Русанов
Шрифт:
Примерно к тому же времени относятся по крайней мере еще два старинных документа, в которых несмотря на отсутствие самого топонима Новая Земля вся остальная историческая информация приводит именно к ней.
Так, врач из Нюрнберга Иероним Мюнцер в письме от 14 июля 1493 года португальскому королю Жоао II сообщает о русских, которые живут «под суровой звездой арктического полюса, как и великого герцога Московского, ибо немного лет тому назад под суровостью сказанной звезды недавно открыт большой остров Груланда… и на котором находится величайшее поселение людей под сказанным господством сказанного сеньора герцога» (Обручев, 1966, с. 106). Хотя сам С. В. Обручев полагает, что в этом письме сказано о Шпицбергене, но более вероятно, что речь идет все же о Новой Земле, которая была открыта нашими предками раньше указанного архипелага просто из-за близости к материку. Что касается таинственного Груланда, как и других топонимических вариаций на тему Гренландии (например, Енгронеланд), то в представлении ученых европейцев эпохи Возрождения, далеких от полярных дел, с ней ассоциировались любой значительный остров или архипелаг в Северном Ледовитом океане. Но и это не все.
Посол Священной Римской империи Сигизмунд Герберштейн, в первой половине XVI века долгое время живший в Московии, в своей книге уделил много внимания самым отдаленным окраинам страны местопребывания: «Ледовитое море на широком пространстве тянется вдаль за
На рубеже I и II тысячелетий с ухудшением климатических условий Господин Великий Новгород чаще стал испытывать недостаток в хлебе и других пищевых продуктах, поставляемых земледелием. А дальше повторялась ситуация, известная по Скандинавии, — избыток населения был вынужден покинуть родные места и искать пропитания на стороне. Древние скандинавы (викинги и норманны) именно по этой причине переплыли Атлантику, колонизировав до поры до времени Гренландию и даже Лабрадор (не говоря об Исландии, где они осели навсегда), а другие представители того же племени разбойничали на Средиземноморье. У новгородцев в сложившейся ситуации выбор был еще хуже — на запад не пускали оголодавшие «варяги», на юг — славянские родичи, сами с голодухи затянувшие пояса потуже. Оставался один путь — в Заволочье, как называли необжитые места к северо-востоку от границ бассейна Ильменя и Волги. И потянулись туда не от хорошей жизни большие и малые ватаги рисковых и активных людишек, которым нечего было терять на родине, на своих лодках-ушкуях, за что и прозвали их ушкуйниками. На новых землях они частично смешивались с чудью и югрой, предками современных коми и ненцев, частично оседали, чтобы заняться земледелием. Однако северные земли не отличались плодородием и не всегда были пригодны для животноводства. Волей-неволей пришельцы все чаще обращались к охоте, пушному промыслу, рыболовству, а с выходом к побережью Северного Ледовитого океана к добыче морского зверя. Выбив зверя, приходилось искать новые охотничьи угодья, сниматься с обжитых мест и искать новые промысловые участки в самых отдаленных северных землях. А на путях, пройденных разведчиками, основывались крепости-монастыри да малые и большие городки: Вологда (1147 год), Великий Устюг (1207), Холмогоры (XI век), Пустозерск (1499), Кола (1502 год) и многие другие. Пока Москва и Новгород решали свои проблемы огнем и мечом — кому володеть и править на Руси, народишко в Поморье осваивал морское дело, прокладывал таежные тропы по волокам на Югру и за Камень (в Зауралье), подчиняя чудь да югру, где миром, а где силой, вдали от центральной власти, где силу постепенно забирала Москва. Поморы рано осознали свою особую роль на Руси в качестве открывателей Севера, в том числе и на море-океане — достаточно вспомнить землепроходцев XVII века: пинежан Семена Дежнева и Михаила Стадухина, мезенца Исая Игнатьева, холмогорца Федота Попова, устюжанина Василия Пояркова и многих-многих других. В то время именно Север принял на себя миссию по расширению Руси, ибо центр Московского государства, в потрясениях Смутного времени утративший значительную часть населения от сражений и голода на рубеже XVI–XVII веков, едва ли был способен на подобное. Отсюда традиционная внутренняя независимость и особая непоказная исконная гордость северян, не очень понятная людям из средней полосы России. Далеко не всегда эти народные качества были по нраву представителям центральной власти, которая традиционно мучилась вопросами — а не учинят ли их северные подданные какое «воровство», не перекинутся ли к заморским «немцам», не покажут ли им запретные пути-дороги?.. Однако сами поморы знали, что пришельцам с их европейскими замашками на Севере не удержаться. Потому с иноземцами поморы вели себя соответственно — от них не бегали, все полезное на ус наматывали, себя не роняли, но и своих достижений не скрывали. Надо сказать, что представители западных морских держав, как люди практичные, быстро уяснили, кто в этих негостеприимных водах и на пустынных берегах первый, а кто — второй, и не пытались изменить сложившуюся ситуацию в свою пользу.
Западноевропейские моряки в своих поисках Северо-Восточного прохода в Китай и Индию просто не могли миновать Новой Земли. Первым здесь в 1556 году оказался английский шкипер Стивен Борро, который отметил интенсивное российское мореплавание в наших северных водах и целый ряд других важных для нас обстоятельств, в частности свободное отношение русских с иностранцами. Так, во время стоянки в Коле «к нашему борту причалила русская двадцативесельная ладья, в которой было 24 человека. Шкипер ладьи поднес мне большой каравай хлеба, 6 кольцевых хлебов, которые у них называются калачами, 6 сушеных щук и горшок хорошей овсяной каши… Он заявил мне, что отправляется на Печору… Пока мы стояли на этой реке, мы ежедневно видели, как по ней спускались вниз много русских ладей, экипаж которых состоял минимально из 24 человек, доходя на больших до 30. Среди русских был один, по имени Гавриил… он сказал мне, что все они наняты на Печору на ловлю семги и моржей; знаками он объяснил мне, что при попутном ветре нам было всего 7–8 дней пути до реки Печоры, и я был очень доволен обществом русских. Этот Гавриил обещал предупреждать меня о мелях, и он это действительно исполнил…
Мы выехали из реки Колы со всеми русскими ладьями. Однако, плывя по ветру, все ладьи опережали нас; впрочем, согласно своему обещанию, Гавриил и его друг часто приспускали свои паруса и поджидали нас» (1937, с. 100–101) — важное свидетельство о состоянии русского мореплавания того времени представителем страны, претендовавшей на звание владычицы морей. Знакомство с Новой Землей произошло позднее, после посещения англичанами Печоры в самом конце июля.
«Во вторник, 28-го, мы плыли к западу вдоль берега при сильном северо-западном ветре. Я уже собирался стать на якорь, как увидал парус, выбегавший из-за мыса, у которого мы думали стать на якорь. Я послал шлюпку навстречу; подойдя друг к другу, шлюпки вступили в разговор и начальник русской шлюпки сказал, что он был вместе с нами на реке Коле и что мы проехали дорогу, которая ведет на Обь. Земля, у которой мы находились, называется “Нова Зембла”, т. е. Новая Земля (New Land)… и добавил, что на Новой Земле находится, как он думает, самая высокая гора в мире и что Большой Камень, находящийся на Печорском материке, не идет в сравнение с этой горой» (1937, с. 107).
В описании этой встречи есть два важных момента: во-первых, поморы и англичане настолько понимали друг друга, что сумели донести друг для друга смысл русского топонима Новая Земля, и во-вторых, русский моряк явно бывал на севере Новой Земли,
где видел высокие горы, значительно превышавшие Большой Камень — современные отроги Пай-Хоя, которые, скорее всего, он мог наблюдать только с моря, причем на значительном расстоянии.Другой участник плавания 1556 года Ричард Джонсон главные результаты вояжа отразил так: «К северо-востоку от Печоры находится Вайгач… За Вайгачом находится земля, называемая Новой Землей, очень большая, но людей на ней мы не видели» (1937, с. 114). Наконец, брат шкипера, Уильям Борро, позднее составил карту, на которой впервые показал часть Новой Земли с губой Саханиха на самом юге архипелага, что совпадает и с широтой, измеренной английскими штурманами.
Борро, установив знакомство русских с Новой Землей, тем не менее еще не обнаружил их присутствия на архипелаге, хотя в более поздних английских документах, относящихся к 1584 году, говорится, что «холмогорцы ездят на Новую Землю ежегодно» (Визе, 1948, с. 16). Встречаются в зарубежных источниках и более удивительные сведения о деятельности в то время русских на Новой Земле. Так, англичанин Кристофер Холмс, торговый агент, проживавший в Вологде, сообщил в 1584 году, что русские используют для плавания к Оби путь через таинственный Matthuschan Yar — очевидно, Маточкин Шар в искаженной английской транскрипции, — откуда добираются до цели всего за пять суток.
Спустя сорок лет с Новой Землей познакомились голландские моряки, причем при драматических обстоятельствах, поскольку им первым из западноевропейцев пришлось испытать прелести зимовки в условиях Арктики. Три плавания в самом конце XVI века с целью все того же поиска путей в Китай и Индию в истории полярного мореплавания связывают с именем голландца Виллема Баренца.
В 1594 году он вышел на своем судне к мысу Сухой Нос немного севернее входа в Маточкин Шар и, обходя неизвестную для него сушу, устремился на север, тщательно отмечая в судовом журнале ее особенности, порой не совпадающие с современной ситуацией. Так, например, на своем судне он прошел проливом между Новой Землей и островом Адмиралтейства, который в наше время составляет с ней одно целое, превратившись, таким образом, в полуостров. Миновав Крестовые острова, расположенные на 76 градусе северной широты (названные так по стоявшим там русским крестам), голландцы вышли к Ледяному мысу, конец которого располагался на 77 градусе, выдвигаясь примерно на 12 километров за береговую черту. Самым дальним достижением голландцев в этом плавании стали Оранские острова вблизи северных пределов Новой Земли, откуда они повернули на юг, поскольку далее путь им преградили льды. Хотя в отчете об этом плавании много места занимают описания охоты на таких экзотических для европейцев животных, как белые медведи или моржи, для нашей книги важнее признаки присутствия поморов на архипелаге, которых оказалось немало, вплоть до настоящей промысловой базы в заливе Святого Лаврентия (вероятно, Строгановская губа современных карт), где были обнаружены три избы, корпус русского судна, вытащенного на сушу, несколько могил и склад муки. Правда, обитатели становища предпочли не встречаться с посетившими их пришельцами.
Второе плавание Баренца проходило к югу от архипелага через пролив Югорский Шар в Карское море, где голландцы, однако, не прошли дальше острова Местный, в районе современной Амдермы, достаточно далеко от Новой Земли.
Третье плавание голландцев в навигацию 1596 года началось с открытия Шпицбергена, который уже был известен русским поморам. Затем судно, на котором Баренц исполнял обязанности штурмана, направилось к берегам Новой Земли, повторяя обход западного побережья. За Оранскими островами берег Новой Земли повернул к югу — голландцы посчитали, что перед ними открывается путь к заветной цели и по такому случаю один из заметных мысов назвали мысом Желания. Наступила вторая половина августа, и вскоре льды преградили путь отважным морякам — надо было возвращаться, и вскоре их судно было блокировано льдом у полуострова Спорый Наволок, в гавани, получившей название Ледяной. Зимовка голландцев прошла в доме, построенном из выброшенного морем леса — плавника. За время зимовки (первой для западноевропейских моряков в условиях Арктики) от лишений и болезней умерло всего два человека, причем, похоже, голландцам удалось избежать цинги. Некоторые исследователи считают, что это произошло благодаря пиву, сваренному на хвойном сусле, сыгравшем роль противоцинготного средства. Зимой корабль был так поврежден льдом, что к весне стал непригоден для дальнейшего плавания. Возвращаться голландским морякам пришлось на сохранившихся судовых шлюпках. Лишения зимовки сказались на состоянии моряков, из которых трое, включая Баренца, погибли от истощения во время обратного плавания в открытых шлюпках вдоль сурового побережья с многочисленными ледниками. «Смерть Баренца, — заметил один из участников плавания, — очень огорчила нас, потому что он был нашим главным руководителем и единственным нашим штурманом». Тем не менее ценой жестоких испытаний с каждым днем шлюпки упорно продвигались на юг, пока в заливе Святого Лаврентия не состоялась встреча с поморами. На этот раз русские не стали избегать измученных голландских моряков. «Знаками мы объяснили им, — писал позднее один из голландцев, — что мы бросили судно во льдах. Тогда русские спросили: “Crabble pro pal?” и мы ответили: “Crabble pro pal”. Позднее кто-то из русских узнал среди голландцев знакомых моряков по прошлым встречам и поинтересовался, что же они пьют теперь. Голландцы показали на воду в ближайшем потоке, и русские отреагировали по-своему — “No dobbre”. Они снабдили несчастных голландцев небольшим количеством пищи и, главное, показали употребление ложечной травы в качестве противоцинготного средства, в котором, когда хвойное пиво закончилось, голландцы очень нуждались. Всего таких встреч до Колы, где голландцы обнаружили земляков на кораблях под флагами Соединенных провинций, было не менее шести и в каждом случае наши поморы выручали голландских моряков чем могли — без их поддержки те не выбрались бы из негостеприимных полярных вод.
В отличие от поморов западноевропейские моряки не только публиковали карты тех мест, где они побывали, но и книги о своих плаваниях, содержащие много полезной информации, — из этих записок стало понятно, что ожидает человека, решившегося на зимовку в условиях Новой Земли. Погодные условия Новой Земли голландцы описали так детально, что наш ведущий специалист по Арктике первой половины XX века Владимир Юльевич Визе особо отметил, что «они и сейчас имеют научную ценность» (1948, с. 31).
Благодаря плаваниям Баренца впервые на карту было положено почти все западное побережье архипелага, причем с географическими объектами, не сохранившимися до нашего времени, — например проливом между островом Адмиралтейства и Северным островом Новой Земли, Большим Ледяным мысом и некоторыми другими. Однако на этой же карте отсутствуют такие важнейшие объекты, как пролив Маточкин Шар, делящий Новую Землю на два главных острова Северный и Южный, другой крупный пролив — Костин Шар, отделяющий от Южного острова крупный остров Междушарский, и т. д. Эта карта служила верой и правдой мореходам почти триста лет — вплоть до съемок Георгия Яковлевича Седова весной 1913 года. Еще одна из исторических загадок — в 1598 году немец Конрад Лев показал Маточкин Шар на своей карте — тот самый, что «в упор» не разглядели голландцы (о причинах этого ниже) в своем шлюпочном походе при возвращении. Видимо, в распоряжении немца оказался какой-то неизвестный нам русский источник — других в то время о Маточкином Шаре просто не существовало.