Русь. Том I

Она торопливо надела перед зеркалом шляпу, спустила вуалетку до губ, потом, порывисто обняв подругу, дала Павлу Ивановичу поцеловать руку и, закивав головой, пошла было в переднюю, но сейчас же повернулась опять.

— Павел Иванович, вы — юрист, успокойте меня ради бога, скажите, что ничего страшного произойти не может.

XLIII

Когда баронесса Нина, замирая от волнения, вошла к себе в дом, то оказалось, что без нее произошло то, чего она уж никак не могла предвидеть…

Валентин, бывший весь день дома, лежа в кабинете профессора, после отъезда баронессы к Тутолминым, читал классиков, изредка протягивая руку к стакану с портвейном. После обеда заезжал Авенир, и Валентин, проведя его в кабинет, почему-то решил, что нужно сделать, чтобы было похоже на холодный осенний вечер. Поэтому закрыл внутренними деревянными ставнями окна и велел затопить камин.

— Зачем ты эту чертовщину-то делаешь? — спросил Авенир.

— Это необходимо, — отвечал Валентин. — Ты сам увидишь, что сейчас будет все другое. Жизнь в сущности только сырой материал, из которого можно сделать, что угодно, и совершенно наоборот, благодаря чему можно не зависеть от окружающей жизни. Вот на дворе сейчас весна и день, а мы сделаем осень и вечер, холодный осенний вечер.

Но Авенир спешил домой, и Валентину пришлось устраиваться одному.

И вот, в самый разгар работы, когда камин уже весело трещал осиновыми дровами, во двор усадьбы въехала ямщицкая коляска с профессором Андреем Аполлоновичем, приехавшим к себе домой на летний отдых.

Валентин вышел на подъезд, чтобы узнать, кого это занесло попутным ветром, и, стоя на крыльце без шляпы, смотрел на вылезавшего из коляски профессора.

Здесь вышло небольшое замешательство, благодаря тому, что Валентин совершенно упустил из вида и как-то давно забыл, что он живет не у себя, а в чужом доме и с чужой женой, и что у этой жены есть муж.

Он вежливо осведомился у приезжего; что ему угодно и к кому он.

Приезжий, стоя перед ним в шляпе и дорожном балахоне, поправил очки и снизу вверх, — так как Валентин стоял на ступеньке, — несколько удивленно посмотрел на неизвестного господина, спрашивающего в его собственном доме, что ему угодно. Професор даже невольно и с некоторым испугом оглянулся на дом, как бы желая проверить, в свою ли усадьбу он попал. Усадьба была несомненно его собственная. Тогда профессор сказал, что приехал к баронессе Нине Алексеевне.

Валентин вежливо наклонил голову и попросил путешественника зайти в дом обождать и обогреться, пока приедет хозяйка дома. Он крикнул прислуге, чтобы она взяла вещи и снесла их в комнату для гостей, а ямщика накормили бы.

При упоминании о комнате для гостей профессор хотел было что-то сказать, но ничего не сказал. Он был такой мягкий, вежливый и кроткий человек, что, очевидно, ему показалось неловким и неделикатным спрашивать у этого приятного незнакомца, на каком основании он встречает его как хозяин дома и спроваживает в комнату для гостей.

Валентин помог путнику раздеться, несмотря на усиленные протесты того, тронутого такой внимательностью, и пригласил его пока в кабинет, предупредительно показывая туда дорогу.

И опять профессору показалось неудобно сказать, что он сам хорошо знает дорогу в свой собственный кабинет.

И только, когда он вошел туда с дорожным портфелем и шляпой и увидел вместо своего рабочего кабинета уголок воспетого всеми поэтами Востока с пылающим камином и зажженными средь бела дня лампадами, он чуть не уронил портфель и шляпу от изумления. Но сейчас же оправился.

Профессор был довольно высокого роста, с сединой на висках, с приятным лицом, постоянно складывавшимся в вежливую мягкую улыбку, и с какой-то боязнью причинить какое бы то ни было беспокойство окружающим. У него была привычка, — когда он стоя слушал, — поправлять рукой очки и даже держаться за мочку их и моргать, отчего лицо его выражало еще больше внимания и готовности.

В кабинет подали чай, вино. И так как горничная была новая, не знавшая профессора, то она ничем не обнаружила создавшегося недоразумения.

Валентин, как истый джентльмен, не спросил профессора, откуда он и по какому делу приехал к баронессе. А чтобы гость не томился и не скучал в чуждой ему обстановке, он был очень с ним внимателен и предупредительно вежлив.

У них очень легко и живо завязалась беседа. Поводом к ней послужил вопрос профессора, почему такая странная обстановка в кабинете, какая-то смесь Востока с первобытностью.

— Верно, — сказал Валентин, — смесь Востока с первобытностью. Это то самое, что мне и нужно было… Ибо только в первобытности для нас свежесть, а культуру мы уже видели.

— …И не удовлетворены ею, — вежливо и мягко добавил профессор, — потому что в ней предел и точка, а душа наша хочет высшего и бесконечного. Я часто думаю, что, может быть, то, чем современный человек так дорожит — культура и цивилизация, являются только определенным этапом и, следовательно, очередной иллюзией и заблуждением, а не конечной стадией совершенства жизни. И через несколько сотен лет вся современная форма культуры изменится или многое, считающееся незыблемым, исчезнет…

— Все исчезнет, — сказал Валентин спокойно.

Профессор только молча посмотрел на Валентина через очки и ничего не сказал на это. Потом продолжал:

— Взять хотя бы право, — я говорю, как специалист, — каким изменениям оно подвергалось… И то право, каким мы живем, в сущности уже разрушено нашим сознанием. Мы внутренне живем тем правом, которое будет через триста, четыреста лет. А если мы проживем эти четыреста лет, то и тем правом будем не в состоянии удовлетвориться. Здесь какая-то неясность и нет логики.

— И не нужно, — сказал Валентин, разглядывая на свет вино в стакане.

Профессор хотел было что-то возразить, но, очевидно, не решился и только продолжительно посмотрел на Валентина, придержав мочку очков рукой.

Валентин был даже доволен, что баронесса долго не приезжает и тем самым делает приятную беседу с случайным путешественником продолжительной.

— Вот меня сейчас тянет на Урал, в дикие глухие места, — говорил Валентин, шагая по ковру с трубкой и заложив одну руку за спину, — на священные воды озера Тургояка, и туда я уезжаю ровно через неделю, если не считать сегодняшнего дня. Почему меня туда тянет? — спросил он, останавливаясь и глядя на профессора.