руси, призвал на помощь венгров и поляков для решения частных споров русских князей. Тем самым заграница вовлекалась в решение чисто русских, восточнославянских вопросов. Этому способствовало то, что король венгерский, князья польский и чешский являлись родней Изяслава. Так что можно с полной уверенностью говорить, что в любой русской замятне, междоусобице прямо или косвенно просматривается чужеземная заинтересованность.

Водный путь из варяг в греки

Предметы торговли по пути из варяг в греки

Глядя на все эти козни и «игры» киевских князей, русский народ все более и более охладевал к Киеву. Так, ранее Новгород посылал в Киев княжескую долю прибыли от деятельности обоих торговых путей, но когда днепровский путь перестал работать, стал посылать в Киев долю дохода лишь от волжского пути. Однако деятельность волжского пути на деле обеспечивал не Киев, а северо-восточные Рюриковичи. Переход торговли из рук византийских греков в руки итальянцев и французов обесценил «Великий водный путь из варяг в Греки и из грек по Днепру». Княжества перестали быть губерниями, а так как князья стали наследными правителями, росто-во-суздальских Рюриковичей перестало устраивать положение, при котором работу на торговом пути обеспечивали они, а прибыль получали другие. В итоге ростово-суздальские Рюриковичи сошлись с северовосточными князьями в жестокой схватке за торговое наследство, требуя от Новгорода посылать долю прибыли от волжского пути им. Новгород счел это справедливым и передал долю прибыли от деятельности волжского пути ростово-суздальским князьям, предложив Киеву самому разбираться с последствиями. Но Киеву, что уже как-то привык к «сладкой жизни» за счет транзита чужого товара или сырья, как это имеет место и ныне, это очень не понравилось.

С. Иванов. Торг в стране восточных славян

В возникавших распрях имелась практика отдавать захваченные города на разграбление, и родственники стали вести себя по отношению друг к другу, как иностранцы. Киев вел себя по отношению к северному собрату точно также, как он вел себя по отношению к чужеземцам, когда ходил «за море» для получения богатств и прибылей – путем грабежа, разбоя или захвата городов и торговых путей. Но вот он лишился транзита – и пересохли источники обогащения, следовательно, сразу упала политическая роль Киева. Однако все еще не совсем ясно, что же привело в итоге к падению Киева как политического центра общерусского государства. Нам представляется, что виной тому была слабость Киева в политическом плане. Слишком важным казался Киев сам себе и князьям киевским. Выгодное положение стало одновременно его разменной монетой – и ахилессовой пятой.

О. Федоров. Киевская дружина

Общество в северо-восточной Руси XIII–XIV вв. было беднее южнорусского, богатство которого обеспечивалось в значительной степени торговлей с заграницей, поборами и военно-захватнической политикой. Север привык работать на земле. Капитал на русском Севере, по словам ряда историков, играл столь незначительную роль, что не оказывал заметного воздействия на хозяйственную и политическую жизнь народа. Вряд ли это так на самом деле. Но того, что сократились хозяйственные обороты юга и, соответственно, уменьшился приток в казну северных земель, а в итоге «из строя общественных сил на севере выбыл и класс, преимущественно работавший торговым капиталом», исключить нельзя. И все же, полагаем, дело в ином. В трудах украинского историка М.С. Грушевского мы хотели найти ответ на важнейший для украинца вопрос: «Почему же прекратилась политическая самостоятельность украинских земель: Галицию захватили поляки, Волынь постепенно превратилась в литовскую провинцию, а прочие княжества, существовавшие на Киевщине и Чернигов-щине, также перешли под власть литовских князей?» Ответ, который дает историк, в высшей степени символичен. Говоря коротко, не выдержали киевские люди напора татар и Запада в час испытаний. Киевские князья, убоявшись монголов, бежали, оставив Киев на произвол судьбы. Нашествие татар, которые взяли Переяслав и Чернигов, опять же кончилось поджогами и массовыми убийствами людей, включая епископа. Киевский же князь Михаил, растеряв мужество, бросил свой град на произвол судьбы… «Вообще во время этого второго татарского нашествия князья разбегаются во все стороны, заботясь лишь о себе, хотя во время первого (их) прихода (1240) умели держаться солидарно». Действительно, в 1240 г. киевляне сражались мужественно против войск Батыя, но силы были не равны. Город Батыем был взят. Что произошло с жителями Киева, источники не говорят. Но воеводу Дмитрия, стоявшего во главе обороны, Батый помиловал («ради его храбрости»). Общий же тон таков: «Известие, что Киев пал и татары идут далее на запад, так здесь всех напугало, что все – князья, бояре и простые люди – разбегались, куда глаза глядят». Отзвуки этих событий вскоре докатились и до Европы. Германский император Фридрих II писал английскому королю Генриху III о падении Киева, как он выразился, столицы «благородной страны». Ужасный слух распространился по Европе.

Разграбление города в Европе

Один из корреспондентов, Мэтью Парижский писал о татарах: «Подобно саранче распространялись они [мон-голотатары] по лицу земли, они принесли ужасающие опустошения в восточных частях, разорив их огнем и мечом. Пройдя через землю Сарации, они разрушали до основания города, рубили леса, низвергали крепости, вы дергивали виноградники, опустошали сады, убивали горожан и крестьян. Во всех завоеванных царствах они без промедления убивают князей и вельмож, которые внушают опасения, что когда-нибудь могут оказать какое-либо сопротивление. Годных для битвы воинов и поселян они, вооруживши, посылают против воли в бой впереди себя. Других же поселян, менее способных к бою, оставляют для обработки земли, а жен, дочерей и родственниц тех людей, кого погнали в бой и кого убили, делят между оставленными для обработки земли, назначая каждому по двенадцати или больше, и обязывают тех людей впредь именоваться татарами». Упомянутые ужасы, вызывавшие трепет душевный у всех, кто обитал в Европе, вскоре затронут всю Русь, причем более других.

Древний Киев

Характерно, что при первых признаках опасности бежит прежде всего киевская знать, бежит с земель, где выросла, где жили ее отцы и деды. Видя крах княжеского режима, тяжелого и невыносимого, видя подлость киевской «элиты», не только отдельные люди, целые общины Украины добровольно идут под татар, чтобы не знать чиновников князя с их притеснениями, бояр с поземельными правами, не страдать от бесконечных княжеских междоусобий, насилия, побора княжеских войск, от крепостничества, неоплатных долгов, тяжкой барщины. И это стало наблюдаться, пишет М. Грушевский, еще до первого похода Батыя на Украину (1240–1241). Жители Киевской Руси предпочли платить татарам дань, подчиняться строгой власти, жить в полном послушании, лишь бы избавиться от князей и от их строя. Простой народ давно был брошен на произвол судьбы киевской верхушкой. Князья и бояре выжимали из него все соки, и даже церковь «не возвышала своего голоса в защиту народа сколь-нибудь резко». Таков печальный конец Киевской Руси. Люди бежали на север, в Московию, или же в западные украинские земли, унося с собой «книги, иконы, произведения искусства, памятники здешней культурной жизни». Теперь ясно, почему в центр, на север приливала волна колонизации, хотя мир северо-восточной, суздальской и владимирской Руси выглядел беднее и проще. Как нам представляется, именно в условиях большего мужества, отваги, упорства, относительного равенства и, что особенно важно, меньшей социальной дифференциации (по крайней мере на первых порах) люди увидели в центре Руси шанс для себя и гарантию единения. Политические успехи, подкрепленные умной дипломатией, военной силой да и капиталом (замечу, всегда игравшего в Москве подчиненную роль, что, на наш взгляд, первый и главный признак величия державы и ее жизнеспособности), привели к тому, как пишет В.О. Ключевский, что вокруг Москвы собрался сонм новых слуг и, кроме того, князья «добровольно пришли в Москву». И главное – сюда устремился народ!

Собор Святой Софии в Киеве. Евхаристия. Мозаика в апсиде. XI в.

Потому и отношение русского человека, гражданина великой России к Киеву и по сей день двоякое. Мы благодарим Киев за тот первый, исключительно важный вклад в дело строительства великой державы, без которого немыслима, пожалуй, и вся наша история. И мы с гневом и болью воспринимаем шаги, которые не чем иным, как предательством всей нашей 1,5-тысячелетней истории не назовешь. Мы имеем в виду шаги по разрушению политической и языковой цельности, общеславянского единства государств, единства народа, что был «творцом русской национальной идеи и провозвестником русского этнического родства» (И.А. Сикорский)?! Нехристем надо быть, чтобы распять русский язык на Киевщи-не! Но дадим слово В.О. Ключевскому: «В современной русской жизни осталось очень мало следов от старой Киевской Руси, от ее быта. Казалось бы, от нее не могло остаться каких-либо следов и в народной памяти, а всего менее благодарных воспоминаний. Чем могла заслужить благодарное воспоминание в народе Киевская Русь со своей неурядицей, вечной усобицей князей и нападениями степных поганых? Между тем для него (т. е. народа России. – Ред.) старый Киев Владимира Святого – только предмет поэтических и религиозных воспоминаний. Язык до Киева доводит: эта народная поговорка значит не то, что неведома дорога к Киеву, а то, что везде всякий укажет вам туда дорогу, потому что по всем дорогам люди идут в Киев; она говорит то же, что средневековая западная поговорка: все дороги ведут в Рим. Народ доселе помнит и знает старый Киев с его князьями и богатырями, с его Св. Софией и Печерской лаврой, непритворно любит и чтит его, как не любил и не чтил он ни одной из столиц, его сменивших, ни Владимира на Клязьме, ни Москвы, ни Петербурга. О Владимире он забыл да и в свое время мало знал его; Москва была тяжела народу, он ее немножко уважал и побаивался, но не любил искренно; Петербурга он не любит, не уважает и даже не боится. Столь же сочувственно относится к Киевской Руси и наша историография». Надо согласиться, но только с одной частью оценки.

Споры князей

Было бы несправедливо выделять Киев в той общей сумятице и политической смуте, которые на долгие годы утвердятся на Руси. Ненамного лучше вели себя в этом плане другие города и веси, однако, даже сохраняя глубокий пиетет к древнему Киеву, помня о его великой роли, заметим: просматривается предвзятость в отношении других центров Древней Руси, и прежде всего Москвы. Принижение Москвы и тем более желание увидеть в ней виновницу гибели Киева никак не соответствуют правде истории. Тут стечение многих обстоятельств, среди которых изматывающая и кровавая борьба киевских князей за престол, от которой смертельно устала Русь. Народ устал от свар и склок. Именно это и поставит крест на лидерстве Киева. Народ просто покинул его. Кроме того, не было в Киеве и той яростной решимости стоять насмерть, как это было в русских городах (Рязань, Козельск, Псков, Троицк, Москва). А потому мы вновь напомним слова автора Повести временных лет, который, обращаясь к потомкам, умолял их не губить раздорами и распрями землю Русскую, обретенную трудом, великой храбростью всех прошлых поколений. История научила нас действовать жестко, даже жестоко против раскольников. И князь Ярослав, разделавшись с врагами единства, став «самовластцем», перед смертью завещал сыновьям жить в мире и дружбе, храня единство страны, и говорил: «Аще ли будете ненавидно живуще, в распрях. то погыбнете сами и погубите землю отецъ своих и дед своих, юже налезоша трудом своим великым». Так было тысячу лет назад, так дело обстоит и сегодня. Можно прямо и честно сказать: «бессмысленные драки княжеские» позорят не только Киев, но и нашу общую историю в глазах мира.

Пора ответить на весьма важный вопрос: «За счет чего получала доходы знать в древности и Средние века?» Одни российские историки (Б. Греков, И. Смирнов) считали, что в основе богатств киевских, новгородских, московских феодалов и князей лежат большие земельные угодья. К примеру, Б. Греков пишет: «Факт крупных земельных владений киевских князей на Новгородской территории подтверждается, например, тем, что Иван III Васильевич, отбирая у Св. Софии и у многих богатых новгородских монастырей землю, решительно, со ссылкой на документы утверждал давнюю принадлежность этих земель князьям и незаконное, с его точки зрения, их освоение вечем». Эта апелляция к истории должна была оправдать конфискацию земли у церкви: «зане тыи испокон великих князей, а захватили сами» или «быша бо те волости первое великих же князей, ино они (новгородцы) их освоиша». Он утверждает, что земельные владения новгородских князей, которые те унаследовали с древнейших времен, «по своим размерам очень велики». Хотя тот же автор говорит, что источником значительных богатств князей и бояр Древней Руси были золото, серебро, меха и ткани, получаемые либо путем торговли, либо в результате военных походов и добычи.

К. Маковский. Боярыня у окна

Полагаю, что не только земли, но и «живая деньга» интересовала княжескую верхушку, уж больно падкой на золото та оказалась. Другой известный историк, И.Я. Фроянов пишет: «Взгляд на «вся благая» высказал князь Святослав Игоревич. Золото, драгоценные ткани, вина, овощи, серебро, кони, меха, мед, воск, рабы – вот перечень товаров, дразнивших воображение князя. «Мученик» Борис, скорбный от сознания, что в жизни людской «все мимо ходить и хуже пау-чины», не в силах видеть, как его обошли в богатствах, горюет: «Къеде бо их жития и слава мира сего, и багряница, и брячи-ны, сребро и золото, вина медове, брашьна чьестьная, быстрии кони, и домове красьнии и велиции, и имения многа, и дани и чьести бешсильны»».

Врубель. Царевна-волхова

Тут уж ясно сказано, о чем мечтает знать, самые первые люди града Киева – о золоте и серебре, о дорогих нарядах и одеждах для боярынь, об особняках – красивых и великих для своих «царевен». Но еще хочет киевская верхушка, чтобы ей приносили дань, причем бесчисленную. Однако и этого ей мало, ей подайте еще честь, яко кесарю. В летописном своде 1095 г. имеется призыв: «Вас молю, стадо христово, с любовию приклоните уши ваши разумно: како быша древний князи и мужие их, и како отбараху Русския земле, и ины страны придаху под ся; теи бо князи не збираху многа имения, ни творимых вир, ни продаж въскладаху люди; но оже будяше правая вира, а ту возмя, дааше дружине на оружье. А дружина его кормяхуся, воююще ины страны и бьюще-ся и ркуще: «Братие, потягнем по своем князе и по Руской земле»; глаголюще: «Мало есть нам, княже, двухсот гривен». Они бо не складаху на своя йены златых обручей, но хожаху жены их в сребряных, и расплодили бы землю Руськую». Неприкрытая алчность – философия киевских князей. «Пустите! Денег сколько! Страсть! Неужто дать им так пропасть?» (Гёте). Поставлен диагноз киевской власти: «Жить за счет ограбления чужих народов похвально и даже почетно, выжимать деньги из своих сограждан предосудительно – вот лейтмотив летописца, который, конечно, ведет нас к психологии, свойственной людям эпохи военной демократии. Итак, княжеско-дружинная знать еще в конце XI в. воззрения о богатстве соединила преимущественно с драгоценностями и деньгами, а не с землей» (И. Фроянов).