Русь. Том I

— Может быть, отложили бы до зимы? Ведь летом, небось, им хочется поболтаться, — заметил нерешительно Александр Павлович с таким видом, с каким неспециалист и ничего не понимающий в этом деле человек решается высказывать свое мнение, основываясь только на снисхождении к человеческой, а в данном случае к юношеской слабости.

— Я им покажу лето! — крикнул Авенир. — Я сделал то, чего ни один отец в мире не делал для них, и, если они этого не оценят, я им прочищу мозги. Вы знаете меня? Я жар юности сохранил до сорока лет!

— О, вы молодец, — сказал Александр Павлович, — в прошлом году за утками так гоняли, что нас чуть всех не перестреляли.

— Да! И так во всем. А у них ни боба. И я буду чувствовать свою великую вину перед будущим, если не передам им своего огня.

— Передадите, бог даст, — сказал Александр Павлович. — А что касается уток, то и в нынешнем году не ударим лицом в грязь. Собачонку знатную себе достал.

— Федюкова не нужно бы приглашать, а то он своей мрачностью только тоску нагоняет.

— Пригласил уже… — сказал Александр Павлович с выражением сожаления о невозможности исправить ошибку. — Ну, мы его как-нибудь обезвредим, — прибавил он, бодро улыбнувшись и подмигнув. — Так значит, идет? — Александр Павлович заторопился уезжать и, спрятав в карман свою потухшую трубочку с невыбитой золой, распрощался с хозяином.

Авенир, встав на другой день рано утром, крикнул было своим молодцам, чтобы запрягали ему лошадь — ехать в город.

Но молодцов не оказалось.

— Где же они?

— Ловить рыбу на заре уехали, — отвечала мать.

— Вот чертова порода-то! — сказал Авенир. — Хоть ты им кол на голове теши. Ну, я им пропишу зарю. Как же, ждал, надеялся, что все мое самое высшее отразится в них, как в незапятнанном зеркале. Отразилось!.. Черт бы их побрал. Все лодки их топором изрублю! — крикнул он вдруг на весь дом так, что все притихло, услышав этот небывало грозный окрик главы семейства.

Бранясь и расшвыривая сбрую в сарае, он достал хомут и стал сам запрягать; но когда выехал на деревню, то увидел, что лошадь все почему-то воротит морду влево, пока встретившийся мужичок не исправил ему дела. Оказалось, что у лошади голова была прикручена к оглобле поводом. Это Авенир сделал для того, чтобы она стояла во время запряжки, а потом забыл отвязать.

Авенир поехал в город с тем, чтобы закупить пока книг для совместного с сыновьями чтения и инструментов для ручного труда, дабы излишек физической силы у сыновей направить в более правильное русло, чем они ухитрились это сделать сами.

И вот, переходя из магазина в магазин и ругая всех продавцов сапожниками, которые в собственном деле ничего не смыслят, Авенир вдруг столкнулся с кем-то и, подняв голову, онемел, как немеет человек, когда среди дня встречает привидение, и даже поднял вверх руки, как бы защищаясь.

Первая мысль, какая у него мелькнула при этом, была мысль о двойниках.

— Это ты, Валентин, или не ты? — сказал он.

— Я, — отвечал Валентин.

Валентин стоял перед ним в каком-то необычайном костюме, который и сбил с толку видевших его раньше: на нем была кожаная куртка, кожаные штаны и высокие сапоги.

— Так ты не уехал? — воскликнул радостно Авенир.

— На несколько дней отложили, — отвечал Валентин.

— А сейчас ты что делаешь?

— Из города никак не выедем.

— Что, какие-нибудь осложнения? — спросил тревожно Авенир. — Полиция что-нибудь?

— Нет, полиция ничего, — сказал Валентин, — у нас деньги все.

— Да ты бы у Владимира-то взял, голова!

— Дело в том, что и у него тоже все вышли.

— Тогда знаешь, что? — сказал Авенир, вдруг вдохновенно поднимая руку вверх. — Едем ко мне. Садись.

— Да ведь ты покупал что-то…

— К черту, успеется.

— И потом я не один, — заметил Валентин, — со мной еще Дмитрий Ильич.

— Тащи и его. Вот, брат, здорово-то. Ребята за рыбой поехали, ухой вас угощу на славу.

— Все попрежнему рыбу ловят?

— Да, они, брат, у меня молодцы на этот счет.

Приятели заехали в гостиницу за Митенькой. Авенир расплатился за них обоих, схватил знаменитые два чемодана Валентина и потащил их по лестнице.

— Черт те что… вырядился ты, брат, так, что не узнаешь. Зачем куртку-то такую надел?

— Это для Урала, — сказал Валентин.

V

Вся эта нелепая история с неудавшейся поездкой на Урал произошла только благодаря случайности.

Валентин встретил в городе Владимира и в ожидании поезда зашел с ним в городской сад. Владимир все смотрел на Валентина и ахал, что видит его в последний раз, что не знает, как он будет без него. Так полюбил было его, так они сошлись хорошо; а теперь одного отец посылает на Украину за коровами, а другого нелегкая несет куда-то и вовсе к черту на кулички.

— Ты не видел Урала, — сказал Валентин, когда они уже сидели втроем за коньяком, — если бы ты его видел, то понял бы, что это не кулички, а бросил бы всех своих коров и сам убежал бы туда.

— О? — сказал удивленно Владимир. — Ну, черт ее знает, может быть… Теперь бы в Москву проехать, а не на Украину. Вот, брат, что хочешь, — до смерти люблю белокаменную. Как увижу из вагона утром — в тумане ее златоглавые маковки на солнце переливаются, да как въедешь в этот шум, так в голове и помутится.

— Да, — сказал Валентин, — только и есть два места — Москва и Урал.

— Два места?… Да, брат… Урала не знаю, черт его знает, может быть… Теперь бы в Москву проехать, а не на Украину, мать городов русских. А как пойдешь мимо магазинов да около Кремля по этому Китай-городу, — горы товаров, мехов разных, золота, — голова кружится. А потом в ресторанчик, а потом за город, цыган послушать…

За соседним столом сидели и обедали артисты городского театра. Валентин поглядывал на них, а потом сказал:

— Зачем тебе сейчас цыгане? Цыгане хороши зимой, когда едешь к ним в сильный мороз на тройке в шубе после здорового кутежа, а сейчас какие же тебе цыгане, когда через полчаса мой поезд идет, а завтра сам за скотом едешь? Не подходит.

— Не подходит? — сказал Владимир нерешительно.

— Пригласим артистов. Это будет просто и кстати.

— Вали, идет! — крикнул Владимир. И так как он с некоторыми артистами был знаком, то их легко перетащил за другой свежий стол.