Русь Мiровеева (опыт «исправления имен»)

Что же до Зверинского монастыря, то на местном новгородском наречии зверем называли только медведя — имя Рус (Урс) было табуировано для произношения даже в христианские времена. Не ускользает от внимания и определенная смысловая связь двух «медвежьих» монастырей с церковью полуфольклорной «святой царицы Щетициницы»: щетина ведь еще и атрибут вепря! Во всяком случае, как мы полагаем, между разрушением церквей святого Лазаря, святой Марии Магдалыини (возможно «царицы Щетициницы»), Аркадского и Зверинского монастырей, по-видимому, существует связь. Она тем более очевидна, что можно считать доказанным существование христианских храмов эпохи неразделенной (т. е. Православной) Церкви во времена, которые предшествовали повсюду описанному знаменитому «огненно-мечному» крещальному походу Добрыни Малховича, вызвавшему широкое сопротивление новгородцев (в дальнейшем это сопротивление часто представляли как сопротивление «русского народа» якобы «инородному» Православию. Более того, правомерен вопрос: с каким «язычеством» боролся «сын Малха Любечанина»? Мы стоим перед фактом: во времена призвания Рюрика на царство Русский Северо-Запад (земля Руса и Словена) были если не полностью, то в значительной степени христианскими, православными. Существовало там и почитание не известных нам сегодня святых.

В качестве примера, который может послужить дальнейшим путеводителем и ключом ко «вратам отверстым царска дворца затверста», приведем сведения о так называемом Старорусском кладе, найденном в 1892 году в д. Сельцы Старорусского уезда. Среди изображений на монетах этого клада В. С. Передольский, датировавший их XII-XIII вв., обнаружил неизвестного мученика в шапке, как у Бориса и Глеба с Крестом и двумя лилиями по обе стороны от изображения. Кто этот явно царственный мученик с не известными позднейшей русской истории лилиями?

Мы еще вернемся к этому. А пока лишь напомним, что в 679 году в не столь уж далеких от Новгорода Арденнах «per dolum ducum et consensuum episcoparum» был убит на охоте, под старым дубом, у ручья, Дагоберт П, последний реально царствовавший представитель династии Меровингов. Убит по указанию Пипина Геристальского, собственного мажордома, деда будущего узурпатора Пипина Короткого, основателя «второй», каролингской «расы» франкский королей. Однако вскоре останки короля оказались чудотворными, и даже защищали город Стене от нападений викингов, и через сто лет король-мученик был канонизирован собором франкских епископов без согласия Папы. Родник святого Дагоберта существует в Веврском лесу в Арденнах, до сих пор и почитается как святыня. Однако в официальный список французских королей он был внесен только в ХVII веке, а в некоторых французских (!) учебниках истории отсутствует до сих пор.

Культ «неизвестных святых» как раз во времена, прямо предшествующие истории древнего Новгорода, мы встречаем и в Европе (частью которой была в те века северная Русь, между прочим, именуемая в некоторых хрониках Вретанией). Г. П. Федотов, до своего увлечения «христианским социализмом» написавший ряд талантливых работ по медиевистике, обобщил свои наблюдения над этими явлениями следующим образом: «Вопрос можно поставить о том своеобразном явлении, которое является связующим эти две области: о почитании безымянных святых, приуроченном к древним гробницам. Это переходный момент от народного культа к церковной канонизации; переходный момент в создаваемой биографии святого. Когда церковь закрыла доступ к алтарям этим неведомым избранникам народной веры? […] По крайней мере, каролингский ренессанс застает этот культ еще живым, чтобы нанести ему смертельный удар […] Век каролингского „просвещения“, по-видимому, положил конец если не народному почитанию, то церковной рецепции безымянных культов […] Еще в XVII столетии Мабильон рассказывает об имевшем место в современной ему Франции возникновении культа неизвестных святых. Но подавленный каролингской церковью культ никогда уже не мог воскреснуть». Впрочем, так могли думать сами Каролинги и рожденная ими римо-«католическая» церковь, а на самом деле, духовенство Римской епархии. Но пройдут века и -

Червь и чернь узнают Господина

По цветку, растущему из рук.

ИТАК, РЮРИК…

В «Книге Степенной Царского родословия», составленной в XVI веке митрополитом Афанасием по прямому «заказу» Грозного Царя, о происхождении Рюрика и его Дома рассказывается так:

«Жезлом же прообрази в Руси Самодержавие Царское скифетроправление, иже начася от Рюрика, его же выше рекохом, иже прииде из Варяг в Великий Нов Град с двема братом своима и с роды своима, иже бе от племени Прусова, по его же имени Пруская земля именуется. Прус же брат был единоначальствующего на земли Римскаго Кесаря Августа, при нем же бысть неизреченное на земли Рожество Господа и Бога и Спаса нашего Исуса Христа, предвечнаго Сына Божия от Пресвятаго Духа и от Пречистыя Приснодевы Марии».

Для Иоанна IV было чрезвычайно важным утвердить преемственность его царства с одной стороны от Рима, с другой — от Вавилона, и этому был посвящен огромный литературный корпус, включающий «Степенную книгу» на вершине, «Повесть о Борме Ярыжке» — в народно-лубочном основании. В нашу задачу в данном случае не входит подробный анализ государственно-политической книжности XVI века, лежащей в основе знаменитой идеи о Третьем Риме. Стремление доказать происхождение московского царя (вспомним, что в конце XVI в. впервые введен на Руси чин мvропомазания на царство, в то время, как еще Иван III в беседе с папскими послами утверждал, что владеет царством по праву своих предков, то есть по праву крови) от римского кесаря Августа понятно. Не последнюю роль играло и стремление противопоставить Москву Литве, чьи тогдашние князья-Гедиминовичи, хотя и происходили от знаменитого лишь своей «конской» силой конюха — полюбовника русской княгини Рюрикова дома Гедиминки, да и утвердились через уничтожение и вытеснение старших литовско-русских и прусских родов, но выводили себя из Рима (если же учесть версию о происхождении Грозного царя от Ивана Телепнева-Овчины-Оболенского-Гедиминовича, то нельзя не признать присутствующую при тогдашнем московском дворе известную «болезненность» по этому поводу). Мы и не собираемся оспаривать родословие от «кесаря Августа», хотя сам по себе вопрос, о каком «кесаре Августе» могла идти речь, заслуживает особого рассмотрения. Казалось бы, «Степенная книга» утверждает все однозначно. Однако читаем: «Сей Кесарь Август раздели вселенную братии своей и сродником, ему же бяше брат именем Прус, и сему Прусу тогда поручено бысть властодержавство в березех Висли реки град Маброк и Туры и Хвойница, и преславный Гданеск и иные многие града по реку глаголемую Неман, впадшую в море, иже и доныне зовется Пруская земля. От сего же Пруса семени бяше вышереченный Рюрик и братия его; и егда еще живяху за морем, и тогда Варяги именовахуся, и из-за моря имаху дань на Чуди, и на Словенех, и на Кривичех». Но ведь все эти земли (и это известно даже из любого сугубо официального курса истории) не входили в состав империи Августа, более того, отстояли от ее границ довольно далеко! В чем же дело? Или митрополиты Киприан и Афанасий и руководивший их трудами святитель Московский Макарий — человек не только праведной жизни (он причислен к лику святых Русской Православной Церкви), но и умнейший муж своего времени — допустили совершенно невозможную ошибку или же писали откровенную, ни для кого не секретную ложь? Мы увидим, что ни то, ни другое. Более того, сведения Степенной Книги, изложенные именно в такой форме, содержат ценнейшую сакрально-генеалогическую информацию, причем не столько для современников, сколько для нас!

Об этом чуть позже. Пока что речь идет несколько об ином. Формулу Третьего Рима обычно произносят как «Москва — Третий Рим», обычно делая ударение на первом слове (это также более, чем понятно). Не менее значимы по существу, однако, вторые два (собственно Третий Рим), относящиеся к Русской Земле в ее целом. Именно на таком прочтении настаивает не менее знаменитая, нежели «Степенная Книга», «Повесть о Новгородском белом клобуке», также, впрочем, датируемая XVI веком и относящаяся к тому же церковно-государственному корпусу, хотя и стоящая в нем некоторым особняком. «Повесть», в отличие от московской «Повести о Вавилонском царстве» (в которой царские бармы московских государей оказываются инсигниями Навуходоносора), обращена не на Восток, а в Европу и рассказывает о каролингско-папской узурпации как источнике «порушения» Православия на Западе и одновременно источнике «римского наследия» Руси:

«Богопротивник же и человеческому роду супостат и враг диавол сотвори рать велию на святую Церковь. Воздвиже некоего царя Карула имянем и папу Фармуса и научи их прелстити християнский род своими ложными учении и отступити повелеша от православныя Христовы веры и раздрати благочестие святыя Апостольския Церкви […] И святую Апостольскую Церковь оскверниша неправыми учении и служении. И святаго белаго клобука не любяху и чести ему не воздаяху, якоже заповедано бе исперва, но вземше его и положиша на том же блюде в приделе некоем церковныя стены заключиша и на дверцах написанием написавше латинскою речию сице: „Зде сокровен есть белый клобук папы Селивестра“. Пребысть же лета многа тамо Богом храним».

Более того, в новгородско-псковском варианте сочинения «Об обидах Церкви» обозначен путь движения апокалиптической жены, имеющей младенца мужеского пола (Откр., 12, 1-6). «В Третий Рим,… иже есть в новую Русию (выделено нами — В.К.) в великий Новград», в других редакциях — «в Третий Рим, иже есть в новую Русию великую». Характерно, что как «Повесть о белом клобуке», так и Слово «Об обидах Церкви» предшествуют филофеевым посланиям.

Важнейшей чертой данного корпуса является предельно широкое понимание Третьего Рима как Русской земли в ее целом, т. е. земли, подвластной Руси или Русским царям. «Ветхий бо Рим отпаде от веры Христовы гордостию и своею волею, в новем же Риме, еже есть в Констянтинеграде, насилием агарянским тако же христианьская вера погибнет. На Третьем же Риме, иже есть на Руской земли (здесь и далее выделено нами — В. К.), благодать Святаго Духа восия. И да веси, Филофие, яко вся християнская царства приидут в конец и снидутся во едино Руское Православия ради. В древняя убо лета изволением земнаго царя Констянтина от царствующаго града сего царский венец дан бысть рускому царю. Белый же сей клобук изволением небеснаго царя Христа ныне дан будет архиепископу Великаго Новагорода. И кольми сии честнее онаго, понеже архангельскаго чина есть царский венец и духовнаго суть. Ты же не умедли святаго сего клобука послати в Рускую землю в Великий Новград по первому тебе явлению святаго ангела […] Яко же бо от Рима благодать и слава и честь отъята бысть, тако же и от царствующаго града благодать Святаго Духа отымется в пленение агарянское, и вся святая предана будут от Бога велицей Рустей земли. И Царя рускаго возвеличит Господь надо всеми языки и под властию их мнози царие будут от иноязычных».

Итак, выводы из «Повести» могут быть сделаны такие.

Во— первых, в качестве Третьего Рима называется не Москва, а вся Русская земля, то есть Царская земля.

Во— вторых, в качестве сакрального центра Русской земли именуется Великий Новгород, т. е. все тот же древний Словенск.

В— третьих, если Великий Новгород действительно является сакральным центром Русской, то есть Царской земли, то речь явно идет не о вырождающейся новгородской «республике» XVI века, а о Новгороде в далеком (по крайней мере, долетописном) прошлом (или далеком, неведомом, будущем?). Более того, если в «Повести об обидах Церкви» говорится о Новой Русии, то стало быть, существовала и Старая Русия, преемницей которой является «новая». В таком случае где она находилась?

И, наконец, в-четвертых, какому Русскому царю, а, следовательно, основателю Династии, был дан Константинов венец «в древняя убо лета», то есть задолго до восприятия идеи Третьего Рима Московскими государями? И, наконец, может ли быть этот Царь отождествлен с младенцем мужеского пола, имеющим «пасти языки жезлом железным» (Откр., 12, 1-6), имея в виду, разумеется, что монархическое сознание не индивидуализирует царя, а акцентирует внимание на династии, являющейся, по сути, одним царем, поскольку каждый царь есть непосредственное продолжение предыдущего? В конечном счете этот вопрос едва ли не самый главный.