Русалка

Игнатов молча кивнул.

Между тем реку затянуло туманом. Повеяло холодом. Факела уже еле тлели, почти не давая света. Решили вернуться. Аккуратно вышли из прохода, стараясь не ломать стеблей, и поднялись на дорогу. Туман сгустился так, что Холмогоров едва различал идущего рядом Игнатова. Поспешили к селу. Когда проходили мимо места, где тропинка с дороги спускалась к мосткам, до их слуха донёсся странный звук.

Сначала, что-то шлепнуло по воде. Легко, будто вдалеке рыба играет. Затем ещё раз. Ещё. Звуки становились громче. У Холмогорова создалось впечатление, что шлепки приближаются к берегу. Будто кто-то тихо идёт по отмели в их сторону.

Холмогоров остановился и взглянул на замершего рядом Игнатова. На нём лица не было. Широко открытыми, полными страха глазами тот всматривался в туман. Между тем шлепки стихли, и совсем близко раздался всплеск. Послышались звуки падающих на воду капель и вдруг…. У Холмогорова в груди похолодело. В тишине ночи он отчётливо услыхал стук босых мокрых ног по доскам мостка. Он медленно, чтобы не шуметь, приблизился губами к самому уха Игнатова:

– Что это? – Холмогоров старался говорить, как можно тише. Но, похоже, его всё-таки услыхали там, на мостках. Шаги стихли, и до обоих донёсся слабый женский вздох. Ещё один. Сердце у Холмогорова заколотилось быстро-быстро. Волосы, кажется, встали дыбом на затылке. Колено правой ноги начало противно подрагивать. Игнатов будто окаменел и стоял рядом, ни жив, ни мёртв. Потом до Холмогорова, как издали, донёсся его сдавленный шёпот:

– Тихо, ваше благородие. Тихо, – Игнатов глотнул. – Русалка это.

– Что такое? – Холмогоров еле дышал.

– Надо тикать, пока не поздно. Только тихо.

И, подавая пример, Игнатов на одних носках начал медленно пятиться к селу. Холмогоров двинулся следом. Так и шли до самой деревни. Дух перевели только у дома Игнатова.

– Ффу-у…. – Игнатов с шумом выдохнул и сел на лавку. Его руки подрагивали. В глазах испуг.

– Что это такое было, Егор Игнатьевич?

– Русалка на мостки входила. Видать услыхала, як мы в камышах шарим.

– И что?

– Люди говорят, что это Настя утопленница. Ея силком за мельника отдали. А тот ея за измену вожжами. А она в реку. А ныне вот и ходит, ищет.

– Кого ищет?

– Ну, обидчицу свою.

– Обидчицу?

– У ея в услужении девка была, Агафья. Настя ей открылась, значит, а та к мельнику. Изменщица, значит. Вот ныне Настя ея и ищет. А ещё гутарють, это Настя девок молодых изводит, ну что б, значит, краше ея никто не был.

– Странно всё это, Егор Игнатович.

– Идём ночевать, ваше благородие. Тьма на дворе.

Утомлённый событиями Холмогоров долго не мог уснуть. А когда уснул, то увидел странный сон.

Будто он снова стоит на дороге у реки, но только один. Кругом туман и тишина. Ему нужно осмотреть мостки.

Но не успел он сделать и двух шагов, как услыхал всплеск, потом другой, будто кто-то ступал по воде. Потом босые ноги застучали по настилу. Кто-то быстро пошёл по мосткам к дороге. Вот уже зашуршал песок. Всё ближе и явственней. За спиной Холмогорова вспорхнула птица, закричала. Он оглянулся – кругом туман. И тут он почувствовал, как холодом обдало щёку. Холмогоров повернул голову и обмер. В трёх шагах от него в тумане четко обозначился силуэт женской фигуры. Женщина была без одежды. Её бледная с синеватым отливом кожа вся покрыта серебристыми каплями – будто бисер по ситцу разбросали. По светлым длинным до пят волосам стекает вода. Она смотрит на Холмогорова большими, полными слёз глазами и молчит. Глаза жёлтые и страшные, и слёзы текут по щекам. Но вот мёртвые посиневшие губы шевельнулись, и послышался шёпот:

– Помоги-и мне-е.

Шёпот эхом наполнил слух. Холмогорову хотелось бежать, но ноги будто окаменели и не слушались. Она сделала шаг и протянула руку, поднося ладонь к его лицу. На ладони, размером с горошину, тускло сверкал голубой стеклянный шарик с отверстием насквозь. Нервы у Холмогорова не выдержали, он медленно развернулся и, не оглядываясь, бросился бежать. Но всё происходило очень медленно, ноги не слушались. Он почувствовал, как на плечо легла рука, и кто-то издали позвал его по имени.

4

– Андрей Степанович, утро на дворе. Петухи глотки порвали.

Холмогоров открыл глаза. Перед ним, из растаявшего ночного тумана проступило лицо урядника Хорошавина. Мгновенно всё наполнилось звуками и запахами. Комнату, в которой проснулся Холмогоров, заливало солнце. С улицы долетал птичий щебет. Где-то лаяли собаки, кудахтали куры и мычали коровы. Под ветром шумела листва. Пахло хлебом.

Холмогоров осмотрелся. К кровати, на которой он лежал, придвинут стул. На стуле аккуратно сложенные лежали его мундир и брюки. Поверх – пояс с кобурой и шашкой. На них фуражка. Чистая и выглаженная сорочка накинута на спинку стула. Сапоги, начищенные до блеска, стоят рядом.

Холмогоров вновь обвёл комнату тревожным взглядом:

– Где я?

Урядник улыбнулся одними глазами:

– Вставай-вставай, Андрей Степанович.

Скинув одеяло, Холмогоров вскочил с постели и осмотрел себя:

– А где Игнатов?

– На дворе. Уж четвёртый ушат на себя льёт.

– А чего льёт?

– Моется так. Вы, гутарит, ночером всю реку излазали.

– Да, что-то в этом роде.

Холмогоров начал натягивать брюки. При этом он хмурился, будто пытался вспомнить что-то.

– Больше ничего не говорил?

– Да нет. Гутарит, гать нашли вы. Засидку у мостков.

Дверь в дом распахнулась, со двора вбежала худощавая женщина в льняном сарафане и переднике. Зыркнула глазами на Холмогорова, схватила полотенце и выскочила вон.

Холмогоров застегнул мундир на все пуговицы, нацепил пояс с оружием, притопнул сапогами. Надел фуражку с кокардой. Снова распахнулась дверь. Вошёл Игнатов, борода и волосы мокрые. Бухнулся на табурет, начал менять мокрые портки на сухие.

– Егор Игнатьевич, – Холмогоров обратился к нему напрямую. – Вы всё рассказали Андрею Ивановичу?

– Дык, как можно. Вас дожидался. Опять же, могет померещилось.

– Что померещилось? – Хорошавин насторожился.

– Как что? – Холмогоров пожал плечами. – Мы у мостков шаги слышали и вздохи женские.

Хорошавин недоверчиво склонил голову.

– Да-да, Андрей Иванович, и не смотрите на меня так. Шаги прослушивались очень явно.

Хорошавин повернул головой к Игнатову. Тот молча кивнул. Брови урядника приподнялись:

– Вы вчера часом не выпивали? А то у этого не задержится, – Хорошавин ткнул пальцем в Игнатова. – Медовуха у него больно хороша, но после неё голова колесом.

– Да бог с вами, Андрей Иванович, как можно?! – Холмогоров вспыхнул, покраснел и сунул руки в карманы брюк. Затем вынул правую руку и, хмурясь, начал что-то рассматривать на ладони. – Эт-то ещё что?

Хорошавин подошёл и взглянул на ладонь. Размером с крупную горошину, на ней лежал голубого цвета стеклянный шарик, с тонким отверстием насквозь.