Русалка
Шрифт:
Ондайн с улыбкой покачала головой и сказала без всякого притворства:
— Я не смеюсь, а улыбаюсь, милорд. От счастья.
Она услышала его восторженное восклицание, напоминавшее счастливый победный клич, такой искренний, что она снова не сдержала улыбки. Теперь она поняла, что победа любви — обоюдная победа. В любви нет победителей и побежденных, ее можно лишь разделять. Как только она поддалась Уорику, подчинилась ему, она стала частью его самого, как и он — се частью.
Он на руках донес ее до постели. Его давно не бритый подбородок покалывал ее нежное тело, но она не замечала этого.
Она открыла глаза и от стыда спрятала голову у него на груди. Страсть постепенно улеглась, и к ней вновь вернулся страх.
— Теперь уходи! — прошептала Ондайн.
Он нехотя отодвинулся от нее и уставился в потолок ничего не видящими глазами.
— Но мне так не хочется.
— Пожалуйста, Уорик, мы…
Он снова приблизился, сжал ее руки, горячо прижался губами к ее губам и, заглянув ей глубоко в глаза, сказал:
— Если я вдруг пойму, что оставаться здесь по какой-либо причине больше нельзя, ты придешь ко мне по первому моему требованию… Хорошо, лучше скажем, я прошу тебя прийти…
Она опустила взгляд, благодаря Бога, что пока он ничего не знает о ребенке, иначе он увез бы ее отсюда, несмотря ни на какое сопротивление.
— Хорошо, Уорик.
Он не отводил от нее взгляда. Ондайн с удивлением на него посмотрела.
— Я люблю вас, миледи.
— Ах, Уорик!
Она обняла его за шею и прижалась к нему в приливе радости. Ненастные облака над ними, казалось, рассеялись навсегда. Их жизнь заливал солнечный свет и овевал легкий освежающий ветерок.
— Будь ты служанка или леди, браконьерша или герцогиня, я люблю тебя, — добавил он нежно, крепко сжимая ее пальцы.
Она прошептала, что любит его, любит навеки… Приближался рассвет.
— Моя любовь… — с тоской произнес Уорик, понимая, что пора расставаться.
— Любовь моя… — повторила она отрешенно.
Он посмотрел на нее, и в его глазах вновь вспыхнул огонь желания.
— Жена моя, любовь моя! Я испытал величайшее блаженство, но умоляю тебя: не касайся ногами моих ног, не мучай мою плоть возбуждающей красотой розовых бутонов на нежных холмах, иначе я не смогу уйти, прежде чем снова не утолю свое желание.
— Ах! — вздохнула она, почувствовав, что его страсть обретает новую силу. — Иди же! — Она слегка оттолкнула его от себя.
Он улыбнулся, последний раз коснулся ее губ мимолетным поцелуем, с величайшей неохотой откатился от нее на край кровати и поднялся.
Ондайн отвернулась, не в силах смотреть, как он одевается; она тоже страдала от предстоящей разлуки.
Одевшись, Уорик посмотрел на нее. Нежная улыбка тронула его губы. Какой прекрасной была его жена, стройная, с совершенными формами, целомудренная и казавшаяся еще неотразимее на сумрачной коричневой ткани его плаща, который контрастировал с золотистым солнечным блеском ее роскошных волос.
— Ондайн! — прошептал он ласково. Она повернулась.
— Плащ… Я бы с радостью оставил его, но, боюсь,
он может нас выдать…Ондайн поднялась, сдернула плащ с постели и протянула ему. Он завернулся в него, и она опять бросилась к нему на шею. Они еще раз крепко обнялись, счастливые любовники, обретшие наслаждение и восторг, пусть даже и отравленный мучительной болью.
Наконец он оторвался от нее, радуясь, что она не смущается своей наготы в его присутствии, и страдая оттого, что ему надо уходить!
Вдруг его охватил страх за ее будущее — он вспомнил о Рауле и почти грубо взял ее за руку.
— Поосторожнее с Раулем, миледи! Следите за своим поведением. Если в моем присутствии вы окажетесь слишком близко друг от друга, мое терпение может лопнуть, и тогда все пропало!
— Я никогда…
— Я уже видел! Сегодня, миледи, оно чуть не лопнуло, а ваш так называемый жених чуть не отдал Богу душу под ударом моего молота!
Она вспыхнула.
— Хорошо, я буду осторожна.
— Любимая, я еще вернусь.
Он улыбнулся на прощание, поцеловал ее в лоб, открыл балконную дверь и исчез.
Ондайн с минуту смотрела в темноту, трогая пальцами губы, как будто удивляясь и не веря, что еще недавно их целовал Уорик.
Дрожа, она вернулась в спальню.
Да, он любил ее, любил по-настоящему! И за всем ужасом ее нынешнего положения проступало будущее: жизнь вместе с Уориком в любви и радости, достатке и счастье.
Но пока ее первой заботой было раскрытие гнусного преступления.
Она нервно обошла комнату и убедилась, что ничего не упустила, затем подошла к гардеробу, вытащила ночную рубашку, надела ее и легла обратно в постель.
Она никак не могла смириться с настоящим. Она вздыхала от переполнявших ее чувств, трогала место на постели, где только что лежал Уорик, и мечтала о дне, когда сможет ему сказать, что их любовь принесла плод и вскоре они станут родителями. Она думала о зарождавшейся внутри нее новой жизни и о том миге, когда они с Уориком встретят появление в этом мире их обожаемого малыша…
Все теперь казалось ей возможным. Она не ведала слабости и страха. Уорик опять был вместе с ней. И он любил ее.
Любил…
Проснувшись на следующее утро, Ондайн сияла от счастья и, когда Берта появилась с чаем, обняла ее и с сердечной заботой спросила о ее здоровье, совершенно забыв о том, что эта женщина причиняла ей одни неприятности. Ондайн с удовольствием выпила чай и только улыбнулась, когда Берта показала, какое выбрала для нее платье.
Само собой разумеется, служанка смотрела на нее с подозрением, но Ондайн не скрывала торжествующей улыбки, поскольку ничего обличающего Берта обнаружите не могла.
Внизу герцогиня поздоровалась с дядей и Раулем необычайно оживленно; теперь ей это ничего не стоило. Близость Уорика придавала ей смелости. Отныне она была уверена, что скоро покончит с этими двумя негодяями.
— Как спалось, моя дорогая? — спросил Вильям, обескураженный ее лучезарной улыбкой и сияющими глазами. Ондайн смотрела на Рауля так, как будто ей в самом деле не терпелось поскорее назвать его своим мужем.
— Прекрасно, дядя, спасибо. Никогда еще мне не было так уютно в моей постели! — сказала она и с удовольствием отломила свежеиспеченный хлеб.