Русалка

Маленькие горшочки. Угли, собранные прямо из огня.

— Зачем понадобился вам этот огонь? — пробормотал Петр, когда Саша подошел к костру, чтобы собрать угли.

Саша взглянул на него с выражением страданья в глазах и, ухватив угли с помощью двух палочек, понес их к куче мха, которую уже приготовил Ууламетс, после чего вверх взметнулся огромный столб дыма, порыв которого слегка ударил Петра прямо в лицо.

Нарочно, подумал он с оттенком жестокости, и посмотрел на Ууламетса, раздумывая в нерешительности, поменять ли ему свое место, или упорно продолжать нюхать дым.

Наконец он сел, вытер нос краем ладони и подумал, если только Ивешка могла бы услышать его, что не могло быть никакой разумной связи между этим дымом, призраками и странными действиями Ууламетса, но когда он подумал о том, что если все это, тем не менее, все-таки относится к волшебству, ему было уже поздно сомневаться, потому что теперь его сомнения уже ничему не могли помочь, и, особенно, они не могли уберечь от вреда Ивешку и ее благополучие, которое он не отделял от себя. И, возможно, то же самое можно было сказать и по поводу их возвращения из этого леса, что также весьма интересовало его.

Итак, он вытер нос, подложил руку под подбородок и закрыл глаза, терпеливо ожидая в надежде, что во всех действиях старика большого вреда для Саши не будет.

Так что же все-таки он делает? Он мысленно расспрашивал об этом Ивешку, но она посылала ему, если вообще что-то посылала, только ощущения, которые окончательно расстроили его желудок.

Но ведь опасность всегда возможна. Малыш так до сих пор и не вернулся. Вокруг них бродят и водяные, и лешие, и он на себе испытал дыхание смерти, когда был уже почти в могиле, из которой его вытащил Ууламетс, как божился Саша…

Вот таким образом он намеревался поступить и с Ивешкой.

Во всяком случае, это, возможно, и ободряло. Ему было интересно, знала ли об этом что-нибудь Ивешка. Он все еще сопротивлялся верить этому, с одной стороны, но при этом, с другой стороны, хотел верить ради Ивешки.

Теперь Ууламетс приступил к своему дьявольскому монотонному пению, негромко подыгрывая на трубке, в результате чего рождался звук, который по крайней мере должен был бросить в дрожь даже мертвые кости. Петр время от времени чуть приоткрывал глаза, чтобы проверить, как продвигались дела, иногда ему даже хотелось спросить, что именно здесь предполагается сделать, и с еще более жгучим интересом он задал бы вопрос о том, есть ли хоть один шанс, что это немедленно поможет Ивешке…

Но старик никогда не был расположен отвечать на вежливые вопросы, и вполне определенно, что сейчас он вряд ли был способен на вежливый ответ. Сам же он, припомнив последний похожий случай, где были задействованы и горшок с солью, и водяной, и Ууламетс, в полузабытье проклинающий себя на берегу реки, очень осторожно передвинул меч около себя, чтобы тот лежал поудобней, поклявшись себе, что если вновь произойдет подобный случай и в результате Саше окажется в беде, то старик сполна ответит за это.

Он ненавидел это пенье, которое напомнило ему о той лихорадке, которая заставляла метаться его мысли, когда Ууламетс проделывал какие-то трюки с ножами… Боже мой! От этого дыма у него разболелась голова, и он начал припоминать многое…

Он протер глаза, которые разъедало дымом, и подумал, что довольно глупо сидеть в дыму со слезящимися глазами и испытывать жжение в носу, и интересно знать, что было бы, попробуй он лишь двинуться, но…

Он собирался чихнуть.

Он безнадежно крепился, едва не задыхаясь. Но что-то внезапно случилось: огонь сзади него резко полыхнул во все стороны, поднимая ужасающий вихрь их мелких углей и золы, вместе с которым поднялись даже отдельные листы из книги, а затем все это рухнуло вниз, на Ууламетса и Сашу, обдавая их кусочками горящего мха. Он успел разглядеть это, пока поворачивался, придерживая рукой меч и пытаясь подняться на ноги, чтобы посмотреть, что именно случилось…

Чтобы увидеть незваного гостя, напоминавшего скорее призрака, стоящего прямо перед Ивешкой, принимавшего то облик женщины, то похожего на полусгнивший женский скелет с остатками земли на почерневших костях.

— Вот так, так, — произнесло загадочное виденье, если можно было подумать, что оно может говорить, потому что в каждое очередное мгновенье каждый мог видеть перед собой лишь одни кости, и взглянуло на них, хотя в его мерцающем каждое мгновенье облике и не было никаких глаз, — вот так, так, мой любимый муж… Я подумала, что это был твой голос.

26

Саша смотрел во все глаза на ужасное существо, которое они подняли из земли, и был не в состоянии понять, в чем именно заключалась ошибка. Ему лишь было ясно, что все вышло не так, что дело приняло до смертельного опасный и неправильный оборот, о чем он мог судить и по проносившимся в воздухе, холодным как стальной клинок, напряжениям злой воли.

Восставшее из праха существо назвало Ууламетса мужем. И с точно таким же смертельным скрежетом добавило:

— А это должно быть, моя дочь.

Ивешка в ужасе взглянула на призрак, а Петр…

— То-то и оно, — сказал Петр. — То-то и оно. Может быть, хватит с нас этих слепых попыток и блужданий в темноте? Сделайте вы, ради Бога, что-нибудь с этими горшочками, и отправьте этого идола туда, откуда он явился…

— Теперь уже слишком поздно, — проскрипело существо, видимо недовольное тем, что на костях не видна дьявольская усмешка, и посмотрело на Петра с таким вниманием, что Саше пришлось выпустить весь запас внутренних сил для того, чтобы уберечь его…

Но в результате все внимание призрака теперь было обращено в его сторону, куда был обращен и неторопливый, осторожный взгляд, напоминающий взгляд змеи. Он чувствовал этот взгляд, чувствовал, как по коже ползли мурашки, как от этого путались и сбивались мысли.

— Драга! — очень резко произнес Ууламетс, а ворон взлетел вверх с пронзительным криком, а затем будто раненый опустился вниз, в то время как Ивешка стояла все на том же месте, теряя одну за одной нити воздушной паутины, уносимой ветром, который словно вырвался из подземелья.

— Испугался? — спросил призрак. — Чувствуешь вину?… Что он наговорил

тебе, дочь моя? Что я просто-напросто бросила тебя? У меня не было выбора.

— Ни чувства меры, ни угрызений совести! — сказал Ууламетс, поднимая свой посох, отгоняя ее прочь. — Ивешка, не верь ничему, что бы ни говорила эта воровка, эта змея…

— Эта твоя мать, — произнес призрак. — Иди ко мне, Ивешка. Я знаю все, что произошло. Мертвые знают все. И они не чувствуют больше боли, не чувствуют обид. И тогда уже никто не сможет в очередной раз причинить тебе никакого вреда…