Русалия

Эти двое и не заметили, что давно уже бредут по замерзшим комьям перекопанной земли, соединенные живой нитью душевной беседы. Ветер несколько усилился, в его ядреном невидимом теле стали появляться редкие снежинки. Однако Богомил, увлеченно содействуя Правде в обретении ею зримости, даже не помышлял о том, что пора бы надеть тулуп в рукава и запахнуться поплотнее.

– Народы и общества, подобные жидовскому, мечтают об устройстве блаженства земного. Им все равно откуда придет волевое начало, как они говорят, - мессия, способное умножить и усилить те удовольствия, которые они испытывают от соприкосновения с этим миром. И если даже они выкрадут и выкупят у творческих народов все их сокровенные секреты, и тогда своими жидовскими мозгами они не смогут понять, что путь наслаждений-страданий бесконечен, и не может случиться на этом поприще нигде и никогда никакого итога в виде некоего царства, обитатели коего находились бы в непрестанном возбуждении от окружающих предметов.

– С одной стороны, вроде, это их дело – так жить или по-другому, к этому стремиться или к иному, - не мог не откликнуться Святослав, - но это племя совращает с пути Истины и заразит все вокруг.

– Все – не все, - кивнул головой волхв, - но наиболее слабых и неразумных - это точно. Женщины, похотники, любые преступатели отчих законов, добровольные рабы – вот на кого опираются они, как на подпору, во всяком народе, куда заносят их случайные удобства проживания. И величайшее преступление перед населением своих стран совершают те князья, которые не препятствуют им в этом. Потому что уже через короткий срок облепленный жидами народ ожидает гниение. Высосав здесь все, жиды уйдут дальше в бесконечных поисках своего царства, где не кончаются удовольствия, а вот сможет ли поправиться обескровленный народ, сожранный чужеспинниками – это большой вопрос, поскольку для многих народов ознакомление с жидовщиной оканчивалось смертью. Потому нет для любого народа, для какой угодно державы худшей чумы, чем это племя.

– Они утверждают, что величие и могущество народов измеряется числом построенных ими больших домов, численностью скота и драгоценных украшений…

– Вот видишь. У нас такое мировоззрение по праву считается принадлежностью худших, а у них – особенностью лучших. Никогда творческая одаренность, сила и свобода духа не зависели от количества материальных завоеваний народа. Скорей уж наоборот. По значительному числу, как ты говоришь, больших домов и золотых прикрас можно судить о том, что народ, их произведший, подошел к последнему сроку своего пребывания на земле, и скоро дни его истощатся окончательно. Никто из строителей великих царств не был свидетелем расцвета всяких художеств и рукомесел. Да и какой человек тогда стал бы отдавать этой дребедени время и душу? Этому отдаются слабые последователи великих, что всегда свидетельствует об упадке духа и у князей, государствующих на тот час, и у самого все слабее раживающего народа. В ту годину чужеяды ⁴⁰⁹¹становятся особенно многочисленны, бессовестны и тлетворны. И ежели не находит народ в себе силы породить достаточное число беззаветных заступников, бесстрашных орлов, - дни его сочтены.

– Какой же ценой удавалось людям выдираться из таковских передряг?

– Всякий раз цена эта оказывалась чрезвычайно высока. Но нет цены выше человеческого достоинства, - говорим мы. А жиды утверждают: даже тень опасности для жизни отменяет все требования Торы. Уже этого, дорогой, довольно, чтобы уяснить в чем состоит разница между созидательным началом и сознанием трутней.

– Да и среди нас есть такие, что разделяют его.

– А разве среди нас не бывает трутней? Но у всякого русича, включая самого немудрящего пахаря, если он готов воздать трудом своей души и тела, сохраняется возможность достичь того, кто не имеет тела, но пронизывает собой все сущее. Для жидов это недостижимо. Когда-то давным-давно жидовские левиты пришли к одному могучему волхву, получившему Знание по преемственности ⁴¹⁰¹, и просили его: «Открой нам Того, о ком говорят, что Он лишен зла. Мы хотим увидеть Его, свободного от старости, от смерти, печали, голода, жажды. Скажи нам, где искать Того, чье желание – Истина, и чья воля – Истина». «Зачем вам это?» - спросил волхв. «Мы слышали, что тот, кто познает Его, достигнет исполнения всех своих желаний». Тогда премудрый волхв предложил прожить у него в учениках тридцать лет и еще два года. По истечении этого срока он собрал их и спросил, так ли как прежде хотят они увидеть бессмертного, владыку процветания. «Да! Да! Скорее!» – зашевелились левиты. «Тогда знайте, что Он, несущий добродетель и удаляющий зло, находится в вашем глазу, именно Он позволяет вам видеть мир так или иначе». «Если Он находится у нас в глазах, - радостно закричали сообразительные левиты, - значит мы сможем увидеть Его в отражении». «Конечно, Его можно увидеть в собственном отражении», – согласился волхв. Левиты бросились искать кадки, стали наполнять их водой, чтобы посмотреть на себя. «Что же вы там увидели?» – спросил волхв. «Мы увидели себя! – восклицали левиты. – Мы рассмотрели каждую свою родинку!» «Вот как? – усмехнулся волхв. – А попробуйте теперь надеть на себя самые красивые свои одежды и еще раз взглянуть на свое отражение». Левиты бросились наряжаться. «Что теперь увидели вы в воде?» «Мы увидели себя, наряженными в прекрасные драгоценные одежды! Увидели, что мы стали красивее прежнего!» «Ну что ж, - вздохнул волхв, - это и есть ваш Бог. Заботьтесь о том, что вам удалось рассмотреть в собственном отражении». И левиты радостные покинули дом волхва.

– Но ведь никому нельзя передавать священное знание, - заметил Святослав.

– Вот именно. А из того, что ты услышал, дорогой, понятно почему этого делать нельзя, понятно в чем состоит природа и опасность жидовского взгляда, и почему святой волхв не стал открывать недоступную им правду. Однако особенное собственое учение, в котором жидова среди бесконечных образов, смыслов и значений, рассыпанных на земле, мерцающих в воздухе и высшем небе, различает только себя, ученье, ставящее своей целью сбор плодов зависти, жажды и надежды, все же не способно было насытить затяжным блудом, сладкой едой, пряным питьем и прочими приятностями всех охотников. И тогда уродство породило болезненность: те сведения, которые смогла заполучить и по-своему переосмыслить верхушка жидовского народа, теперь попыталось освоить и опять же еще раз приноровить под свою способность разумения, наследственно бесталанное большинство. Но чему могла бы поклониться чернядь, не имеющая ни достоверных знаний, ни тем более опыта работы души, - впрочем, того, чего с нее никто не спрашивал? Они, разумеется, поклонились суеверию, - пустому, вздорному требованию чудесных, по их мнению, сверхъестественных примет, красочных или мглистых знамений, способных в конечном итоге одарить их все теми же самыми грубыми наслаждениями-страданиями, которые только и могло восприять их слаборазвитое сознание. Теперь эта самая мутная жидовская мысль, растерявшая остатки здравого смысла и добротных знаний и от того плутовски требующая принимать ее на веру, именуется ее приверженцами христианским учением. Учением! Впрочем, в суевериях своих слабые темные души вполне искренни. И как же было не воспользоваться столь общим помутнением простецкого сознания тем, кто привык извлекать выгоду буквально из всего. Вот христопоклонство и подарило бессовестным пройдохам возможность торговать самыми сокровенными порывами души несчастных, запутавшихся в представлениях, недоступных их уму, а вместе с тем утративших исконную нить своего значения. И хотя говорят, будто те, кто придерживается кондовых жидовских представлений и христианское жидовство враждуют друг с другом, но ссорятся они ничуть не более того, как ссорится еще раживающая мать со своей созрелой дочерью. Ведь загляни в их церкви, - там те же жиды, что в синагоге, или полужиды, или горячие приверженцы их мечтаний, имеющие здесь целью наживу, все то же неизбывное жидовское стремление к нетрудному обогащению. Оттого и церкви свои… Ты ведь бывал в их молельных домах?

– Да приходится бывать. Когда Свенельд со своими оборотнями от греков доверенности добивался. Ну что… внутри там все равно, что в лавке у торжника, или в доме у него. У того, вестимо, у кого торг вытанцовывается, да не просто, а с изрядным прибытком.

– Это верно, все там пестро, все от злата-серебра блестит. Они говорят, что их Богу это очень нравится. У нас ведь прежде как считалось? Храм строить – для того, чтобы люду в мороз или в мокропогодицу было где праздник справить, братчину устроить. А Богу молиться… Разве для этого крыша нужна? Разве для того, чтобы Род твое слово услышал, потолок звездами расписать потребно? Вот его храм, дорогой! – не замечая упоения, переполняющего телодвижения его и голос, воскликнул Богомил. – Разве могут быть лучше этих вечных и одухотворенных звезд нарисованные? Разве можно построить свод выше этого, который сейчас темно-лазорев, а то цвета вороняги ⁴¹¹¹, то розовый, желто-горячий, голубоалый, голубоседой… Разве бывают стены величественнее и наряднее заповедных синих боров и сквозистых осиновых рощ? Какие точеные камни под ногами станут лучше молодого травника, искроватого снега или хрусткой полстины ⁴¹²²в желтой осенней пуще? И разве спертый воздух, пусть даже подкрашенный ароматом жженой смолы, заключает в себе хоть одну стотысячную долю той деятельной силы, которую дарит миру самый легкий ветерок? Коль уж ты был в молельне жидопоклонников, дорогой, то, конечно, видел идолов, которых они красками рисуют на досках. И как часто все поле вокруг изображений своих Богов они закрашивают золотом. Я было спрашивал у их мудрецов-чудесников, выразителей и защитников искалеченных жидовских обобщений, не означает ли чего сокровенного это золото вокруг тех христианских Богов и Богинь. И что же отвечали те маленькие существа? «Это небо. Ведь высшее небо – обитель Всевышнего – покрыто золотом!» Ну кому, кроме нищего раба, раба этой материальной стороны, могло такое взбрести в голову? А если они всерьез хотят принести жертву своим божествам, то нередко прикрепляют к их изображениям золотые поделки, серебряное узорочье, драгоценные камни, жемчужные нити. Поистине, это дар раба! Поднеси Бестелесному зеленый лист, протяни ему ковш ключевой воды, миску с кашей, лучший цветок, отдай ему сердце, отдай любовь… Зачем ему золотые гривны? Зачем камни?

– Вот только никак понять не могу, как же так случается, что люди от исконной веры отходят? И ради чего?

– Ну, во-первых, люди эти - всегда недостойные небесного мира, развратившаяся чернь или наиболее невоздержанные князья, завсе легко переметчивые родничи ⁴¹³³, всякие мухоблуды ⁴¹⁴⁴… Но иногда целые народы не просто бессмысленно, но в каком-то гибельном порыве покидают свои высшие цели, предают воспитанные веками совершенные образцы миропонимания, нравственности, творчества. Самое печальное здесь (а вместе с тем и смешное) – это то, что подобные приступы умопомешательства люди зачастую считают движением к совершенству. Конечно, мозги их слабнут не без усердия захватливых живоглотов, да только собственные глупость и слабость - смешное оправдание. Такой народ, отступивший от своего прошлого опыта и благоумия, всеконечно, поджидают великие злоключения. Но я верю, что ты, Святоша, будешь нетороплив и сосредоточен, я вижу, знанием, размышлением и самоотверженностью ты достигнешь Чистого, Душу всех существ, и тогда вздохнет свободно Русь, улыбнется Род, а ты исполнишь свой долг…

Какими чувствами был охвачен, наполнен и прикреплен к этой минуте Святослав! Он остановился и какое-то время смотрел на волхва будто бы вдвое увеличившимися глазами.

– Богомил! Учитель! – наконец выговорил он. – Ты поистине досточтимый волхв, достославный облакопрогонитель! Пожалуйста, учи меня. Я вижу, что ты – мой путь к спасению, что нет другого пути. Я познаю свой долг и отдам ему все, чем удостоил меня наш Род, чтобы освободиться от грехов, чтобы получить свой удел наверху, чтобы достичь счастья неизмеримого и негибнущего.

Прямодушная улыбка соединила взгляды учителя и ученика, и было в этой улыбке что-то от святого зарока. Тогда звездные очи Сварога разглядели на погруженной во мрак холодной земле крохотную искру, и Небесный наполнил отважные сердца детей своих силой и решимостью. Пахнущий холодом и сосновой смолой Похвист ⁴¹⁵¹– посланец Стрибы ⁴¹⁶², - точно возрадовавшись тому происшествию, рванул, закружил, со свистящим смехом швырнул в лица избранников Рода снежинки, крупные и стремительные, как бабочки. Только тут Богомил и Святоша обнаружили, что находятся далеко за княжеским двором, где-то на краю, у городской стены. А в руках у Богомила все тот же водонос, такой нелепый, с которым он прошествовал через весь город. То-то принялись они хохотать! Так хохотали-грохотали, что собаки, облаивающие их изо всех подворотен, осипли, а редкие встречные и выглядывавшие из заборных щелей, силившиеся сквозь мрак разглядеть возмутителей спокоя обыватели городских окраин с удовлетворением усмехались, что вот же и благородные позволяют себе тайком поклониться Квасуру.

Как весна начинается в середине студня ⁴¹⁷³, как новый день зарождается тогда, когда неутомимый Ящер ввечеру только проглатывает светозарный лик Хорса, так и в этот момент из тьмы и затаившегося в облаках небесного огня, из возмущения и неизмеримой любви, из оскудения и холода под руками судьбы-Макоши свивалась нить будущности, чей образ, различимый лишь божественным зрением, еще долгое время должен был скрываться от простецов.

Да защитит нас Род!

Да будет Род доволен нами!

Да будем мы трудиться во славу святого имени Рода!

Да сделает он нас прекрасными!

Р

омеи месяц листопад называют октябрем, что означает – восьмой, потому что в прежнем Риме во времена царя Юлия он считался восьмым в году. Так, несомненно, проще, хотя листья в Романии об эту пору тоже со многих дерев облетают. А за восьмым месяцем, как не трудно догадаться, приходит девятый – ноябрь, и время устанавливается прескучнейшее. Дуют угрюмые ветры, то и дело принося долгие холодные дожди.