Русь неопалимая
Шрифт:
Он был очень молод, но физическая мощь так и сказывалась во всей его крупной богатырской фигуре. Молодые сердца и тысячу лет тому назад бились так же, как и теперь… Точно так же затлевшая в них искорка любви быстро разгоралась ярким пламенем, и это пламя охватывало разом всё существо, направляло в одну сторону все мысли, заставляло жестоко мучиться, страдать и затем испытывать редкое наслаждение.
– Ах, Господи! – воскликнула она, – и что не сидится тебе в хоромах?
Вышеслав молча смотрел на неё. Казалось, ничего особенного в ней не было. Длинная толстая коса опускалась ниже пояса, лёгкие светлые прядки прихотливо выбивались из-под очелья 6 с красивой вышивкой и падали на лицо. Во всех славянских племенах живут
6
Очелье – повязка на голову, украшенная вышивкой или драгоценными камнями.
– Совсем хмельной? С дороги уйти не можешь? – с упрёком спросила девушка, – так и будешь молча стоять?
– Экая ты сердитая! Как тебя кличут?
– Пропусти, меня ждут!
Но Вышеслав не пропускал её. Чем дольше он смотрел на неё, тем больше она нравилась ему. Он разглядел как белы и нежны её руки, на запястьях дорогие браслеты, на груди ожерелье с подвесками. «Убор дороговат, явно не холопка» – подумал он.
– Мы с отцом тут уже три дня, почему я тебя не видел?
– Скоро и не увидишь боле! Вы уйдёте в поход, а я уеду домой, в Ладогу, за мной уже батюшка приехал.
– Скажи, как тебя кличут?
– Ты зачем в Новгород-то пришёл? С чудью собираешься идти биться аль девиц смущать?
– Да скажи ты мне, как тебя кличут! – воскликнул Вышеслав и хотел взять её за плечи, чтобы она не убежала от него прочь.
Девушка вскинула глаза и с негодованием взглянула ему в лицо. Видно, она не привыкла к такому вольному обращению. Испуганно и чересчур резко развернулась, чтобы убежать, но тут же уткнулась в бархатную ткань чужого кафтана, и вдруг смутившись, опустила глаза в землю. Уголки красивых губ княжича приподнялись в лёгкой улыбке.
– Пропусти…, меня ждут в тереме…, – прошептала она.
– Подождут, успеешь! – убеждал её Вышеслав, пытаясь заглянуть в её глаза, они вдруг стали цвета грозового неба, – не сердись на меня, мне же скоро в поход идти, только Бог знает, ворочусь ли. Ты бы лучше ласковым словом меня проводила.
– Неуж, тебя проводить некому? – с сочувствием спросила девушка и посмотрела на него уже не так сурово.
Лицо её смягчилось и Вышеславу показалось, что словно само солнце осветило его и обогрело. Ему вдруг жарко стало. Незнакомая горячая волна метнулась по телу и напрягла его. «Что это? – подумал Вышеслав, – ужель она ведьма и своим взглядом заколдовала меня?» Он был поражён этим неведомым ещё, непонятным ему взрывом, казалось, кровь в нём закипает. Такое чувство было для него ново. Слишком девственно ещё было сердце молодого княжича. Картины, одна другой отраднее, проносились в его воображении. Ему страстно захотелось прикоснуться к её губам, он протянул руку и указательным пальцем быстро провёл по чётко очерченной нижней губе. Девушка отпрянула и испуганно посмотрела на него.
– Прошу тебя, скажи мне твоё имя, чтобы я мог называть тебя и хранить воспоминания о тебе в походе. Нет у меня невесты, а мать…, – глаза его погрустнели, и он отвёл их от девушки.
– Ласковых речей я не знаю, а хочешь, я тебе молитву защитную скажу? Ты крещёный?
– Крещёный! Скажи свою молитву!
– Господь Всемогущий, да будет благословенно Царствие твое и на Земле и на Небе. Преклоняюсь пред твоим Величием и взываю к твоей милости. Прошу тебя, спаси, сохрани и оберегай раба твоего, как тебя звать?
– Вышеслав, – назвался он, не подумав.
Княжеское имя обрушилось на неё, как удар, она отшатнулась, на её лице появилась растерянность и даже испуг. Она была не готова к тому, что случайно встреченный на дворе парень из киевской рати окажется сыном самого князя, старшим княжичем! Как она сразу не заметила его серебряный пояс и на шее гривну 7 и сапоги в будний день из красного сафьяна. Растерянным взглядом она скользила по правильным чертам его лица, по светло-серебристым волосам с красивыми кудряшками на концах, голубым глазам
и удивлялась, что не догадалась сразу, ведь ей рассказывали про него! Но деваться некуда и она продолжила читать молитву.7
Гривна – как украшение и знак отличия около двухсот грамм серебра для знати.
– … и оберегай раба твоего, Вышеслава. Ограждай от бед и защищай от врагов видимых и незримых. Ибо ты есть Господь Всемогущий и на Земле и на Небе, – она постояла, посмотрела на него, тонкими пальчиками нежно коснулась небритых ланит его и быстро побежала в терем.
– Да куда ты? Ну и что, что я княжич! Да, не бойся ты меня!
Слова защитной молитвы теплом согрели сердце Вышеслава. Она звучала как любовная ворожба. Вышеслав шагнул было за ней, но остановился. «Что толку гнаться, ежли она только услышала, что я княжич сразу утекла! Это всё батюшкина слава!» – с досадой подумал он. Впервые в жизни он пожалел, что доводится родным сыном князю Владимиру и наследует как его добрую, так и дурную славу и ему показалось, то, что он совсем недавно почувствовал, глядя на девушку, это всё проклятая отцовская наследственность. Вышеслав вдруг услышал дробный конный топот по бревенчатой мостовой и вскоре во двор въехали три всадника. Кони были утомлены, на всадниках корзно и сапоги были покрыты пылью. Один быстро слетел с седла и бегом ринулся в гридню. Вышеслав пошёл следом за ним. Гонца княжич узнал, он служил гридем у киевского воеводы Претича. Видно случилось что-то серьёзное, раз он оказался здесь на другом конце Руси, в Новгороде. Вышеслав вошёл в гридню и остановился у двери. Течец сразу прошёл к княжескому столу и подал Владимиру свёрнутый трубочкой пергамент с посланием.
– К тебе я, великий княже, с вестью от Претича! – кланяясь, сказал течец.
– Подайте течцу пиво! – крикнул Владимир, – выпей, сокол, путь не ближний вершнем отмахал, передохни чуток!
Брови Владимира сошлись, как две грозовые тучи, он почувствовал, что в Киеве что-то неладно, но гонцу надо было дать перевести дух, запалился в дороге. Пока киевлянин допивал вторую кружку пива, князь открыл свиток и стал читать. Претич сообщал, что печенеги обложили Белгород, хотят город взять измором, белгородцы бьют челом князю, просят помощи.
Владимир Святославич опустил руку с зажатым в кулаке пергаментом и задумался. Он увёл с собой две трети белгородского войска, практически оставил город без защиты. Лучшие полки Киева, Переяславля, Чернигова, Овруча и Белгорода он увёл сюда для похода на чудь. Как печенеги узнали об его уходе, ему было неведомо, но они воспользовались беззащитностью Киевщины. Но Владимиру нужна была чудская дань, чтобы ставить сторожевые города на границах Руси и содержать многочисленные дружины. Надо срочно решать, что делать, он не мог оставить Белгород без защиты.
Гриди затихли, увидев как Владимир хмурится, задумавшись. Вдруг князь встал, окинул взглядом гридню
заполненную боярами и воями, взмахнул рукой с пергаментом в кулаке и голос его загремел в гриднице.
– Братья! Печенеги обложили Белгород осадой. Претич пишет, белгородский и киевский люд просят помощи! Что скажете, вои мои и воеводы? Дозволим ли поганым разорять наши города? – спросил князь.
Кмети и воеводы закричали, размахивая руками, никто никого не слушал, только сотник княжеской дружины Ратибор молчал.
– Князь! Там же наши семьи! Мы не можем оставить их без защиты на поругание ворогу! – кричали кмети.
– А ты что молчишь, сотник? – Владимир повернулся к своему советчику Ратибору.
– Князь! Мы на чудь не первый год собираемся, а коли уж пришли, то не след нам воев гонять туда-сюда!
Кмети возмущенно загудели, но Владимир молчал, не обращая внимания на общее недовольство и ждал, что ещё скажет его сотник.
– Стены у Белгорода высокие и крепкие и у Киева стены не хуже. Пущай печенеги стоят под стенами, покуда сами же от голода не околеют. За тобой, княже, воев тьма. Разобьём чудь, вернёмся и на орду ударим, да так, чтобы они навсегда к нам на Русь дорогу забыли! – сказал Ратибор.