Русалки белого озера
Шрифт:
– Князь Святополк-Донской! – безапелляционно заявила Инга Валерьевна. – Последний из рода, который сгинул в 1918 году! А если снимок сделан в 1967-м… Ему должно быть около ста лет, а он такой же…
– Каким был, когда исчез! – завершил ее мысль Броник. – Дядя тоже сразу узнал его и был поражен. И решил, что это очень похожий на своего папашу сын князя, который прибыл на родину с какой-то, скажем, шпионской целью. Чтобы вырыть закопанные в поместье сокровища! И, выждав, последовал за ним. И попал в прошлое!
– В какое именно? – спросила Инга
– Думаем, в 1799 год.
– Значит, князь ушел в другой мир или в другую эпоху! – произнесла задумчиво экскурсоводша. – Интересно, а свою коллекцию он прихватил с собой?
Кирилл же, взглянув на рыжеволосых братьев, сказал:
– Если уж выкладывать, то до конца. Давайте колитесь. Ведь вам стало известно еще что-то?
Броник попросил Ярика включить проектор, и по стене побежали кадры – стала видна беседка в парке «Чертяково».
– Мы установили там инфракрасные камеры. Конечно, без ведома Фимы и ее любвеобильного бородатого муженька-директора.
Он выразительно посмотрел на Ингу Валерьевну, которая залилась краской стыда.
– Они бы нам никогда не разрешили! И вот что удалось заснять два дня назад!
Беседка как беседка. Но вдруг она осветилась яркой вспышкой, которая имела место внутри беседки. А затем мелькнула тень. Анна вздрогнула. Чертяковский монстр!
Ярик задержал и увеличил изображение. И на экране возникла узкая пасть, усеянная клыками, и часть когтистой лапы.
– Вот и другой путешественник во времени. Очень смахивает на велоцераптора. Это тот самый шустрый динозавр-людоед из «Парка юрского периода». Вообще-то мы надеялись, что удастся заснять появление князя, но вместо этого засняли это чудище…
– Вы обязаны сообщить об этом властям! – сказала Анна, и Броник взвился:
– Это наше открытие. Наше! И ученые его отнимут у нас! И вообще, вы понимаете, что тогда будет? Они не только музей закроют и наверняка дворец полностью разрушат, но и объявят запретной зоной все вокруг!
– Но ведь гибнут люди… – возразила Анна, но на помощь братьям пришла Инга Валерьевна.
– Да, гибнут, раз в сорок два года! И не в таком уж большом количестве. В автомобильных авариях и от алкоголизма гибнет несоизмеримо больше. Так что, запретить автомобили и водку?
Но Анна стояла на своем:
– Это раньше происходило раз в сорок два года, но сейчас портал открылся намного раньше! А что, если там что-то переклинит и по «кротовой норе» в наш мир прибудет стадо динозавров?
– Миллиардерами на этом стать можно! – возликовал Ярик.
– А если это будут не динозавры из юрского периода, а Чужие из параллельного мира? – продолжила Анна. – И что тогда? «Война миров», как у Герберта Уэллса? Причем это могут быть не обязательно монстры, а неведомые вирусы, от которых нет спасения! Вы ставите под угрозу не только работников «Чертяково» и жителей близлежащего городка, но и судьбу всего человечества!
Броник усмехнулся:
– Ну, вы хватили через край! Человечество само позаботится
о том, чтобы исчезнуть с лица Земли: эпидемии, изменения климата, войны. Так что не надо пугать нас пришельцами из других миров. Ну а если вдруг и вымрем все в одночасье, то так тому и быть!– Но Анна Игоревна права – отчего канал открылся не в срок? – спросила Инга Валерьевна, и Броник заметил:
– У нас есть одно предположение. Кстати, Анна Игоревна хочет сообщить обо всем властям. Но тогда придется доложить и о двух экземплярах ее уникального перстня. И еще кое о чем!
Он дал знак Ярику, и тот, подойдя к стене, нажал на какую-то потайную кнопку, и открылась ниша. Анна заметила, что в ней висела картина, заключенная в тяжелую золоченую раму. Только что это было за полотно, она не могла разобрать – было слишком темно.
Броник, подойдя к нише, заявил:
– Разрешите вам продемонстрировать одну очень занимательную картину. Точнее, портрет, написанный в самом конце восемнадцатого века. В этом не может быть сомнений – это подтверждают и искусствоведческая, и техническая экспертизы. Сразу оговорюсь: это не утерянный шедевр Рафаэля и не подлинник «Моны Лизы», ведь некоторые полагают, что в Лувре висит всего лишь копия самой знаменитой в мире картины!
Инга Валерьевна, подскочившая к нише, произнесла:
– А рама, надо сказать, знакомая! В таких висят полотна в «Чертяково»! Неужели вы украли оттуда это полотно?
Броник гневно отверг подобное предположение:
– За кого вы нас принимаете! Мы не украли ее, а всего лишь изъяли. На время. Причем не из музея, а у людей, которые действительно хотели присвоить ее. У наших достопочтенных Горянских!
– Но вы все равно должны вернуть картину в «Чертяково»! – заявила, трясясь от возмущения, экскурсоводша.
– И тогда она точно исчезнет в недрах апартаментов директора и его супруги! – парировал Броник.
Тут голос подала Анна:
– Но что же такого уникального в этой картине? На рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков появилось множество полотен, художественное качество и искусствоведческая ценность которых весьма сомнительна. Во многих случаях они принадлежат кисти талантливых, но далеко не выдающихся самоучек, например, крепостным или второразрядным и даже третьеразрядным европейским живописцам, по преимуществу французским и итальянским, которые переселились в Россию после Великой французской революции…
Склонив голову набок, Броник почесал козлиную бородку и сказал:
– Да, это не шедевр. Хотя как сказать… Впрочем, решайте сами!
С этими словами он щелкнул выключателем, зажигая несколько сильных ламп, вмонтированных в нишу. Они осветили старинное полотно, и Анна, взглянув на него, окаменела.
Это был портрет молодой женщины, одетой по придворной моде конца восемнадцатого столетия: бледно-синее платье с глубоким вырезом, тонкое жемчужное ожерелье с сапфировой подвеской. Волосы дамы были забраны в сложную, чрезвычайно элегантную прическу.